Тем лучше, сегодня мне только не хватало украшать мертвецов. У меня на это нет сил.
– Как требует мусульманская религия, погребение должно произойти как можно быстрее. Кажется, его похоронят в Гранаде, на маленьком мусульманском кладбище, которое пару лет назад основала городская община. Матиас, шофер, отвезет его туда. Я предупредил семью, что его сын должен его сопровождать, ведь путь очень долгий.
– А…
– Его звали Хесус Флокс, но он поменял имя на Мохамеда Али, и я не знаю, какое из двух имен нужно писать на венках… Я даже не уверен, будут ли венки. Кажется, в конце обряда мусульман покрывают специальной накидкой с большим количеством вышитых изречений из Корана, и все.
– Он поменял свое имя?
– Очевидно.
– Почему?
Сеньор Ориоль идет по вестибюлю, а я следую за ним, склонив голову.
– Об этом много рассуждают. Человек трансформируется во что-то другое, пожалуй, это сходно с процессом, характерным для некоторых насекомых. Конечно, в его случае речь идет о духовном превращении. В общем, он был Хесусом, а теперь Мохамед. Его предки были арабами.
Да, ясно. А мои были иудеями, но это не значит, что я буду биться башкой о стену и веселить всех окружающих.
– Мне сказали, что у них нет страховки, а значит, семья будет оплачивать все наличными. Получится приличная сумма, Кандела, так что ты займешься расчетами. Я подготовил все квитанции, они там… идем, посмотрим. – Он кокетливо улыбается и встряхивает своим драгоценным «котелком» – у него не больше ума, чем у мешка с гвоздями. – Я только что напечатал… они здесь… Вот!
Он пытается изобразить, что роется в бумагах на своем столе, хотя его поверхность блистает чистотой утренней звезды, и найти там можно только записную книжку в обложке из кожи ягненка, старинную пустую чернильницу и пресс-папье из розового мрамора. Я не знаю никого, кто был бы более организованным, чистоплотным и простым, чем дон Хуан Мануэль.
Его святая жена наблюдает за всем происходящим, глядя с фотографии, которая находится на книжной полке.
У святой Марии де лас Мерседес де Ориоль косы напоминают макраме, а на лице сияет бледная и небесная улыбка, однако глаза блестят так, будто она только что приняла хорошую дозу кокаина. Однажды Эдгар мне признался, что его брат не из тех, кто ходит к проституткам, а из тех, кто приводит шлюху к себе в дом.
Мария умерла десять лет назад.
Мы проходим в мастерскую, и дон Мануэль показывает мне обращенного.
– Тебе нужно будет немного привести его в порядок. Одень и причеши и наложи грим. Я уже занимался его… ну, телом.
Когда сеньор Ориоль говорит «занимался его телом», он сознательно использует деликатную метафору, чтобы не объяснять мне в деталях тяжелый, долгий и сложный процесс, с помощью которого он пытается скрыть приводящую в ужас посмертную эрекцию некоторых усопших. Естественно, для семей умерших было бы тяжелым испытанием наблюдать, как выпирает плоть под брюками и рубашкой – а в этом случае и бурнусом, – проще говоря, эрекцию тел, застывших в трупном окоченении.
Однажды я видела, как в отчаянии он использовал целую банку быстрозастывающего клея для промышленного использования «Локтит» («действует мгновенно, эффективно склеивает все, включая железо и другие тяжелые металлы»), когда сражался с непокорным членом военного средних лет, застигнутого смертью врасплох в одном из домов, который раньше называли «гнездом разврата», а теперь просто домом проституток. Одно из таких шикарных заведений находится здесь неподалеку.
Я радуюсь, что мне это не доверяют и что мне посчастливилось работать на такого удивительного человека, гениального предпринимателя и умнейшую голову, человека, который пунктуально платит мне в конце каждого месяца, не вычитая за то, что выполняет за меня. Неблагодарное занятие, надо признать.
– Как видишь, Кандела, у него уже началось окоченение.
Я бросаю взгляд на труп обращенного. Можно сказать, что когда этот Мохамед умер, он еще находился в фазе куколки. А по его лицу видно, что в будущем у него не было особых перспектив.
– Ладно, я оставлю тебя с ним. – Он направляется к двери, двигаясь, как артист балета, страдающий геморроем. – Развлекайся, Кандела.
Боже мой, этот тип чувствует себя невестой на каждых похоронах, а труп – просто праздник для него. Пусть кто-то другой развлекается, черт возьми. Я вряд ли могу перепутать работу и удовольствие, занимаясь этим делом. Не думаю, что даже извращенцы на такое способны. Я ненавижу этого типа, которого еще минуту назад любила со всем пылом юности, по крайней мере, испытывала самые добрые чувства.
Я надеваю халат и перчатки, переобуваюсь, ищу материал на металлических полках. Терпеть не могу включать искусственный свет утром, мне это кажется лишней тратой энергии.
– Из-за тебя мы тратим лишнюю энергию. – Я ласково улыбаюсь покойнику, но те, с кем я разговариваю во время работы, обычно мне не отвечают.
Впрочем, я считаю, что такой род деятельности имеет одно преимущество: мне не грозят сексуальные домогательства на работе.
Глава 7
– Кандела, тебя спрашивает сеньор, он в офисе. Дон Мануэль деликатно приоткрывает дверь и просовывает голову, гладкую и блестящую. Когда она поворачивается, наверху, на затылке упорно поднимается что-то вроде хохолка, образованного его последними непокорными волосами, которые пока противятся облысению, – остатки того, что в былые времена было густой шевелюрой.
– Сеньор?
Я поднимаю глаза, стараясь делать это как можно медленнее, как будто в данный момент скорость имеет значение, и необходимо с математической точностью выполнить все условия задачи. Спокойно, девочка, говорю я себе. Никто ничего не знает, не может знать. И никому не удастся прочесть то, что ты прячешь в своей голове. Спокойно, девочка. Это самый лучший из миров, и если все пройдет хорошо и ты не будешь нервничать, у тебя еще будет возможность наслаждаться этим замечательным миром. Завтра или на днях. Скоро… Спокойно, девочка.
– А что ему надо? Я сейчас занята. – Я накладываю толстый слой пудры на щеку покойного мусульманина, покрытую рыжими волосами, и недовольно хмурю брови, как будто я художник, которому помешали и прервали божественный процесс творчества. Мне нужно делать вид, что моя работа крайне важна и что без нее нарушится порядок мироздания. Каким бы ни было наше занятие, надо стараться, чтобы так думали окружающие, иначе никто не будет уважать ни нас, ни то дерьмо, которым мы занимаемся.
– Это член семьи, помнишь ту семью этнических цыган, которые были позавчера? – Сеньор Ориоль проходит в мастерскую и закрывает дверь у себя за спиной. В его глазах волнение, и он старается выражаться корректно. – Они потеряли своего любимого патриарха и были просто убиты горем. Из-за них у тебя началась головная боль.
Я снова хмурю брови, на этот раз с умным видом, хотя никогда не предполагала, что умный вид и нахмуренные брови как-то между собой связаны, просто мне хочется так считать. Дон Мануэль улыбается, как студентка, желающая соблазнить профессора.
– Пришел один из них. – Он потирает руки. Всегда кажется, что он втирает в ладони крем, но это просто такая мания. – Высокий и кудрявый, помнишь? Мне рассказали, что он был олимпийским чемпионом в беге с препятствиями. Золотая медаль. Представляешь, олимпийский чемпион, впрочем, это вполне объяснимо, ведь он все свое детство и юность бегал от полиции по своему району, постоянно через что-то перепрыгивая, пока инспектор не познакомил его с тренером. – Он смотрит на меня с выражением плейбоя, вернее, с тем, что у него из этого получается. – Этот олимпийский чемпион очень стройный. Возможно, ты произвела на него впечатление, и он хочет пригласить тебя на свидание. Он очень худой, это точно. Конечно, он тоже этнический цыган.
– Опять цыган? – кричу я, проявляя гораздо меньше такта, чем мой начальник. Как я и боялась, это Антонио из моих кошмаров прислал своего брат а, олимпийского чемпиона, чтобы тот забросил крючок с приманкой и поймал меня на удочку. И я сильно опасаюсь, что у меня не будет сил прочитать молитвы или выполнить ритуалы, и мне не удастся встретить с достоинством мое собственное убийство.
– Ш-ш-ш, говори тише, он может услышать. Не будь расисткой, Кандела.
– Ладно, но я расистка в хорошем смысле этого слова. Мой отец тоже был таким расистом. А моя бабушка такой и остается. В этом нет ничего плохого, многие относятся к ним так же. Только деревенщины нас не понимают.
– Выйди к нему, Кандела. Я не хочу видеть тебя такой же, как прошлый раз. Мои нервы этого не вынесут, а я не могу уйти с работы, как ты.
– Хорошо, вы здесь главный. Скажите ему, чтобы подождал минуту, пока я моюсь.
Глава 8
Как все началось? Возможно, с одного из тех неожиданных виражей, когда случай резко переворачивает твою жизнь. У меня никогда не было «бабок», денег, евро или как еще теперь говорят. Мы уже давно просто проживаем остатки богатства тети Мари, добавляя то, что зарабатываем честным трудом, потому что у нас никогда не было возможности получить деньги каким-то другим образом, и хотя я играю в лотерею с бабушкой, до сих пор мы еще ничего не выиграли.
Не желая чувствовать себя неудачницей, я считала, что удача здесь ни при чем. Я говорила себе, что нечего жаловаться: вот вчера в кошельке не было ни евро, а сегодня есть хотя бы один. Однако на меня это почти никогда не действовало. «Бабки» не дают счастья, но помогают залечивать душевные травмы при его отсутствии.
Последние два дня единственным бальзамом для моей души был Эпикур и группка его последователей, в чьем учении сочетались скептицизм и страсть, а это отвечало перепадам моего настроения и нуждам моей души. Я была убеждена, что следует благодарить природу, которая позволяет легко достичь необходимого и мешает получить избыточное. Я знаю, что изобилие – это нечто ненужное, однако в мире, подвластном его тирании, необходимы значительные усилия воли, чтобы придерживаться такой идеи. Самодостаточность – это большое благо, но нужно признать, что я им обладаю исключительно в физическом смысле: мне всегда хватало тех немногих вещей, которые я имела, и я довольствовалась малым. Те, кто не стремятся к изобилию, больше им наслаждаются, я, например. Поэтому я знаю, что получу от него все возможное. Даже Эпикур не советовал довольствоваться малым, не терять чувство меры, и это войдет в привычку и станет фундаментом будущего счастья. Оно имеет свои границы, но вполне достижимо. А так как разумность – главное из достоинств, а я считаю, что обладаю им, то буду пользоваться им сегодня, и завтра, и послезавтра, и потом… Я не боюсь правосудия, потому что все, чем владею, я получила от природы. Правосудие – это не дар, полученный человеком при рождении, а социальный договор, который варьируется в зависимости от обстоятельств и исторического момента. Я не совершила преступления и не поддалась искушению, я только взяла то, что природа невинным образом положила в мои руки.
И я верю, что выйду из этого переплета невредимой.
Однажды ночью мне позвонила моя подруга Коли, и в моей жизни все существенно изменилось. Пришло время играть, и я знала, что мои номера выигрышные. Надо только остаться живой, чтобы сорвать большой куш.
Мою подругу Коли зовут Флор, она расположена к полноте, и я считаю ее привлекательной, крупной и соблазнительной самкой, у которой, безусловно, больше шансов найти себе пару, чем у меня, в наше время человеческие самцы держат нос по ветру, выслеживая нас. Все знают ее как Колифлор. По правде сказать, я не так воспитана, чтобы называть ее этим именем, поэтому зову ее Коли. По моему мнению, она одна из немногих, конечно не считая Бренди, настоящее призвание которой быть женщиной-объектом, доведенной до психической крайности. Однако она единственная из моих знакомых открыто призналась, что поступила в университет не только чтобы изведать то, о чем сообщала надпись на дверях аудитории: «Здесь ежедневно насилуют». Она сказала, что кроме этого хотела получить профессию, чтобы зарабатывать на жизнь. На втором курсе она сменила факультет, бросив биологию, и перешла в медицинскую школу, вскоре ее закончила и стала работать в больнице в ночную смену. Она поставляет нам с доном Мануэлем большое количество клиентов. Каждый раз, когда кто-нибудь у них умирает, она беседует с родственниками и дает им нашу карточку. Дон Мануэль никогда не платит ей комиссионные. Обычно потом я провожу пару вечеров с Коли в окрестных барах, выступая в роли приманки, на которую она ловит какого-нибудь неудачника-полуночника или больного с отслоением сетчатки.
Я знаю Коли с раннего детства. В ней и тогда было что-то от нынешней Колифлор: генерал Норман Шварцкопф в юбке с соской во рту и идеей-фикс – встретить мужчину, который разобьет ей сердце.
Однажды вечером я находилась в часовне, которую мы используем как зал для бдений у тел покойных и где в то время лежала старуха, а компанию ей составлял только бывший любовник одного из ее внуков, очень впечатлительный и чувствительный юноша, который прорыдал около получаса, а потом попрощался со мной, крепко меня обняв и поцеловав в щеку. Он исчез, и мы с доньей Ампаро на несколько минут остались одни. Потом я удалилась в офис, села в кресло шефа и немного почитала Эпикура, постепенно уясняя, что для него – мудреца и счастливого человека – было одинаково важно хорошо жить и хорошо умереть. Через некоторое время у меня в голове стали роиться ненужные вопросы. Я почувствовала, что меня сморит сон, если я не успею найти среди видеокассет шефа с Дорис Дей такую жемчужину, как «Интимные откровения» с участием Джесса Франко. Я могла поклясться, что прошлым вечером видела эту кассету в сумке дона Ориоля, которую тот оставил, когда зашел в мастерскую, чтобы что-то забрать. Я направилась к полке, где стояли кассеты, и в этот момент зазвонил телефон. И как всегда в таких случаях, когда эта зараза застает меня врасплох, я чуть не подскочила и мое сердце чуть не выскочило из груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22