Я дрожащими пальцами разрываю конверт.
– Но что ты ищешь? – спрашивает моя мать. – Потеряла какой-то билет или еще что-то?
Я киваю и извлекаю содержимое конверта. Там лежит записка, а чека нет. Слова нацарапаны детским, округлым почерком, точки над буквами превращаются в языки пламени или маленькие сердечки. Письмо написано Гадор и состоит из бестолковых слов и плохо составленных фраз, пестрящих орфографическими ошибками. Впрочем, смысл послания ясен, как удар в лоб.
Сначала Гадор просит у меня прощения за то, что сделала. Затем пишет, что не знает, откуда взялись деньги, и не попаду ли я из-за них в беду, но, если они принадлежат похоронному бюро и сеньор Ориоль потребует объяснений, она советует мне заявить, что их украли, потому что это чистая правда: она их забрала и не собирается возвращать, хотя ей и тяжело причинять мне боль.
Она сообщает, что, если ей удастся их получить, она отправится в какое-нибудь место, где постарается взять у жизни все, что она отняла. И напоминает мне, как я однажды высказала такую мысль: быть богатым не значит быть счастливым, но можно с уверенностью заявить, что бедному точно не видать счастья. Потом она меня умоляет заботиться о ее детях, потому что она их любит и ее сердце обливается кровью при мысли, что приходится бросать всех нас. Она прощается, надеясь, что когда-нибудь вернется и еще раз просит у меня прощения за то, что собирается совершить.
Я заканчиваю читать письмо и бегу к телефону.
– Кандела, что с тобой происходит? – кричит мне моя мать.
Через минуту я уже говорю с доном Харольдо, который, кажется, простужен, но в прекрасном настроении. Он меня заверяет, что уже дал указание банку обналичить чек.
– В восемь тридцать семь утра нам позвонили, чтобы мы подтвердили выплату сеньорите Марч Ромеро. Ваша бабушка нам сказала, что у нее пять внучек, так? Было ясно, что речь шла об одной из вас. Я был уверен, что не может возникнуть никаких проблем, – объяснил он мне своим характерным наставительным тоном. – Ее удостоверение личности было в порядке. Вы чем-то недовольны?
– Нет, полагаю, что нет, – отвечаю я. – Конечно нет. Вы правы, это была моя сестра.
– Всего доброго, сеньорита Марч. Вы всегда можете к нам обращаться…
Глава 33
Уже наступила ночь, а я по-прежнему отказываюсь говорить. Я не перестаю размышлять. О счастье и неудаче, богатстве и бедности, дружбе и ненависти, отце и любовнике, жизни и смерти. Слишком много тем для одной головы.
Еще я отказываюсь есть и целый день провожу в пижаме, сидя на диване в гостиной и уставившись в телевизор, но не понимая того, что слышу и вижу, впрочем, должна признаться, что я всегда так его смотрю.
Когда утром я сообщила матери об отъезде Гадор, она ударилась в слезы, как делает всегда в критические моменты своей жизни. Она позвонила в полицию, разбудила моих сестер, истерический плач распространился по всему дому. Спустилась тетя Мари, а Кармина поднялась в комнату бабушки, чтобы развлечь девочку и отвлечь от напряженной обстановки в доме.
Я рассказала матери, что Гадор уехала с деньгами, которые я скопила, но не уточнила сумму: не хочу, чтобы у нее случился инфаркт, – достаточно уже того переполоха, который вызвал в доме побег моей сестры. Нелегко остаться с двумя детьми, брошенными матерью, и осознавать, что придется их растить.
– Ничего, мама, может, она еще вернется, – говорит Бели, ласково ее поглаживая. – А если нет, так одним ртом меньше. Теперь остались только эти двое. Послушай, мама, не плачь.
– Конечно, и потом, теперь в доме есть мужчина. – Бренди показывает на кулек, в котором спокойно спит малыш. Его колыбель стоит посреди гостиной, а под ней лежит собака, весь день ее охраняя. – Странно, Кандела, тебя словно преследует рок… Надеюсь, мое решение выйти замуж за Эдгара тебя не слишком расстроило?
– Ты выходишь за Эдгара Ориоля? – робко переспрашивает моя мать и, несмотря на все переживания, в ее заплаканных глазах загорается огонек надежды.
– Да, я хотела тебе сообщить сегодня, но забыла из-за переполоха. – Бренди поднимается и начинает кружиться по комнате, напоминая небесное светило, вращающееся вокруг своей оси. – Он предложил мне выйти за него замуж, и я дала согласие, ведь я правильно сделала?
– Замечательно, – заверяет ее тетя Мари. – Кандела не хотела. А ты уже готова, Бренди. В отличие от тебя, Божье наказание, – обращается она ко мне. – Ты осталась без работы, без жениха, без денег…
– Оставь ее в покое, – вступается за меня Кармина-защитница. К счастью, у нее такие мускулы, что к ее мнению прислушиваются, и ненужные разговоры прекращаются.
– Я только хотела сказать…
– Если бы Бог считал, что брак – это благо, он бы сам женился. Однако ему пришлось нанять женщину, чтобы она стала матерью для его сына, и таким образом он избежал неприятностей совместной супружеской жизни, в его случае вечной, – убеждает нас моя старшая сестра. – Ясно, что слишком многое было поставлено на карту, ведь нельзя развестись, если все вечно. Представляете, да?
– В общем, я собираюсь выйти замуж за Эдгара, он адвокат и сможет обеспечить мою жизнь, а когда получит наследство, мы будем отдыхать на Карибах! У нас будут дети-блондины, все похожие на него, а я буду всегда хорошо выглядеть, когда мой муженек будет возвращаться с работы. И потом, у него не будет недостатка в делах, а это самое главное. И конечно, я больше никогда не буду работать.
– Правильно. И ты верно рассуждаешь о его работе, – одобряет моя мать в какой-то задумчивости. Наверняка она испытывает облегчение от того, что в доме еще одним ртом будет меньше. Однако с отсутствием Бренди несколько уменьшатся и ежемесячные поступления.
– Удачи, Бренди, – говорит тетя Мари.
– Спасибо, – отвечает та.
Из кухни раздаются звуки радио, которое слушает бабушка. «А те-е-еперь… девяносто пять и три».
– Паула уже спит, Кармина? – спрашивает моя мать. Она уже немного утешилась, услышав о будущем браке одной из дочерей. Если он не удастся – это уже другой вопрос. Мама сосредоточила свое внимание на нынешнем моменте, и, возможно, если учитывать ее опыт, правильно делает.
– Спит как убитая.
Днем мы объяснили Пауле, что ее матери пришлось отправиться в путешествие, потому что она получила очень хорошую и прекрасно оплачиваемую работу (да уж!), и мы точно не знаем, когда они снова увидятся, но наверняка это произойдет довольно скоро (моя мать и все остальные считают, что Гадор вернется, но как бы не так!), а пока она останется с нами, и мы по-прежнему будем заботиться о ней и ее братике и будем любить их.
В нашем доме девочка чувствует себя уверенно, гораздо лучше, чем в родных стенах, и, хотя сначала она, похоже, что-то подозревает, очень скоро, удовлетворенная нашими объяснениями, начинает играть со своими куклами, как будто ее уже не слишком интересует, как скоро вернется Гадор.
Дети привыкают ко всему, даже к тому, к чему нельзя привыкнуть, и это мне кажется ужасным свойством человеческой природы. Я считаю это просто диким.
Я встаю и собираюсь уходить.
– Куда ты, Кандела?
– В свою комнату. – Это мои первые слова после многих часов сосредоточенного молчания.
Я ложусь на все еще разобранную постель. Темную комнату освещает лишь приглушенный свет с улицы, я закрываю глаза, и передо мной мелькают только световые точки, дрожащие, экзотические, нереальные. Если надавить на глазные яблоки, этот свет разрастается и исчезает, кружится и проваливается в бездну, теряясь из вида и ища чего-то нового, устремляется глубже, к самому сокровенному, вызывая боль и пагубные мысли. Он не существует, но в следующее мгновение я его снова вижу: волшебный, летучий, недолговечный, едва уловимый… Эти лучи света пронизывают покров тьмы, которая окутала мою душу.
Вдруг я слышу звук, который мне кажется похожим на удары железного предмета о каменный утес во время прибоя. Я слушаю с большим вниманием, открываю глаза, на мгновение слепну и напрягаю все органы чувств, чтобы определить источник шума: он точно находится между моим пупком и гортанью – оказывается, я смеюсь.
Более того: я хохочу, хотя, безусловно, располагаю достаточными ресурсами, чтобы достичь максимальных результатов. Да, я не могу сдержать хохот. Я смеюсь, как гиена, собака, пьяный солдат, счастливый идиот. Я смеюсь над моей сестрой, над богатством и бедностью, над хаосом, над подарками судьбы, которые сваливаются без предупреждения, над муниципальными налогами, над колитом, который уже несколько дней меня мучает. Я смеюсь искренне и с энтузиазмом и достигаю вершин исполнительской техники. Не думаю, что кто-нибудь еще умеет так же смеяться, по крайней мере на нашем континенте. Я смеюсь сосредоточенно и целеустремленно; я, потерпевшая кораблекрушение, с восторгом плаваю в море смеха. У меня обострение смеха. Я смеюсь лежа и сидя, в анфас и в профиль. Меня начинает пучить от такого хохота. Этот смех сводит меня с ума. Этот хохот массирует мои мозги и очищает зубы. Мой смех относится к прошлому, хотя нацелен и на будущее. Он желает повлиять на мою жизнь и останется со мной до завтра, до послезавтра, очень надолго. Мой смех мчится на всех парусах и не остановится, даже если в моих легких закончится воздух. Даже когда сотрутся черты моего лица и я не смогу хохотать, потому что мой пепел развеют по ветру, мой смех все равно не прекратится. Вот такой у меня смех.
Согласно Эпикуру, мудрец больше дает, чем получает. Мудрец обладает широтой мысли, и в этом его преимущество. Побежденный выигрывает, если умеет учиться на своих ошибках и делать правильные выводы из поражения. Нельзя сказать, что богатство, удобства или успех избавляют личность от душевных переживаний. Никто не может облегчить страдания, которые испытывает наша душа. Никогда. Никто. Ничто.
Хотя смех обычно помогает – я это проверила и поняла, что он позволяет перенести боль.
– Кандела, Кандела, что с тобой? – В комнату входит бабушка, держа в руке клочок бумаги. – Ты плачешь?
– Нет, бабушка. Я смеюсь.
– А, тем лучше, значит, у тебя подходящее настроение, чтобы услышать мою новость.
– Какую новость?
– Только что сообщили по радио, Кандела.
– Что?
– Мы выиграли в лотерею пятнадцать миллионов! Смотри, я записала номера. – Она показывает мне лотерейный билет и обрывок газеты, на котором дрожащей рукой нацарапаны номера с забавными завитушками. – Они все совпадают. Объявили, что есть один выигрышный билет. Конечно, наш. Сегодня был розыгрыш. Ты мне дала десять тысяч песет на лотерею, и нам повезло. Ты рада, детка?
Я зажигаю ночную лампу и молча смотрю на нее с большой нежностью. Наши губы растягиваются в улыбки.
– Я не сказала остальным, а то вдруг тетя Мари заберет у меня билет и убежит, как Гадор.
– Ты правильно сделала, бабушка. Но нам придется все же сказать им, когда мы получим деньги.
– Да, когда деньги будут у нас, и их нельзя будет отобрать. Возьми, спрячь билет.
– Нет, лучше ты. У тебя будет сохраннее.
– Может, ты не веришь, что мы выиграли? – Бабушка поднимается с моей кровати, оскорбленная недоверием, которое я проявляю. – Иди скорее в гостиную. Через пять минут объявят по телевизору. Мы миллионерши! Ты и я!
Я смотрю на нее растроганным и нежным взглядом. А если она говорит правду? Надо признать, когда дело касается игры в лотерею, у нее никогда не разыгрывается воображение. Вся жизнь для нее игра. Она утверждает, что существует столько же возможностей выиграть, сколько и проиграть. Она верит в случай – единственное, что не подчиняется строгим правилам, все объясняющим с рациональной точки зрения. Сама того не сознавая, моя бабушка верит в энтропию вселенной. Это то, во что еще можно верить в наши дни.
А если бабушка сказала правду? Что, если я все же стану миллионершей? Что я сделаю, когда исполнятся мои мечты? У меня возникнут новые желания, или останутся прежние, которые я все же не смогу полностью удовлетворить, или окажется, что, вопреки моим ожиданиям, их невозможно осуществить? Я смогу отправиться на поиски отца, по моему мнению, последнего дикого мужчины, который еще остался на земле? А зачем мне искать отца, если у него никогда не возникало желания найти меня? Чтобы убить его? Для меня он уже восемнадцать лет как умер. Чтобы вернуть его в мою жизнь? Я никогда не верила в воскрешение людей или идей – этому я научилась в похоронном бюро. Тогда зачем? Просто ограничиться тем, что найду его?
Но если моя бабушка ошиблась? У нее не слишком хорошее зрение и проблемы со слухом, и, хотя она старалась быть внимательной, возможно, пропустила какой-то номер. Трудно ли будет ее утешить, если нас постигнет разочарование? Не думаю, потому что я всегда могу дать ей мои последние десять тысяч песет и предложить снова сыграть в лотерею. И возможно, тогда мы выиграем.
А еще есть вероятность, что мне все-таки удалось сдать все экзамены, я наконец получу университетский диплом по биологии, найду работу в области генетических технологий и, несмотря на неверие тети Мари и мое собственное, превращусь в деловую женщину, первую в нашем квартале, а тем более в нашей семье.
Кто знает? Кто может знать? Кто хочет знать?
Бабушка тянет меня за руку, желая отвести к телевизору, чтобы мы вместе записали результаты розыгрыша. Она дружески ворчит и обещает доказать свою правоту.
Я снова вспоминаю о Гадор. Надеюсь, ей будет хорошо там, куда она уехала, и ей удастся насладиться жизнью. Она моя сестра, я ее люблю, и она меня тоже – это отражает мое представление о мире, мое наследие.
Потом я думаю, что не тот считается мудрецом, кто за свою жизнь накопил больше знаний, а тот, кто лучше использует то, что у него есть, даже если у него небольшой запас.
– Идем, я хочу, чтобы ты сама услышала, – настаивает бабушка. – Ты сама убедишься. Конец нашим проблемам, по крайней мере многим из них. Кандела! Наконец-то!
Я следую за ней в гостиную и спрашиваю себя, неужели действительно конец? Как будто бывает конец, бабушка!
А если и бывает, разве это кому-то интересно?
Самый гармоничный космос состоит из случайно собранных осколков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22