Может, дело было в том, что прежде мне не приходилось бывать в домах на Пятой авеню. С богатыми людьми я уже встречалась, например с родственниками Дэвида, владевшими большими магазинами одежды, а у некоторых клиентов Арлу денег было столько, что при желании они могли бы засадить деревьями весь Израиль и увековечить свои имена на стенах Еврейского университета в Иерусалиме, и еще осталось бы. Но Штаммов я представляла себе совсем другими, хотя бы потому, что они жили на Пятой авеню, а не в Скардейле или на Лонг-Айленде. И потому, что они были не евреи.
Дом был простой, но отделанный со вкусом, с мраморным полом и новой обивкой на диванах в вестибюле. При входе меня внимательно осмотрел швейцар, но старик лифтер даже не повернул головы в мою сторону, когда я сказала, что мне нужно на четырнадцатый этаж. Выйдя из лифта, я очутилась в небольшом холле с единственной квартирой на площадке. Дверь открыла девушка, казавшаяся всего на несколько лет моложе меня. Ничем не примечательное хорошенькое личико, одета аккуратнее, чем большинство старшеклассниц, которых я знала. Длинные темно-русые волосы стянуты на затылке в хвост.
– Штаммы здесь живут? – спросила я.
– Да, – ответила она, смутившись. – Входите, пожалуйста. Я прошла вслед за ней в прихожую, которая могла бы вместить всю нашу квартиру. Стены белые, на полу восточный ковер, вдоль стен стулья – все это придавало комнате вид официальной приемной.
– Пожалуйста, садитесь, – сказала девушка. – Отец скоро освободится.
Она вышла, а я села на стул. За дверью раздавался высокий женский голос. Я вспомнила, что забыла причесаться. Через минуту-другую дверь открылась. Оттуда вышли девушка примерно моего возраста и красивый стройный мужчина, который кивнул мне, провожая девушку к выходу. У двери он поблагодарил ее за приход и сказал, что о решении ей сообщат через несколько дней, после чего закрыл дверь и повернулся ко мне. Лицо без единой морщинки, но волосы совершенно седые, и, несмотря на то что держался он очень прямо, что-то в его внешности выдавало слабое здоровье или возраст. Я представилась.
– Пожалуйста, прошу вас, мисс Кософф, – сказал он. – Я Уолтер Штамм.
Он провел меня в библиотеку, устроенную по всем правилам: деревянные панели, темно-зеленый ковер на полу, громадный письменный стол, обитые кожей стулья и стеллажи от пола до потолка, заполненные рядами книг настолько плотно, что напоминали театральные декорации. В углу, за письменным столом, – вращающееся кресло, напротив – два стула. Он указал мне на один из них, а сам сел на другой. На столе лежал открытый блокнот с какими-то записями. На чистой странице он записал мое имя, адрес и номер телефона. Когда я объяснила, что это номер соседей, которые обязательно передадут мне все, что нужно, он не сразу сообразил, что у нас нет телефона, а сообразив, смутился. Затем попросил меня рассказать о себе. Я сказала, что мне скоро исполнится двадцать, что учусь на младшем курсе в Хантере, моя основная специальность – английский, вторая – педагогика, после окончания колледжа (в будущем году) хочу стать учительницей – это не вполне соответствовало действительности, потому что вторую специальность я выбрала для подстраховки, если не удастся найти работу в университете. Я рассказала ему, где работаю сейчас, а в прошлом году была воспитателем в летнем лагере, к тому же целый год занималась с девочкой, родители которой переехали в Нью-Йорк из Флориды, – та сильно отставала почти по всем предметам. Он подробно расспросил меня об этих занятиях, после чего сказал, что, если у меня есть время, он хотел бы представить меня миссис Штамм.
«Которой я не понравлюсь», – подумала я и ответила:
– Конечно, с удовольствием.
Он извинился и вышел, добавив, что я могу пока посмотреть книги. Чем я и занялась, но не потому, что искала что-нибудь почитать, а просто чтобы осмотреться. На полках в основном были издания в кожаных переплетах: «Британская энциклопедия», своды законов, атласы, путеводители, книги по искусству, множество справочников и книг по истории, особенно русской и немецкой. На одной из верхних полок стояли книги современных авторов в слегка потрепанных мягких обложках. Когда у меня за спиной открылась дверь, я почему-то испугалась, как человек, пойманный на месте преступления, хотя я всего лишь воспользовалась разрешением хозяина.
– И что же говорит о хозяевах наша библиотека? – раздался низкий женский голос.
Я обернулась. Я представляла ее себе совсем иначе. Она оказалась маленького роста, крепко сбитой; лицо с мелкими правильными чертами и короткие русые волосы с челкой до бровей выглядели странно, учитывая невысокую плотную фигуру. Этакий кутила средних лет. Или карлица из цирка с морщинистым лицом. Улыбка насмешливая, решительная и, как все в ней, включая костюм из твида и простую нейлоновую блузку, совершенно бесполая.
Я улыбнулась в ответ:
– Только то, что она у вас есть.
– Осторожный ответ. – Теперь она улыбалась лукаво, словно нарушила какой-то запрет. – Правильно. Осторожность никогда не помешает. – Достала из кармана жакета пачку сигарет и спички, закурила, протянула пачку мне.
– Нет, спасибо.
– Не нравится?
– Мне это не по карману.
– Прекрасно. Предпочитаю нанимать людей, которым нужны деньги. По крайней мере, они не уйдут, если на них разок-другой косо посмотрели.
Она пересекла комнату и села в кресло у стола, предложив мне занять место напротив. Пока я шла к столу, она не сводила с меня своих необычно маленьких глазок.
– Для бедной девушки вы хорошо одеваетесь.
– Я работаю. – Я постаралась выдержать ее взгляд, надеясь, что она не заметит, как я покраснела.
– И все тратите на тряпки?
– Не все. Часть отдаю матери, часть откладываю.
– А о порядке в вашей комнате заботитесь так же тщательно, как о своей внешности?
– Нет.
Я ответила так, предполагая, что ей понравится любой ответ, если она сочтет, что я говорю правду. И не ошиблась: она издала короткий одобрительный смешок. Достала вторую сигарету из кармана и прикурила ее от первой.
– Но не довожу ее до свинского состояния, – добавила я из осторожности.
– Наш загородный дом убирает женщина из соседней деревни, – сказала она, раздавив окурок в мраморной пепельнице невероятных размеров. – Приходит раз в неделю. Вам тоже придется поддерживать порядок. Мистер Штамм и я проводим большую часть лета в городе. Я юрист. У меня большая практика. Мы оба много работаем, но у нас может возникнуть желание приехать без предупреждения, и нам не хотелось бы, чтобы дом был похож на помойку. Особенно мистеру Штамму. Он в этом отношении более строг, чем я. – Она вопросительно посмотрела на меня. Я кивнула. – Стирка тоже будет входить в ваши обязанности, но там прекрасная стиральная машина с сушилкой, так что это не составит труда. Если вдруг белья накопится слишком много и некогда будет его гладить – не беда, заберем с собой, ведь мы будем вас навещать. Городская прислуга все равно летом спит полдня, и не мешает ей иногда напомнить, что жалованье зря не платят. Вы умеете готовить?
– Самые простые блюда.
– Этого достаточно. Я только не хочу, чтобы без меня дети три раза в день жевали бутерброды.
Я улыбнулась.
– Между прочим, Лотта хорошо готовит. Я сама готовлю прекрасно и ее научила. Но, как и все, она предпочитает запихнуть в рот кусок черствого хлеба, лишь бы не возиться с обедом, если никто не приглашен. – Она замолчала и аккуратно стряхнула пепел с сигареты.
– Лотта – ваша дочь?
– Господи, разве Уолтер… – начала она и осеклась. – Впрочем, неважно. Да, Лотта моя дочь. Ей шестнадцать. Борису одиннадцать. И вот мы наконец подошли к самому главному. Мистер Штамм, насколько я понимаю, ничего вам не сказал.
– Нет.
Она открыла ящик стола, достала пачку маленьких коричневых сигарок и закурила, смяв в пепельнице еще недокуренную сигарету.
– Борис учится в пятом классе. Он милый, приятный мальчик, но не слишком способный. – Должно быть, мне не удалось скрыть удивления, потому что она одарила меня своей язвительной улыбочкой и продолжила: – Вижу, вас шокировало мое признание. А причина в том, что родители редко оценивают своих детей хоть сколько-нибудь объективно. Как бы то ни было, способностей Бориса вполне хватило бы на то, чтобы окончить обычную школу и поступить в один из третьеразрядных колледжей, которых у нас более чем достаточно. Но для мальчика из нашей семьи подобное образование равносильно смертному приговору. В любой приличной фирме, взглянув на его анкету, заметят несоответствие между тем, где он живет, и тем, какое получил образование: везде есть люди, знающие нас и представляющие себе, какой университет Борис должен был бы окончить. В лучшем случае ему предложат ужасное, хотя на первый взгляд и вполне приличное место мелкого чиновника, о котором мечтают многие, не желающие заниматься физическим трудом, значительно более подходящим для них.
Она объяснила мне суть дела. Борис учится в прекрасной частной школе, где ему удается держаться на должном уровне благодаря репетиторам, которые занимаются с ним летом и во время учебного года. То, что к нему домой ходят учителя, не Бог весть какая тайна, но мальчику все-таки объяснили, что не стоит лишний раз говорить об этом в классе. Таким образом, моя задача состояла в том, чтобы за лето подготовить его к программе следующего учебного года и, если понадобится, повторить пройденное раньше. Основное внимание следует уделить английскому и общественным наукам, так как с арифметикой он в общем справляется, но если я смогу помочь ему и с арифметикой, тем лучше. Ее приятно удивило то, что я в ладах с математикой, поскольку обычно филологи не могут этим похвастать; она не выносит женщин, которых пугают цифры, хотя, по ее собственному признанию, сама не питает к цифрам большой любви. Лотте, которая значительно способнее брата, математика дается труднее, чем ему.
Я слушала ее вполуха, зная, что сумею вспомнить все, когда понадобится. Про себя я думала о том, как она некрасива, как богата и как фальшива ее псевдоакадемическая грубость. И еще о том, как мне не хочется у нее работать. Наконец она замолчала и выжидательно посмотрела на меня, явно рассчитывая, что я в смятении.
– Хотите о чем-нибудь спросить?
– Скажите, пожалуйста, сколько я буду получать?
Она рассмеялась и оценивающе взглянула на меня.
– Сколько вы бы хотели?
– Я не могу назвать точной цифры, – с раздражением ответила я.
– А приблизительную?
– В городе я могла бы заработать шестьдесят долларов в неделю, – солгала я.
– А стол и квартира?
– Дома я за это не плачу.
– Транспорт. Обеды.
– На это уходит не так много.
– Вряд ли можно сравнить лето в городе и на свежем воздухе.
Заметив, что эта игра доставляет ей немалое удовольствие, я возненавидела ее еще сильнее.
– Я ищу работу не ради того, чтобы любоваться природой.
– Верно. – Она опять закурила. – Сорок вас устроит? Это больше, чем я собиралась предложить.
– Мне очень жаль. – Я поднялась. – Я не могу принять ваши условия.
Она поднялась вслед за мной:
– Какова минимальная сумма, которая бы вас устроила?
– Не знаю. Пятьдесят – пятьдесят пять. Опять эта улыбочка.
– Вы ставите жесткие условия, мисс Кософф. Я пожала плечами:
– Мне это не доставляет ни малейшего удовольствия.
– Ну что ж, – сказала она, провожая меня до двери. – Давайте договоримся так. У мистера Штамма есть ваши рекомендации. Если они в самом деле настолько хороши, что дают вам право держаться так самоуверенно, и нам не удастся найти девушку с такими же рекомендациями, но не столь меркантильную, – она помолчала в ожидании моей реакции, но я от злости не могла произнести ни слова, – тогда вы получите очень неплохую работу. Надеюсь, это решится в течение недели, чтобы девушка, которую мы наймем, успела подготовиться к отъезду. – Она открыла дверь библиотеки, и мы вышли в прихожую. – Если мы остановимся на вас, я бы хотела, чтобы на следующей неделе вы встретились с детьми и составили план занятий. Согласны? Я кивнула:
– Прекрасно.
Она протянула мне руку, и я инстинктивно сжала ее сильнее, чем обычно, и правильно сделала, иначе она раздавила бы мою ладонь, как в тисках.
Мой гнев был неуместен и скорее всего вызван сознанием полного бессилия перед этими людьми: мне не под силу изменить что-либо в своем положении и даже задеть их чувства. Ведь они защищены богатством, как броней. Все это ужасно напоминало романы Троллопа. Я написала эссе о Троллопе для профессора Робинсона – попыталась доказать, как неверно мнение, будто он изображал какую-то другую жизнь. Профессор поставил мне пятерку, но рядом приписал своим мелким изящным почерком «Господи, прости!», тем самым перечеркивая все, что я написала, и признавая лишь мастерство, с которым это было сделано.
Я пересекла Пятую авеню и присела на скамейку в парке, но была слишком взбудоражена, чтобы долго оставаться на одном месте. Поэтому встала и пошла вверх по Пятой, стараясь забыть о разговоре, но любой лимузин с шофером, любая ухоженная собака, любая темнокожая служанка снова и снова напоминали мне о нем. В конце концов я устала бороться с собой и направилась к станции надземки на Третьей авеню. Выйдя из вагона, пошла не домой, а заглянула в лавку, чтобы повидаться с отцом. Он обслуживал покупательницу, но, когда я появилась, извинился и вышел из-за прилавка поцеловать меня.
– Подожди в подсобке, Руфи.
Я услышал, как он сказал женщине: «Еще раз извините. Моя дочь».
– Красивая девушка, – заметила она.
– Не в красоте счастье, – серьезно ответил он, – была бы голова на плечах.
Я усмехнулась про себя, вспомнив, как несколько лет назад упала и рассекла губу, и в ту ночь он дважды вскакивал с кровати и подходил ко мне убедиться, что все в порядке: ему приснилось, что я на всю жизнь изуродована.
– В темноте сидишь? – спросил он, входя и зажигая свет. – Денежки Дэниела бережешь?
– Боже сохрани, – ответила я, поскольку беречь деньги Дэниела считалось самым страшным грехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41