Грэхэм Мастертон: «Дьяволы судного дня»

Грэхэм Мастертон
Дьяволы судного дня




«Джинн»: АРМЭ; ; 1996

ISBN 5-87188-035-5 Аннотация Грэхэм Мастерсон — признанный мастер остросюжетного детектива. Главное, что его отличает от других писателей, работающих в этом жанре — пристальное внимание к обычаям, культовым обрядам, религиям и верованиям разных народов мира. Грэхем МастертонДьяволы судного дня Глава I Передо мной расстилалась туманная и серая, как на фотографии, местность, красное солнце светило из— за покрытых лесом холмов. Стоял суровый декабрь, редкий для Южной Нормандии.Я увидел их на расстоянии мили: две маленькие фигуры на велосипедах, с повязками на головах, медленно движущиеся среди покрытых снегом деревьев. Кроме меня и едущих сюда двух французов, на дороге никого не было. Мой инспекторский столик на трех ножках стоял на покрытой инеем траве, «Ситроен» был припаркован немного в стороне. Было чертовски холодно, и я уже почти не чувствовал своих рук и носа, к тому же всерьез опасался, что если я сдвинусь с места, то мои подошвы, наверняка примерзшие к земле, оторвутся.Мужчины подъехали еще ближе. Это были уже немолодые люди, у одного из них на спине висел военный рюкзак, из которого торчал длинный французский батон. На покрытой инеем дороге четко печатались следы их велосипедов. В этих местах не было никакого транспорта, а по дороге вообще мало кто ездил. Здесь, в глубинке Южной Нормандии, проезжали лишь случайные машины — грузовики или легковушки, — правда, со скоростью не менее чем девяносто миль в час.Я окликнул: «Bonjour, messieurs». Один из французов притормозил и слез с велосипеда. Подойдя к моему столику, Он ответил:— Bonjour, monsieur, Qu'est que vous faites? Добрыйдень, мсье. Чем вы занимаетесь? (фр.)

— Я плохо знаю французский, может быть, вы говорите по— английски? — спросил я.Мужчина кивнул.— Отлично. — Я окинул взглядом равнину и задержался на посеребренных инеем холмах. — Я составляю карту. Uпе carte.— Аh, oui. — Мужчина наклонил голову. — Une carte.Его спутник, все еще сидящий на велосипеде, стащил повязку с лица и стал энергично растирать нос.— Это для прокладки новой дороги? — спросил он у меня. — Нового шоссе?— Нет, нет. Это для одного исторического исследования. Необходима полная карта всей этой местности для книги о Второй мировой войне.— АЬ, la guеrrе, — понимающе кивнул первый человек. — Une carte de la gueгre, hunh?Один из них достал голубую пачку сигарет «Титан» И протянул мне. Я обычно не курю французские сигареты, отчасти из— за высокого содержания никотина, отчасти из— за их запаха, чем— то напоминающего горелую конскую шерсть. Но я не хотел казаться неучтивым и поэтому без тени неудовольствия взял сигарету.Мы некоторое время курили и глупо улыбались друг другу, как обычно улыбаются два иностранца, не очень хорошо понимающими друг друга. Потом старик с батоном сказал:— Они пересекли эту равнину, затем спустились к реке Орне. Я это очень хорошо помню.Его спутник вмешался.— Все верно. — Он махнул рукой. — Здесь и здесь. Американцы пришли со стороны дороги из Клеси, и немцы тогда снова отступили на равнину Орне. Здесь была очень тяжелая битва, помнишь, за местечко Пуан— де— Куильи? В тот день у немцев не было ни малейшего шанса на победу, американские танки, выступавшие из— за моста у Ла— Вей, окончательно разгромили их.Я бросил сигарету и затоптал окурок. Уже порядочно стемнело, и я с трудом различал гранитные глыбы у Пуанде— Куильи, где Орне изгибалась перед тем, как исчезнуть за дамбой у Ла— Вей. Тишину нарушал только звук журчащей воды и звон колоколов какой— то церкви, находящейся где— то в далекой деревне. Казалось, что вокруг нет никого и ничего, кроме холода, и что мы одни во всей Европе.Старик с батоном проговорил:— Это была очень жестокая битва, ничего подобного я никогда не видел. Помню, мы захватили тогда трех немцев, но это оказалось несложно. Чтобы остаться в живых, они были рады попасть в плен. Я помню, как один из них сказал: «Сегодня я повстречал самого дьявола».Второй старик поддакнул:— Der Teufel. Вот что он сказал. Я тоже там был, мы с ним — двоюродные братья!Я улыбнулся им обоим, не зная, о чем с ними разговаривать.— Ну вот, — начал старик с батоном, — нам пора двигаться.— Спасибо за то, что остановились, — поблагодарил я его. — Вы немного скрасили мое одиночество.— Так вас интересует война? — переспросил второй старик.Я покачал головой:— Не особенно. Я — картограф, иначе говоря, человек, который составляет карты.— Есть много интересных историй о войне. Некоторые из них напоминают сказки. Вообще здесь, в округе, ходит много легенд. Очень недалеко, где— то в километре от Пуан— де— Куильи, стоит на пьедестале старый американский танк. Люди даже близко не подходят к нему вечером. Говорят, что там, во тьме, слышно, как мертвые стонут и разговаривают друг с другом.— Это забавно.Старик поправил повязку на голове и закрыл ею лицо так, что были видны одни глаза. В таком наряде он походил на араба или на человека с ужасной раной. Он натянул свои вязаные перчатки и, приглушив голос, добавил:— Здесь кругом сплошные истории. Каждое поле битвы тоже имеет одного или нескольких своих духов, я так полагаю.Два старика— кузена поклонились, затем сели на велосипеды и медленно покатили вниз по дороге. Вскоре они свернули и исчезли среда деревьев в тумане, и я вновь остался один, проклиная холод и мечтая поскорее убраться отсюда и где— нибудь пообедать. Солнце давно уже скрылось за холмом, и в наступившей темноте я с трудом различал свои вытянутые руки, не говоря уже о камнях на расстоянии.Я собрал и уложил все мое имущество в багажник «Ситроена», залез на водительское место и попусту потратил пять минут, пытаясь завести машину. Чертова колымага вела себя как норовистая лошадь, поэтому я и поступил с ней как с лошадью — вылез и дал хорошего пивка по переднему бамперу. Машина завелась с первого раза. Я включил фары, выехал на середину дороги и двинулся назад к Фалайсе, где находилась моя гостиница.Я проехал полмили, когда заметил знак с надписью «Пуанде— Куильи, 4 км». На часах было всею половина пятого, и я подумал, что сумею еще быстро съездить и взглянуть на тот подбитый танк, о котором говорили кузены. Если он мне понравится, то завтра днем я его сфотографирую, и Роджер, возможно, поместит эту фотографию в свою книгу. Роджер Кельман — это парень, который пишет книгу о войне и для которого я рисую все эти карты.Я свернул налево и тут же об этом пожалел. Дорога была в рытвинах и ухабах, кружила между деревьями и огромными глыбами, местами покрылась льдом, тут и там чавкала полузамерзшая грязь. Маленький «Ситроен» подбрасывало и швыряло из стороны в сторону, и лобовое стекло начало запотевать от моего разгоряченного дыхания. Я открыл боковое стекло, что тоже было не особенно приятно: на улице было морозно.Вокруг стояли молчаливые, темные фермы с закрытыми окнами и захлопнутыми трубами, далее виднелись коричневые поля, на которых застыли коровы, прижавшиеся друг к дружке, и надеющиеся таким образом спастись от холода. Я видел, как слюна, застывая в воздухе, срывалась с их волосатых губ. Я проезжал мимо таких же безжизненных, как и фермы, домов и замерзших полей, спускающихся к темной реке. Единственный признак жизни, который я заметил, был трактор с колесами, так заляпанными глиной, что их размеры казались вдвое больше обычных. Он стоял у края дороги с заведенным мотором, Но рядом никого не было.Наконец дорога привела меня к мосту у Куильи. Я мельком увидел танк, о котором говорили старики. Но в следующее мгновение я потерял из виду и мост, и танк. Затормозив, я попытался развернуться, но мотор заглох, и пять минут прошли в бесплодных попытках завести эту тупую машину. Из ворот ближайшей фермы выглянула женщина с серым лицом и с удивлением уставилась на меня. Но затем дверь захлопнулась снова. Наконец— то мне удалось завести свой драндулет, и я выбрался на дорогу.Как только я выехал из— за поворота, то сразу же увидел танк, но решил отъехать на несколько ярдов в сторону, чтобы вновь не засесть в грязь на моем «Ситроене». Выйдя из машины, я сразу вляпался в кучу коровьих лепешек. Пришлось остановиться и почистить ботинки о придорожный камень, и лишь затем я отправился осматривать танк.Он был темным и неуклюжим, но на удивление маленьким.Я думаю, что в наши дни большинство людей уже не помнят, какие маленькие танки участвовали во Второй мировой войне. Его поверхность была выкрашена в черный цвет и местами попорчена ржавчиной, металл кое— где был покорежен. Я знал, что это за танк, возможно, это был «шерман» или что— нибудь подобное. Но это, безусловно, американский танк — на боку виднелись белые звезды. Я двинул по железу ногой — оно гулко загудело в ответ.По дороге медленно шла женщина с полным ведром молока. Она смотрела на меня и, поравнявшись, поставила ведро на землю остановилась. Она была сравнительно молода, лет двадцати трех — двадцати четырех, на ней был красный костюм. Она выглядела как дочь фермера. Ее руки были грубы от доения коров на холоде и ветру, щеки пылали ярким румянцем, как нарисованные чьей— то умелой кистью.— Bonjour, mademoiselle, — поприветствовал я ее, и она ответила наклоном головы.— Вы американец?— Да.— Я так и думала. Только американцы останавливаются и смотрят.— Вы неплохо говорите по— английски.Она улыбнулась:— Я работала в Англии, три года.— Но почему вы вернулись на ферму?— Моя мать умерла, а отец остался совсем один.— У него прекрасная любящая дочь.— Да. — Она опустила глаза. — Правда, я собиралась уехать на следующий день обратно, но мне там было очень одиноко.Я вновь бросил взгляд на громоздкий разбитый танк.— Мне сказали, что танк был подбит. А ночью здесь можно услышать разговоры убитых…Девушка ничего не ответила.Я немного подождал, затем взглянул на нее.— Как вы думаете, это правда? — спросил я. — Его подбили?— Вы не должны говорить об этом, — ответила она, иначе ведро перевернется.Я бросил взгляд на ее алюминиевое ведро.— Вы серьезно? Если мы будем говорить о духах в танке, молоко выльется?— Да, — прошептала она.Я думал, что слышал обо всем на свете, но это было нечто новое. Здесь, в современной Франции, образованная молодая леди говорит шепотом около старого разбитого «шермана», что якобы привидения из танка выльют ее свежее молоко. Я положил руку на холодное железо и решил, что напал на что— то особенное. Роджер это одобрит.— А вы сами— то слышали этих духов? — спросил я.Она отрицательно покачала головой.— А вы знаете кого— нибудь, кто слышал? Кого— нибудь, с кем я могу поговорить?Девушка взяла ведро и пошла по дороге. Но я догнал ее и пристроился рядом, не обращая внимания на то, что она не смотрела в мою сторону и не разговаривала со мной.— Я не хочу быть назойливым, мадемуазель. Мы вместе с моим другом пишем книгу о Второй мировой войне, а эта история очень интересна, мы можем ее использовать. Кто— то же должен был слышать эти голоса, если они существуют?Девушка остановилась и тяжело взглянула на меня. Она была очень хорошенькая для нормандской крестьянки. Такой прямой нос можно было видеть у женщин на картинах XI века в Бауехском музее, глаза были чистого зеленого цвета. Под ее грубой жилеткой и юбкой скрывалась довольно красивая, привлекательная фигурка.— Я не знаю, почему вы так разволновались. Ведь это же только сказка, слухи, не так ли? На самом— то деле никаких духов не существует?Девушка молча смотрела на меня. Затем произнесла:— Это не духи, это другое.— Что значит «другое»?— Я не могу вам ответить.Она вновь пошла вперед, и на этот раз довольно быстро.Я с трудом поспевал за ней. Наверно, если ходить по три мили от коровника до дома и обратно дважды в день, то ноги, естественно, окрепнут. Но так как у меня не было таких тренировок, я порядочно запыхался, и когда мы дошли до ворот, у меня заболело горло.— Это моя ферма, — проговорила она. — Я должна идти.— И вы не хотите мне больше ничего сказать?— Больше нечего говорить. Танк стоит здесь со времен войны. Это уже более тридцати лет, не так ли? Ну какие голоса можно услышать в танке через тридцать лет?— Вот об этом— то я: вас и спрашиваю, — сказал я ей.Она повернулась ко мне в профиль.— Вы мне скажете ваше имя?На ее губах появилась легкая улыбка.— Мадлен Пассерель.— Даниэль, сокращенно Дан, Мак Кук.Девушка протянула мне руку:— Очень приятно было с вами познакомиться. А сейчас я должна идти.— Я увижу вас еще раз? Завтра я снова буду здесь. Я должен закончить карту.Она покачала головой.— Да не собираюсь я вас пытать, — успокоил я ее, — может быть, мы пойдем чего— нибудь выпьем? Есть здесь где— нибудь бар поблизости?Я оглядел замерзшую сельскую местность.— Ну, может быть, небольшая гостиница? — поправил я себя.Мадлен взяла ведро в другую руку.— Я очень занята. Кроме того, мой папа нуждается в постоянной заботе, — ответила она.— Кто та пожилая женщина?— Какая женщина?— Которая выглянула из дверей, когда я разворачивал машину. Она была в белом.— Ах… это Элоиза. Она прожила на ферме всю жизнь. Она нянчила мою мать, когда та была ребенком. Это как раз тот человек, с которым вы могли бы поговорить, если вас интересует история с танком. Она верит в подобные вещи.Я кашлянул.— Могу я поговорить с ней сейчас?— Не сегодня. Как— нибудь в другой день, — ответила Мадлен.Она повернулась и пошла через двор, но я бросился за ней и схватил ведро за ручку.— Послушайте, как же насчет завтра? Я приеду около полудня. Вы найдете для меня несколько минут?Я не собирался отпускать ее, пока не получу хотя бы какое— нибудь подобие ответа. Танк и его духи — это, конечно, любопытно, но Мадлен Пассерель интересовала меня гораздо больше. Конечно, этим обычно не занимаются, когда составляют военную карту Северной Франции, но несколько стаканов вина и кувыркание с дочкой фермера в коровнике, даже глубокой зимой, гораздо приятнее одиночества и скуки в «мавзолее» — так называлась обеденная комната в моей гостинице.Мадлен улыбнулась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16