Полотно железной дороги уже тряслось и гудело, давая знать, что поезд скоро будет здесь. Деревья и плющ внизу чуть дрожали от легкого ветерка, их ветви то закрывали, то открывали развалины строений, находившихся непосредственно за деревьями.
Проснувшись, я обнаружил, что Алике смотрит на меня, но ее взгляд абсолютно ничего не выражает. Мой отъезд не печалил и не радовал ее. Женщина сидела на постели, обнаженная, и наблюдала, как я одеваюсь.
Мне почему-то казалось, что Алике попросит меня еще раз заняться с ней любовью, но я ошибся.
Одевшись, я вышел и направился к дому, по дороге вспоминая ночь, почти автоматические движения женщины. Она не разговаривала со мной, просто тяжело дышала, обняв меня.
Мы занимались любовью трижды, с каждым разом все исступленнее и страстнее. Затем Алике похлопала меня по спине, улыбнулась сама себе, но не мне, отодвинулась, бормоча что-то про сон, и оставила меня лежать рядом и думать.
По дороге домой я не встретил ни единой души.
Вообще-то родительское жилище никогда не было моим настоящим домом. На крыльце сидел Лэнк, ожидая меня, рядом стояла его машина. Поднявшись наверх, я собрал свой чемодан, спустился вниз, и мы уехали, подпрыгивая на кочках из засохшей грязи.
Стоя на станций, я смотрел, как, навевая мне мысли о других мирах, о другой жизни, о переменах вообще, трепещут на ветру листья. Я повернулся к Лэнку:
— Ну…
Он без улыбки взглянул на меня, опустил вниз руки и спрятал их за поясом сутаны. Брат просто стоял и смотрел на меня. Наконец он произнес:
— Я рад, что ты побывал дома, Ати.
Я кивнул.
— Здорово вновь приобрести брата, Лэнк. Хотел бы я, чтобы и остальные…
Он слабо улыбнулся и медленно покачал головой:
— Все остальные тоже радовались твоему приезду.
Некоторое мгновение я смотрел на него, затем на пустую платформу: «Да, радовались…»
— Все будет в порядке, — ободрил меня Лэнк.
— Думаю, да. Но я никогда бы не подумал… — начал было я и оборвал себя на полуслове: «Черт, что это я болтаю? Думаю, что папа поймет меня, будучи сотрудником органов правопорядка повелителей».
Лэнк, положив руку мне на плечо, легонько сжал его и тут же убрал:
— Конечно, да, но… Ну, ты можешь идти, Ати. Остальные останутся здесь навсегда. Люди еще долго не забудут, что ты сделал.
— Думаю, нет, А ты?
Он улыбнулся, на этот раз шире:
— Черт, Ати, профессия у меня такая — раздавать сострадание.
Да, мы просто делаем наше дело, выполняем свою работу. У меня в горле опять встал ком и появилась непередаваемая горечь.
Прибыл поезд, зашипел, наполняя воздух осторожной, нежной вибрацией, и остановился, чтобы подождать, пока я заберусь внутрь. В последний раз я обнял брата, затем зашел в вагон и исчез в ярком солнечном свете.
К закату солнца я уже прибыл в Нью-Йорк и приехал на космодром. Пока я и Шрехт шагали по бетонной дороге к ракете, сильный, теплый ветер, пахнущий океаном, дующий с моря, рассеял коричневые облака, собравшиеся над нашими головами.
Корабль, на чьем темном, стеклянном корпусе отражался оранжевый солнечный свет, стоял в середине почерневшего от огня круга; грузовые люки были открыты, трапы опушены, на трубопроводе лежал иней, и свежее горючее шипело в нем.
Впереди нас медленно шагала длинная шеренга закованных в цепи мужчин и женщин, напомнивших мне боромилитян. Однако они не были обнажены, никто не подгонял их кнутом, каждый человек нес по небольшому узлу, а к запястьям некоторых бьши прикованы маленькие дети.
Надсмотрщик пояснил, что это колонисты. Их построили в шеренги и сковали цепью, чтобы не потерялись. При этих словах он весело рассмеялся:
— Черт, подождите, пока не наступит невесомость, и тогда детское дерьмо будет висеть повсюду.
У надсмотрщика имелся помощник. — боромилитянин, шустрый, ловкий, маленький, с доской приказов, зажатой под мышкой, и ручкой, засунутой за ухо. Интересно, нравится ли ему видеть людей в цепях? По-моему, он любит свою работу.
Мы со Шрехт стояли в сторонке, ожидая, пока погрузят этот человеческий скот. Мы ведь сумеем найти себе местечко, когда уляжется вся эта суета. Я повернулся и посмотрел на юг, где на горизонте сверкало море. Кое-где виднелись белые полоски; серфинговые доски валялись на пустынном пляже; волной на него выбрасывало мусор и куски дерева.
Может быть, когда-нибудь последний мусор будет выброшен, и море снова станет чистым.
Я спросил: — Куда ты едешь?
Шрехт уселась на землю, как огромная птица на гнездо, и стала возиться с транслятором.
— Еду для принятия командования Восемнадцатой великой фалангой на планете, именуемой Архотенен, находящейся за Сигнус Арм.
Это же задворки Вселенной, где звезд уже не так много!
В памяти возникли воспоминания о затерянном среди созвездий мире. Я помню себя, стоящего в боевом скафандре на почве холодной, безвоздушной планеты, вращающейся вокруг звезды у самого ядра галактики, звезды, чья орбита находилась за пределами Вселенной. Стояла чудная ночь, и небо было великолепно. К тому времени, как село солнце, взошло ядро, создавая эффект бесценных бриллиантов, сверкающих на черном, бархате.
Позднее, когда последний виток спирали исчез и исчезли последние блики звезд, я с товарищами смог взглянуть на планету, на расстилающуюся перед нами бесконечность. Красноватые шаровидные скопления сверкали то там, то здесь, как пушистые звезды, туcклые, далекие, немногочисленные. Магелланово облако походило на поблескивающие облака-призраки.
Другие галактики смутными, расплывчатыми пятнами едва виднелись в отдалении.
Все остальное поглотила тьма.
Шрехт заговорила:
— Здорово снова вернуться туда, вновь приняться за работу.
Я медленно кивнул: — Сюда я уже никогда не вернусь.
Она проговорила:
— Ты должен был совершить это, Атол Моррисон. Так что, не сожалей. Конечно, очень плохо, что твоим друзьям пришлось умереть. Но перед тобой мог встать выбор: или они, или целая планета со всем населением.
Дело даже не в этом. Марш умер в ту минуту, когда решил нарушить клятву. Алике очень удивится, когда заявится Дэви, выхолощенный и наказанный, но живой. На это много времени не уходит.
Маленький, глупый дурачок, бедняга Дэви…
Но Сэнди, любившая Марша, уже замучена до смерти, сознавшись во всех своих и чужих прегрешениях. Да и что было делать, ведь они перерезали ей сухожилия, пустили матку через влагалище и вывели наружу.
А может, Сэнди уже сожгли из огнемета, а пепел развеяли.
Мне говорили, что прислужники господ разыскали несколько сотен предателей саанаэ, мятежников, которым не давала спокойно спать память о Юлир Вей. Сегодня в полицейских бараках по всей планете пройдут небольшие процессы: печальные, угрюмые кентавры, с которых предварительно сдерут форму и знаки отличия, будут расстреляны своими ближайшими друзьями.
— Плохо, что им пришлось умереть, мой друг. Но если бы такое случилось с моей цивилизацией, я поступила бы подобным образом, — заявила Шрехт.
Она остановилась, вглядываясь в морскую даль. Солнце село, спрятавшись за развалины на западе, за сверкающие новые небоскребы из керамики и стекла, которые мы по старой памяти еще называли Нью-Йорком. Хруфф проделала какие-то манипуляции с транслятором (ее настоящий, нетрансформированный голос походил иа рык), и машина прошептала:
— Мы подчиняемся нашей клятве верности, но мы никому ничего не должны.
Я повернулся и с изумлением посмотрел на подругу, но ее глаза уже глядели на отдаленное красное полушарие, оставшееся от солнца.
— Может случиться и так, что ничего не изменится. И тргда люди, да и не только они, попытаются снова. И будут это делать до тех пор, пока наступят другие времена… Просто и нам надоест служить.
Приглашая нас на борт, прозвучала предупредительная сирена.
ГЛАВА 15
Воздух Карсваао напоминал пекло в аду. Так же, очевидно, чувствует себя человек, попавший внутрь печи для обжига кирпича: сухой и горячий ветер немногим облегчал существование, шлифуя кожу.
Солнечный свет отражался от испачканного белого бетона посадочной полосы, ослепляя меня, стоящего у открытого грузового отсека. Пришлось прикрыть глаза.
Боже мой, нулевая влажность, от которой у меня мгновенно пересохло в носу и стало невозможно и больно дышать. Глубоко вздохнуть не получалось, пришлось ограничиться легким, поверхностным дыханием.
Температура воздуха составляла градусов по шкале Кельвина; волны жары буквально стояли над почвой, и окружающий пейзаж казался несколько размытым, будто смотришь на него через толщу воды.
Какое-то мгновение моя кожа оставалась холодной, затем из каждой поры полил пот.
Я начал спускаться по трапу. У его подножия меня ждала текшая фигурка, и от увиденного у меня подкосились ноги. Размеры этой планеты процентов на десять превышали земные, гравитация составляла около тридцати процентов, соответственно был изменен и существенно отличался от земного период вращения. Солнце, медленно вращающаяся звезда класса F-8, сияло в небе голубым светом. Длинные тени змеились по земле.
Сейчас был конец дня. Пожалуй, жарче уже не будет, по крайней мере сегодня.
Внизу стояла Соланж Корде; ее кожа, загорелая до черноты, напоминала асфальт и блестела антрацитом от пота. Хлопнув меня по плечу, девушка заулыбалась, протянула мне пару солнцезащитных. очков с непрозрачными линзами, надела другие на свой короткий курносый нос и проговорила:
— Добро пожаловать домой.
Уронив чемодан, я поднял его и взглянул на бесцветный, тающий от жары пейзаж, моргая слезящимися глазами.
— Ну и планета у тебя, мать твою…
Космопорт находился на вершине какого-то плато. Я понял это по окружающим меня странным деревьям. Ничего не было видно, кроме бледного, коричнево-золотистого неба. Пыль была как на Марсе, скорее желтая, чем красная.
Соланж подняла мой чемодан и сказала:
— Давай пойдем, машина ждет. Я провожу тебя…
У кромки взлетного поля виднелась небольшая полоска леса, дававшего пусть небольшую, но все же тень. Эти штуковины весьма отдаленно напоминали деревья — толстые стебли высокой сухой травы мягко качались при дуновении ветерка, шелестящие листья напоминали узорные кружевные салфетки. Там было намного прохладнее, но очень сухо. Соланж рассказывала мне о планете, о базе, о Вселенной, о том, какой славный малый наш ташильдар лорд Ван Хорн Маккей, бывший маршал Североевропейских Объединенных Воздушных сил. Интересно, сколько из его бойцов пережили Вторжение?
Великобритания, насколько мне известно, была все еще необитаема.
Лес кончился как-то внезапно; мы опять вышли на слепящее солнце, заставившее меня щуриться даже в очках, и оказались на каменном утесе, где располагалась стоянка. Около деревянных перил стояла открытая закамуфлированная машина Соланж.
— Господи…
Передо мной предстал весьма живописный вид.
Казалось, что с этой площадки нам открывается панорама, на всю планету — на леса, осколки каменных скал, упавших с вершин, на коричневый мир обнаженных, отдельно стоящих корявых холмов, на здания, выглядывающие между деревьев, дома, и что-то еще, сделанное, по всей видимости, из темного песчаника.
Сбоку находилась крепость — база спагов, с зубчатыми стенами, с. развевающимся черно-зеленым флагом наемников. К крепости прилегала огромная территория, по которой бродили солдаты, изнывающие от солнца и жары. Я кивнул в их сторону:
— Новые выпускники?
Соланж, засмеявшись, прыгнула на место водителя, моргая и отодвигаясь от блестящей кожаной кобуры:
— Прибыли за последний месяц. Каждому не больше двадцати, большинство воспитано на Альфа-Центавре.
— Это местечко не из приятных.
Женщина издала короткий смешок и включила зажигание. Своими ягодицами я ощутил вибрацию.
Оборудование, значит, не в очень хорошем состоянии, придется позаботиться об этом. Ультрафиолетовое излучение замка господина я видел даже сквозь очки и чувствовал покалывание кожи. Он стоял на вершине другой высокой скалы, за крепостью — черный, отражающий случайные солнечные лучи.
— У них здесь есть пчелы?
— Что?
— А, ерунда, не обращай внимания.
В отдалении была видна цепь красноватых гор.
По пути до базы Соланж весело щебетала, ведя автомобиль по узкой дороге, где две машины вряд ли могли разминуться. На каждом километре были пивнушки, но мне претило выходить и топать туда.
В горах было душно, но внизу, на равнине, оказалось еще жарче. Над некоторыми участками нависла пыльная пелена. С деревьев, казалось, падала какая-то легкая туманная ткань. Совершенно очевидно, что на планете существовала жизнь, суетились существа, похожие на ящериц или жучков.
Все животные имели окрас одинаковых, характерных коричнево-золотистых оттенков, словно маленькие изящные бронзовые статуэтки. Однажды мне попалось на глаза нечто, напоминающее мышь, которое смотрелось, как сделанное из расплавленного золота.
Соланж подала голос:
— Не позволяй, чтобы внешняя сторона дела обманула тебя. Эта планета вовсе не плохая. — Оглядев меня, она усмехнулась и сжала руль немного крепче.
Машина прибавила скорость и, подпрыгивая, помчалась вперед, лавируя между выбоинами и большими, отколовшимися от скал камнями.
— Пища на протеиновой основе, мы можем есть местные продукты — они довольно вкусны…
Мы миновали небольшое поселение, хижины которого прятались за деревьями. Вот тогда-то у меня и появилась возможность взглянуть на туземцев, на группу рабочих, копающих какую-то пыльную канаву вдоль дороги, руководимых местным начальником, тонким, высоким карсвааоитянином. На нем было длинное белое одеяние, на груди висела эмблема местного повелителя, напоминающая миниатюрный щит.
Соланж вновь усмехнулась: — Видишь?
Рабочие были обнажены, отлично сложены — тонкие, высокие, гибкостью напоминающие ящериц.
Их головы были немного похожи на птичьи, бледнокоричневые лица, большие, блестящие черные глаза, руки и ноги длинные и костлявые, хвосты короткие и толстые. Туземцы походили на маленьких динозавров. На спинах виднелись коричневые волосы или тонкие перья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49