— Я ждала два года, Ати. — И вновь эта полуулыбка на губах. — Наверно, я думала, что ты вылетишь из своей военной школы, не выдержав нагрузок, и вернешься ко мне. И ждала до тех пор, пока не узнала, что ты отправлен на Альфу-Центавра.
Ах, я помню и никогда не смогу выбросить из памяти смертоносные джунгли этой планеты и своих друзей, навсегда оставшихся лежать в ее земле. Протянув руку, я положил ладонь на хрупкую кисть женщины, слегка сжав ее:
— Зря ты меня ждала, Алике. Я хотел, чтобы ты была счастливой.
Она кивнула: — Я и вышла замуж за Бенни Токкомаза.
Я помню этого Бенни еще со школы: низенького, приземистого крепыша, очень серьезного юношу с жесткими, короткими, светлыми волосами. Не было у парня никаких забот и интересов, кроме как вовремя выучить уроки, будто впереди нас ждало светлое, не омраченное Вторжением будущее.
Интересно, почему именно Бенни?. Может, потому что он совершенно не походил на меня?
Алике продолжала:
— Я старалась как могла, но все впустую. Бенни… был помешан совсем на других вещах. Все, что он требовал от меня, — так это заниматься с ним любовью два раза на день — утром, когда проснется, и сразу после ужина.
Я с удивлением почувствовал укол в сердце:
— Я тоже этого хотел, Алике, а может, и три, и четыре раза. — Мне удалось произнести это легко, небрежно.
Женщина проговорила: — Это разные вещи. Я любила тебя.
Могу подтвердить ее слова — она не лгала.
— Мой брак продолжался пять долгих лет, а потом я больше не смогла выдерживать это и отправила Бенни восвояси. По-моему, он очень обрадовался.
— У вас нет детей?
Она бросила на меня взгляд, в котором не было боли, а только горечь: Нет, я хорошо предохранялась.
— А где Бенни сейчас?
— Бог его знает. Он служит в сиркарской полиции. Говорят, карьера его весьма успешна.
Так вот чего добился Токкомаз, усердно грызший гранит науки. Что ж, его можно поздравить, он получил свою награду.
— А ты так и не вышла еще раз замуж? — Я вновь ощутил неприятный и довольно болезненный укол в сердце, от всей души желая услышать «нет».
Мое самолюбие не было уязвлено, а моя гордость оказалась спасена женщина покачала головой, выпрямилась и, запустив пальцы в роскошные кудри, растрепала их. Небрежный жест, но сколько в нем грациозности, привлекательности и сексуальности.
— Жить становится скучно и одиноко. Ты делаешь то, что должен, но все же… Нет никого, кого я бы хотела попросить остаться со мной.
Казалось, какая незамысловатая фраза, но почему-то я ощутил удар в солнечное сплетение. Я попытался вспомнить бесчисленное множество наложниц и то, что они делали по моей просьбе. Хотел бы не быть самоуверенным болваном и знать, что она хоть иногда чувствовала себя счастливой без меня, если бы не воспоминания о наших совместных мечтаниях. О сокрытом смысле ее слов думать не хотелось. Я уехал, и наши отношения закончились.
Протянув руку, женщина прикоснулась к моей кисти и слегка сжала ее:
— Сожалел ли ты хоть иногда, что уехал, Ати?
Взглянув в бездонные глаза Алике, я с трудом выдавил:
— Иногда. — Встревоженные, задумчивые карие озера смотрели в мои… И я знал, что такого взгляда не может быть ни у наложницы, ни у женщины-наемника, собрата по оружию.
Становилось уже поздно, и клиентура Дэви постепенно стала рассасываться. Люди, позевывая, поднимались, потягивались и, с трудом волоча ноги, выходили на свежий воздух. Марш, сложив руки на столе, уронил на них голову и сладко похрапывал.
Несчастные болтуны Дэви и Лэнк все еще разговаривали о старых добрых временах, хлопали сонными глазами, но явно чего-то ждали.
Алике выпрямилась, выгнув спину, и грудь чуть не порвала тонкую блузку. Откинув голову и закрыв глаза, она проговорила:
— Черт, мне завтра рано вставать. — Вновь растрепав волосы, женщина посмотрела на меня. — Мне пора идти.
Вмешался Дэви: — Будь осторожна, Алике. Сама знаешь, как опасно на улицах.
Это что, намек? Я поднялся:
— Может, тебя проводить до дома?
Испытующе взглянув на меня, Алике согласно кивнула: «Конечно». Я оглядел святую троицу:
— Увидимся позже. Пожелайте спокойной ночи спящей красавице, — и вышел вслед за женщиной.
На улице похолодало, и налетевший ветерок заставил деревья перешептываться, друг с другом. Большинство костров потухло, а те, что остались, доживали последние минуты, едва дыша раскаленными угольками. В небе царствовала полная луна — яркий, бело-желтый круг на фоне звезд, окрашивающий небеса темно-индиговым цветом.
Я немного запьянел от пива и хотел спать.
Алике остановилась и посмотрела на меня, положив руки на бедра, такая привлекательная и желанная в лунном освещении. Теперь она уже не напоминала мне подругу моей юности. Было лишь небольшое сходство, слабый, тонкий намек, отдаленные отголоски воспоминаний о прежней молоденькой девушке. Мы искали и не находили подходящих слов, стояли молча, разглядывая друг друга, пытаясь понять, какие перемены произошли в каждом из нас.
Первой нарушила молчание женщина:
— Я живу на Сосновой улице, в одном из старых домов. Они сохранились, что самое удивительное, лучше новых строений. — Почему-то мне пришло в голову, что как-то нет смысла в том, что дома — без хозяев; они стоят абсолютно свободные в ожидании жильцов. Тогда почему люди ютятся в палаточных городках, жгут по ночам костры, как бесприютные беженцы?
Мы отправились в путь, и я постоянно ощущал присутствие дорогого мне человека, даже не видя ее, боролся с желанием обнять эту изящную фигурку, прижать к себе, как делал это двадцать лет назад.
Давным-давно мы выходили на прогулку в поисках сухого леса или поля, чтобы спокойно поцеловаться, обнять друг друга или заняться любовью. Господи, мне кажется, что минули века, а не два десятка лет…
И тут до меня дошло, что Алике взяла меня под руку.
Может, нам надо было остановиться и пройти к холму, где, насколько видел глаз, еще сохранились остатки большой ухоженной лужайки. И там, в обманчивом белом свете, заняться любовью?
Не успел я повернуться к женщине, как весь внутренне собрался натренированное тело и разум профессионального солдата пришли в полную боевую готовность, мгновенно отреагировав на появление смутных очертаний человеческих фигур. И вот уже глаза смогди различить пятерых крепких мужчин, одетых в джинсы и безрукавки, демонстрирующих крепкие бицепсы. При дневном свете, как мне кажется, можно было бы различить их татуировки и блеск грязных, сальных волос.
Алике судорожно вздохнула и непроизвольно прижалась ко мне. И лишь только тогда я обнял ее.
Мои глаза, привычные и к яркому освещению и к полной темноте, увидели трех мужчин, явно латиноамериканцев, одного африканца и еще одного, непонятно какого-роду-племени. Он казался похожим на азиата, но был более ширококостен и широколиц. Трое из бандитов держали ножи, а двое других большие дубины, выпиленные из толстых стволов деревьев, что росли у подножия Болин Крика. Или нет, теперь, подойдя ближе, можно было с уверенностью сказать, что в руках одного мужчины находилась дубина, а у его напарника огромный корень, крепкий и довольно грозный на вид. Мальчишкой я тоже вырезал подобные игрушки.
Непонятного происхождения уродец вышел мне навстречу, тыча в мою сторону ножом с длинным узким лезвием, что в лунном свете блестело, как хорошо начищенный металл.
— Ах, какая чудная милашка. — Его глаза неотрывно смотрели на низ живота Алике. Гнусная, неотесанная скотина, да и остальные были не лучше.
Они тоже пялились на Алике. Я почувствовал, что моя подруга вся сжалась в комок, но не дрожала.
Голос женщины не выдал ее внутреннего напряжения:
— Оставь нас в покое, ублюдок.
Один из бандитов хрюкнул И, сунув руку в пах, начал поглаживать низ живота — тонкий намек, я бы сказал.
Уродец засмеялся:
— Вот что я тебе скажу, сынок: оставь свой кошелек на земле и топай отсюда. Мы отпустим твою кошечку, как только закончим с ней.
Алике напряглась еще больше, прекрасно понимая, что за этими словами последует расплата. Но вот одного она не знала наверняка, кто будет платить — она или я.
Наверно, женщина ждала от меня каких-то действий. Может, Алике уже прошла через подобное испытание, когда ее эскорт трусливо убежал, оставив свою подопечную на растерзание таким вонючим псам…
В жизни каждого человека есть темные пятна, какие-то детали, о которых никто не говорит и о которых страшно спрашивать. Какого черта ты ходишь по этим улицам, Алике? Как ты защищала себя до этого? Но сейчас спрашивать об этом не было времени.
Я подумал о маленьком пистолете, мирно лежащем в кармане, и тут же отмел эту мысль. Вокруг живут люди, не виновные ни в каких прегрешениях, да и кроме того, тогда мне придется отчитываться перед сетью о применении огнестрельного оружия, писать рапорт для сиркарской полиции и саготов…
Бог ты мой, сколько возни… Я твердо произнес:
— Лучше не делай этого.
Уродец процедил сквозь зубы:
— Ты не очень большой мальчик, чтобы помешать нам, приятель. — Бандиты стояли, сверкая широко открытыми глазами, а некоторые из них ухмылялись. Ждут… Алике учащенно задышала, и теперь я понял, что она напугана и хочет убежать, не желая оставаться рядом со мной.
Положив ей руку на бедро, я оттолкнул женщину от себя, услышав, как моя попутчица споткнулась и смущенно забормотала. Затем повернулся к пятерым мужчинам:
— Ну ладно, слишком поздно.
Лунный свет освещал нас, и отчетливо можно было разглядеть мою одинокую изломанную тень, стоящую перед пятью толстыми, здоровыми пятнами, а вдалеке маячил хрупкий женский силуэт. Она не убежала и стояла, ожидая меня, сама не зная зачeм. Может, Алике подумает вернуться в бар и привести подмогу, пока я буду бороться с ними? Неужели эта глупая чертовка думает, что мне нужна помощь?
Затем тени переместились; моя рука двинулась вперед, толстая и черная, ее отражение переломилось, попав в трещину на тротуаре. Раздался треск, будто сломалась палочка ударника, сильно двинувшего по барабану. Уродец выронил нож и согнулся, пытаясь справиться с болью. Воздух со свистом выходил из его широкого, плоского носа.
Затем я приподнял его с земли и швырнул обратно. Поверженный противник издал вопль то ли ужаса, то ли изумления, две же других тени поползли назад, получив от меня почти одновременно два крепких удара. Африканец вскрикнул, когда я ударил его ногой в грудь, а затем сломал ему шею. Сладостной музыкой прозвучал для меня треск его позвонков.
Повернувшись, я схватил еще одного бандита, размахивавшего дубиной, рывком притянул к себе и сломал ему руку, державшую оружие, да так, что локоть повис на весьма удаленном расстоянии от плеча. В Довершение начатого я ударил его спиной о колено, тем самым перебив позвоночник.
Кто-то из пятерых, еще способных двигаться, пытался, встав на четвереньки, уползти, бормоча, как заезженная пластинка:
— Господи Исусе, господи Исусе.
Я наступил на горло уродца, услышал, как он издал предсмертный крик и испустил последний вздох, затем, в прыжке, коротким, сильным ударом в спину достал убегавшего. Резкий, отчетливо слышный звук дал мне понять, что я сломал ему ребра у основания, то есть там, где сходятся их спинные отделы. Противник молча рухнул лицом на асфальт.
Где-то вдалеке я слышал удалявшиеся быстрые шаги последнего из могикан, но догонять его не имело смысла.
Бандит, которому я сломал руку и спину, свернувшись клубком на тротуаре, тихо плакал, неразборчиво бормоча что-то, захлебываясь слезами и кровью. Скорее всего, прокол легкого. Я могу поставить точный диагноз не хуже любого врача. Опустившись около лежащего тела я нежно, как ребенка, погладил несчастного по голове, сжал его шею руками и резко повернул. Щелчок, и бедняга отошел в мир иной.
Четыре неподвижные тени на земле, обломки на обломках.
Я повернулся и взглянул на Алике.
Она стояла на том же месте, одной рукой прижав волосы у виска, и не отрывала глаз от мужчин на земле. Затем медленно перевела взгляд на меня; приоткрытый рот обнажал зубы, блестящие в лунном свете, женщина учащенно дышала и с трудом выдавила:
— Боже, Ати…
Последовала напряженная пауза, потом Алике бросилась ко мне, обхватила меня трясущимися руками, повторяя тихим, сдавленным шепотом:
— О, боже…
Я крепко обнял женщину, положив ее голову к себе на плечо, гладя роскошные волосы, запуская пальцы в черные завитки. Сердце Алике гулко стучало в груди, мое вторило ему: дыхание, наконец, пришло в норму. Потом женщина немного отстранилась от меня, но рук на, разжала и, запрокинув голову, посмотрела в глаза:
— Думаю… уверена, что тебя очень хорошо подготовили для такого рода действий.
Я кивнул, наслаждаясь теплом ее тела. Алике задумчиво произнесла: Раньше ты не был таким крутым.
— Никто не может дважды войти в одну и ту же воду.
— Большинство мужчин… в таких случаях просто убегают.
Ее слова «большинство мужчин» больно меня кольнули, и перед глазами встала картина: беззащитная фигурка хрупкой женщины и длинная вереница безмолвных мужчин за ее спиной. А за нашими спинами тоже остались безмолвные люди, еще недавно бывшие живыми. Утром кто-нибудь наверняка придет убрать тела — это уже перестало быть нашей проблемой.
Алике жила в небольшом коттедже, уютно разместившемся среди высоких, стройных, вечнозеленых деревьев. Лунный свет, струящийся из треснувших и затуманенных пластиковых окон, и тусклое красновато-коричневое свечение от торшера у камина создавали жуткую сюрреалистическую картину.
Мне показалось, что здесь пристанище теней. Алике добавила еще одну. Загородив торшер, она склонилась у камина, и я услышал треск ломаемых сучьев, шорох поленьев и зажженной спички. Затем щипцами женщина взяла темно-красный уголек, осторожно на него подула, и от притока воздуха уголь разгорелся оранжевым пламенем. Женщина положила его на поленья. И тут же заплясали веселые язычки, огонь быстро разгорелся, охватив дрова, пошел синеватый дым, и комната сразу показалась веселой и жизнерадостной. Алике оставалась у очага, поленья уже начали потрескивать, затем камин загудел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49