Проплыву круг в бассейне, надеюсь, ты не будешь возражать. Потом оденусь.
Он отпустил ее руку.
– А когда появишься у меня снова?
– Не позднее чем твой супчик. Я ведь тебе обещала. Она прочитала в его глазах разочарование, но решение свое менять не собиралась.
– А что мне до этого делать?
– Отдыхай, дорогуша! Сам подумай, ты ведь лежишь здесь, чтобы выздороветь. Сказать, чтобы тебе принесли радиоприемник?
– Нет, спасибо.
– Как хочешь. – Она подвернула ножки складного столика под крышку, послала Тобиасу воздушный поцелуй, нажала локтем на ручку двери и вышла из комнаты.
Вопреки опасениям Донаты уик-энд прошел вполне миролюбиво. Тобиас был, правда, чуточку капризен, но в основном спал или дремал в одиночестве. Она время от времени заглядывала к нему, и он часто даже не замечал ее присутствия.
Себастиан о себе знать не давал.
В воскресный вечер Доната предложила сестре вместе навестить Тобиаса.
– Надеюсь, ты не ожидаешь, что я стану за ним ухаживать? – спросила Сильвия, высоко вздернув брови.
– Нет, вовсе нет. Уход за ним ты можешь полностью предоставить госпоже Ковальски.
– Иначе я бы посчитала твои требования чрезмерными.
– Разумеется, – согласилась Доната, – но я все же хочу тебя с ним познакомить. Должна же ты знать, кто живет в одном доме с тобой.
– Ну ладно, раз ты настаиваешь.
Доната еще раз убедилась, как все же тяжко иметь дело с сестрой. Сильвия определенно обиделась бы, если бы Доната не сочла нужным познакомить ее с Тобиасом. А теперь она вела себя так, словно приносит жертву, посещая его.
Температура у пациента вновь поднялась; его щеки покраснели, глаза блестели лихорадочно. Тобиаса помыли и приготовили ко сну. Но волосы его бриолином не смазали и не пригладили, а на подбородке и щеках показалась быстро прорастающая борода.
Он сидел на постели прямо, опираясь на окружающие его подушки, когда вошла Доната.
– Доната! Я так ждал тебя, – вымолвил он с легким упреком.
Она на это не ответила, а впустила в комнату Сильвию и подтолкнула ее вперед.
– Итак, вот он, гость нашего дома, Сильвия. Дипломированный архитектор Тобиас Мюллер.
Сильвия ему руки не протянула, но все же ответила на его обаятельную улыбку.
– Госпожа Сильвия Мюнзингер, – продолжала знакомство Доната, – моя сестра. Она тоже живет здесь, но тебе едва ли придется ее часто видеть, пока ты не поднимешься на ноги. Она очень занята. – Доната и сама удивилась, как легко слетела с ее уст эта беспардонная ложь.
– Вы работаете, госпожа Мюнзингер? – спросил Тобиас, чтобы начать разговор.
– Профессионально нет. Но у меня масса общественных обязанностей.
– Ах, вот как, – безучастно пробормотал Тобиас. Сильвия потянула носом. В воздухе висел аромат терпкой туалетной воды, который, однако, не мог перебить запаха болезни и лекарств.
– Видимо, – спросила она, – курить здесь не следует?
– Ну почему же? Конечно, можно, – отвечал Тобиас.
– Нет, Сильвия, лучше не надо, – возразила Доната.
– Тогда я лучше удалюсь.
– Но ты, Доната, посидишь еще со мной? – спросил он почти умоляюще.
– Ну, тогда доброй ночи, – произнесла Сильвия, направляясь к выходу.
– Я позже приду к тебе. На рюмку виски или на стакан вина. – Доната подтащила к кровати маленькое кресло.
– Я и не знал, что у тебя есть сестра, – заметил Тобиас, когда они остались вдвоем.
Доната рассказала ему о разводе Сильвии с мужем, о ее детях, о своих отношениях с сестрой.
– Впрочем, интересно ли тебе все это вообще? – прервала она себя.
Он широко раскрыл свои запавшие глаза.
– Мне интересно все, что касается тебя. А как вы относились друг к другу в детстве?
– Она ведь значительно старше меня. Впрочем, с годами это, кажется, сглаживается.
– Она тебя баловала? Проявляла материнское внимание?
– Наоборот. Она меня донимала, как только могла. Исподтишка, конечно. Родители, наверное, никогда этого не замечали.
– Ревновала тебя?
– Да. Потому что я была любимицей отца. Она и сейчас меня в этом упрекает.
– Но ты ведь в этом не виновата. Значит, она просто не сумела занять уголок в его сердце.
– Она считает, что я ее оттуда вытеснила. Знаешь, я думаю, получилось это так. Мама меня рожать не хотела, я ведь последыш. Ей в момент моего рождения было уже под сорок. Но отец настоял на том, чтобы я появилась на свет. И, помня об этом, заботился обо мне больше, чем это обычно свойственно отцам. Он хотел видеть во мне нечто особенное, чтобы оправдаться перед самим собой.
– Ты и есть нечто особенное, Доната.
– И он же выбрал мне имя.
– «Доната» это ведь значит «Дарёная», «Дар небес». Расскажи мне еще о себе.
Вот так получилось, что она долго просидела у его постели, перебирая полузабытые моменты детства, и почти упустила из виду, что давно пора навестить Сильвию. Только заметив, что его вопросы иссякли и он действительно утомлен, она оставила его одного.
В архитектурном офисе Донаты разговоры о Тобиасе Мюллере прекратились. Распространилось известие, что он на больничном листе, а поскольку никто, кроме Донаты, не имел с ним никакой личной связи, то о нем и думать забыли. Доната и Артур Штольце раскланивались вежливо и вели себя чрезвычайно предупредительно.
Дела было много. Наряду с поселком «Меркатор» приходилось опекать еще пять строительных площадок, к этому добавлялись разработки и проекты для подачи на конкурсы, а также по новым заказам. Доната с головой ушла в работу. Только к вечеру ей становилось беспокойно. Больше чем когда-либо, ее тянуло домой, а ведь приходилось оставаться до тех пор, пока будет сделано все, намеченное на этот день.
Добравшись до дома, она здоровалась с сестрой, принимала душ и, взяв в руки стакан вина, шла к Тобиасу. Она понимала, что Сильвия, видимо, чувствует себя отодвинутой на задний план, но считала, что избежать этого невозможно.
– Не сердись на меня, – каждый раз повторяла она, – но я должна позаботиться о нашем госте.
Сильвия только пожимала плечами, иногда еще бросала:
– Ты не обязана составлять мне компанию.
– Да-да, знаю, но я ведь охотно провожу время с тобой. Только в данный момент гость имеет приоритет. Это ведь лишь временно.
На самом же деле, даже оставляя в стороне ее влюбленность в Тобиаса, она ценила свое пребывание в его обществе гораздо выше, чем в обществе сестры. Она могла ему рассказывать о делах в офисе и на стройплощадках, чем сестра никогда не интересовалась. Он не только умел слушать, но и задавал толковые вопросы и делал верные выводы. Они беседовали оживленно и возбужденно, и обычно после этого было уже поздно заглядывать к Сильвии.
Тобиасу с каждым днем становилось все лучше, так что он начал скучать в стенах своей больничной комнаты и попросил все же принести ему транзисторный приемник. Музыка и прочий шум уже не вызывали у него головной боли. Госпожа Ковальски снабжала его книгами, и он постепенно перечитывал библиотеку Донаты.
Когда Доната в следующую пятницу пришла домой, он ожидал ее с книгой в руках, сидя в маленьком кресле, в надетом поверх пижамы домашнем халате.
– Ой, Тобиас, – воскликнула она, – тебе же надо лежать в постели!
Он обнял ее за талию и посадил к себе на колени.
– С тобой!
Доната с трудом удержала в равновесии свой стакан с вином и отпила глоток.
– Пусти же меня! – попросила она и сама заметила, что звучит это не очень решительно.
– Сегодня не пущу. Ты ведь еще не знаешь, что произошло.
Она, не сходя с его колен, положила свободную руку ему на шею.
– Так что же?
– Я помыл себе голову.
Она поворошила его каштановые кудри.
– Браво!
– Ты не представляешь себе, какое я испытал облегчение.
– Представляю, Тобиас.
– И я два часа был на ногах. Госпожа Ковальски может подтвердить.
– Я и так тебе верю.
– Я уже почти здоров, Доната. – Он начал теребить поясок ее зеленого бархатного домашнего халата.
Она слегка хлопнула его по руке.
– Вот именно, «почти».
И вдруг почувствовала, что ее ягодицы упираются во что-то твердое. Твердое, и горячее, и очень живое. Глаза у нее расширились.
Тобиас поцеловал ее в шею и пробормотал в ухо:
– Доната, ты сама не знаешь, какая ты. Я тут лежу целыми днями и думаю только о тебе. Иногда мне кажется, что я вот-вот лопну… или сойду с ума.
– С твоей стороны нечестно…
– Конечно, нечестно – так долго ждать тебя напрасно. – Он взял из ее руки стакан и отставил подальше. Его губы, теперь уже не болезненные, а гладкие и мягкие, встретились с ее губами. Их языки соприкоснулись, а его руки стянули с ее плеч домашний халат.
«Ох, и ловкий же искуситель», успела подумать она и тут же, отказавшись от всякого дальнейшего сопротивления, полетела в омут своей страсти. Потом они лежали в его постели обнаженные, тесно прижавшись друг к другу. Придя в себя, она встала и только теперь замкнула дверь. «Как обнимет милый друг, тут уж думать недосуг», – пронеслось у нее в голове, и она невольно рассмеялась сама над собой.
Теперь, положив голову ему на плечо, а руку – на грудь, Доната думала: это – лучшее, что может быть в ее жизни, блаженствовать, лежа в его объятиях. До сих пор она запрещала себе впадать в экстаз, ведь поддаться такому чувству было для нее равносильно потере контроля над собой, а, значит, превращению в нечто обезличенное. Но, лежа рядом с ним, она, кажется, нашла путь возвращения к любви. Или еще не совсем? Доната больше не чувствовала себя умной, уверенной в себе, расчетливой женщиной в самом творческом возрасте. Рядом с ним, таким большим и сильным, она будто превратилась в девчонку, очень молодую и очень уязвимую, и все же полную доверия к любимому.
Она искала слова, чтобы объяснить ему все это, взвешивая, однако, правильно ли будет полностью раскрыться перед ним. А вдруг ему все это покажется смешным…
– Я люблю тебя, Кошечка ты моя, – прошептал он. Она с любопытством повернула голову, чтобы увидеть его профиль.
– Так ты меня еще ни разу не называл.
– Мысленно уже сколько раз называл. Ты со своими пронзительно-зелеными глазами и короткими шелковыми волосами всегда казалась мне кошечкой. Кошечкой, которая устроилась у меня на коленях.
Ее глубоко тронуло, что его ощущения похожи на ее собственные.
– Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас помурлыкать.
– Так попробуй, Кошечка! Я уверен, что у тебя получится.
Дверная ручка задвигалась. Но они взглянули на дверь лишь после того, как услышали за нею шорох. Доната быстро приложила пальцы к его губам.
Они еще подождали, но на этом все и кончилось.
– Кто бы это мог быть? – прошептала Доната.
– Твоя сестра.
– Ты уверен?
– Кто же еще? Госпожа Ковальски стучится, прежде чем войти.
– Но Сильвия? Что это ей пришло в голову?
– Она иногда навещает меня, если ей скучно. – Он поцеловал кончики пальцев Донаты. – Кажется, ее общественные обязанности не так уж изнурительны.
– Но она ведь должна знать, что я у тебя.
– Потому и пришла.
– Она шпионит за мной, что ли?
– Ну, столь сурово я бы это не оценивал.
– Мне очень, очень неприятно, Тобиас.
– А мне ничего. Меня уже тошнит от нашей вечной игры в прятки.
Доната была близка к тому, чтобы рассказать ему о столкновении со Штольце. Но потом ей показалось, что время для этого еще не настало.
Она и сама еще окончательно не решила, как будет реагировать на требование Штольце.
Сильвия про закрытую дверь ничего не сказала. Но ее лицо выражало крайнее неодобрение, а разговаривала она лишь односложно.
Доната размышляла, не следует ли самой затронуть щекотливую тему. Но потом подумала: «А зачем?» Сильвия, конечно, все знает. Обе они взрослые женщины, так что нет причин перед нею оправдываться.
В субботу Тобиас встал и провел целый день на ногах, но сразу после ужина, изнуренный и уставший до изнеможения, лег в постель.
Доната и Сильвия сидели у телевизора, посматривали на демонстрируемое шоу и пили вино. Время от времени они обменивались какими-то словами. Собственно, Доната, оживленно болтая, пыталась как-то развеять судорожную ожесточенность сестры, причем ей самой эти усилия представлялись довольно глупыми. «А нужно ли это мне?» – спрашивала она себя.
Неожиданно, уже осушив несколько стаканов вина, сестра высказалась:
– Похоже, ты ощущаешь серьезные угрызения совести?
Доната рассмеялась.
– С чего это ты взяла?
– Не спорь! К тому же сами эти угрызения говорят в твою пользу.
– Но позволь, – запротестовала Доната, – я…
Сильвия не дала ей договорить.
– Это так. Я тебя знаю. Ты так много говоришь, потому что у тебя есть что скрывать.
– Неправда. Я много говорю, потому что ты играешь в молчанку.
– Я стала очень задумчивой, и ты знаешь причину.
– Из-за Тобиаса?
– Из-за тебя и Тобиаса.
– Видимо, это мое личное дело.
– Нет, это касается всей семьи. Меня, Крошки Сильви и Христиана.
– Смешнее не скажешь.
– Мы потеряем наше доброе имя. Ну, Христиан и я, мы еще как-то можем через это перешагнуть. Но ты портишь Крошке Сильви ее шансы на замужество. Кто это женится на девушке, у которой тетка связалась с мальчишкой?
– Мальчишкой? Тобиасу двадцать пять.
– Ты ему в матери годишься.
– К счастью, я ему не мать. И я не верю, что тебя якобы серьезно беспокоит ухудшение шансов Крошки Сильви на замужество из-за меня и Тобиаса. Мы ведь живем не в средние века.
– Во всяком случае, вся эта история мне глубоко противна.
«Просто ты злишься, что я с ним счастлива, – подумала Доната. – Потому что ты ревнуешь». Но она этого не произнесла, не желая обижать сестру. Вместо этого она ответила:
– Это я могу понять. Ты никак не рассчитывала на то, что я могу еще раз влюбиться.
– Это скандал!
– Чепуха, – парировала Доната. – Никто и не заметит. – В тот же момент она поняла, что это неправда. Штольце давно все знает, и если верить ему, то знают и все сотрудники офиса. Но она не хотела отходить от избранной тактики. – Христиан и Сильви никогда не додумаются, если ты сама не ткнешь их носом в мои дела.
– Если я и смолчу, все равно другие ткнут. – На щеках Сильвии выступили крупные красные пятна. – Доната, прошу тебя, неужели нельзя этого избежать?
– От судьбы не скроешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29