Джанет, конечно, слышала о поездках в Непал или в Мексику людей, не удовлетворенных западной цивилизацией и ее ценностями, – эта мода зародилась еще в шестидесятые в среде университетских интеллектуалов и хиппующих рок-музыкантов, к которой принадлежали и ее отец, и Стив. Стив подробно описал в книге свои эзотерические опыты, но она, с детства обожавшая его воспоминания, все-таки относилась к ним скорее как к волшебной сказке, нежели как к чему-то, что может происходить на самом деле… И вот теперь она сама летела неизвестно куда и неизвестно зачем… Но, словно отвечая на ее невысказанный вопрос, жар внезапно усилился. Она открыла глаза: Паблито внимательно смотрел на нее своими кошачьими глазами. «Пусть все будет, как будет», – подумала, глядя в них, девушка.
– Ну конечно, – улыбаясь, произнес Паблито и откинулся в кресле, устремив глаза в потолок.
Большую часть времени они молчали, Джанет – глядя в меняющееся за иллюминатором небо, а индеец – улыбаясь в гофрированный серый потолок салона. И все же девушку не оставляло ощущение, что он постоянно смотрит на нее, только смотрит каким-то иным, не внешним взглядом. На перелете через океан в Белем, когда самолет стало бросать в воздушные ямы, которыми так славится Атлантика в районе тридцатого меридиана, Паблито неожиданно попросил разрешения поговорить. Удивленная Джанет немедленно оторвалась от созерцания свинцово-серой бездны и повернула к нему свое ставшее за последние дни чуть более резким лицо.
– Вы молчите и ни о чем меня не спрашиваете намеренно или просто так получается? – в голосе индейца звучала почти ласка.
– Наверное, и то и другое, – попыталась быть честной Джанет.
Тяжелые коричневатые веки удовлетворенно прикрыли его косо поставленные глаза.
– Судя по всему, ваша мать была человеком дела, а вы, разумеется, классический романтик: весь мир разделен на черное и белое. И в отношениях с мужчинами существует только «да» и «нет»?
– Я думаю, что именно так.
– И насколько глубоко вы ушли в это?
– Я не поняла вашего вопроса.
– Я хотел спросить, можете ли вы в случае «да» представить себе общение без физической близости?
– Не знаю. У меня такого еще не было…
– А было?..
– Одно очень сильное заблуждение тела… И не так давно – не менее сильное заблуждение ума.
– Вы живете в мире слов, предметов и страстей, в то время как настоящий мир, мир подлинной жизни, близок вам, – но вы его не видите. Вас надо многому учить, ибо и слова-то вы слышите плохо. – Темные губы сложились в странную улыбку. – Впрочем, все это неважно. В вас есть возможности и… вы очень притягательны.
Джанет помимо своей воли ощутила, как при последних словах тело ее напряглось, готовое загореться под непременно последующим сейчас взглядом диких лесных глаз. Но веки лежали все так же тяжело и неподвижно. Вместо этого Паблито медленно и осторожно, как слепой, положил свою небольшую ладную руку на ее колено, покрытое складками легкого объемного шелка. Ни жара, ни желания, просто спокойная дружеская рука. Прошло несколько долгих минут, и, устав ждать продолжения, Джанет расслабилась и тоже прикрыла глаза, не пытаясь убрать с колена неподвижную руку. А через несколько мгновений она уже сидела, придавленная к своему креслу страшным, полностью отключающим мозг и парализующим тело желанием. Начинаясь быстрыми колючими уколами от слегка подрагивающих пальцев на ее колене, оно наливало сладкой тяжестью ноги и руки, груди стали казаться необъятно огромными, а горячая волна медленным валом, пугающим и упоительным именно этой своей медленностью, снизу и сверху подкатывала к ее лону, словно распахивая его в бесконечную бездну. Джанет хотелось закричать, стиснуть колени, сжать давившие, мешающие дышать груди, но она не в силах была сделать ни одного движения… Она только могла судорожно ждать, когда сжигающая волна захлестнет наконец ее всю, но этого все не происходило: валы накатывали на ее измученное тело во все более жестоких атаках, но каждый раз останавливались у последней границы и исчезали, и этой пытке не было конца. И когда девушка начала ощущать себя уже просто тонкой, готовой в любой момент прорваться оболочкой, Паблито убрал руку и легко подул на ее искаженное, беззвучно кричавшее лицо. Шумный вздох вырвался из ее груди, глаза открылись, и заалевшие от прилива крови губы спросили:
– Что это?
– Это – мое отношение к вам.
– Но почему?..
– Признайтесь, то последнее ощущение, когда вы готовы были вырваться в… ну, скажем так, в иное пространство, было приятным и дало вам сладость и легкость, пусть пока непривычные и не имеющие применения, но все же гораздо более плодотворные, чем оргазм, который уйдет бесследно, как вода в песок.
– А как же стремление мужчины и женщины к физической любви, если все может произойти лишь с помощью бесстрастной руки? – Джанет с мистическим ужасом посмотрела на спокойно лежавшую на армейском камуфляже смуглую, совершенно обыкновенную руку.
– Настоящее общение не в этом. И согласитесь, что сейчас вам гораздо лучше, чем если бы вы провели время в сладостных корчах. – Действительно, Джанет чувствовала не давящую тяжесть бедер и не сведенные мышцы, а наоборот, какую-то чистую легкость не только в теле, но и в голове. – А теперь отдохните. Белем будет часа через полтора, спите и… не бойтесь повторения. – Паблито прикоснулся твердыми узкими губами к ее виску, отчего мысли у Джанет спутались, и она поплыла, как на лодке, в тихом безмятежном сне.
В небольшом и старом аэропорту Белема, напоминавшем скорее провинциальный железнодорожный вокзал, их сразу же закрутила пестрая разноголосая толпа. Здесь надо было ждать около часа, и Джанет с радостью подумала о том, что в ее распоряжении целый час более человеческого общения с Паблито, чем в искусственно-замкнутом мирке самолетного салона. Он, извинившись, отошел оформлять билеты, а она с упоением смотрела вокруг, чувствуя себя необыкновенно прелестной и неправдоподобно стройной в своем летящем шелке, струящемся с плеч и по ногам, как миниатюрный водопад, а вся гудящая разноцветная толпа была только экзотическим фоном для ее новых ощущений. Хаскем, Ноттингем, даже вернувшийся в клинику Стив, даже мама, лежащая под вековыми ясенями, – все вдруг стало казаться ей нереальным, произошедшим в каком-то давнем сне…
– Ваши документы, сеньорита, – вернул ее к действительности ломаный английский местного полицейского, и потная рука схватила ее запястье.
– Простите? – Джанет брезгливо попыталась освободиться.
– Спокойно, сеньорита. Вы обвиняетесь в краже крупной суммы вот у этого господина.
Джанет гордо вскинула убранную на византийский манер голову – рядом, спокойно улыбаясь, кивал в поддержку слов полицейского Паблито.
* * *
– Да вы что!? – не веря своим глазам, воскликнула Джанет, все еще надеясь, что это шутка, пусть и самого дурного толка.
– Именно так, сеньорита. Господин Пабло, э-э-э… – полицейский заглянул в бумаги, – Пабло Ла Торкес только что сделал официальное заявление. Ведь вы летели с ним вместе из Лондона?
– Да, – чувствуя, как душа и тело становятся бесцветными, вялыми и никому не нужными, ответила Джанет, даже не вспомнив о том, что в области юриспруденции она гораздо искушеннее, чем эти двое вместе взятые, и может элементарно оспорить столь голословное утверждение.
– Вот видите, – успокоившись, вздохнул полицейский. – Пожалуйста, следуйте за мной. – И сопровождаемая ясной и отстраненной улыбкой Паблито, Джанет пошла через битком набитые залы в полицейский офис. Но у самого порога ею вдруг овладела такая обида, что, яростно вырвав свою руку из цепкой хватки полицейского, она подскочила к Паблито и остановилась перед ним с полными слез глазами.
– Вы… жалкий шарлатан! – И ничего не видя глазами, застланными пеленой слепого гнева, она со всей силой ударила его по лицу.
Паблито не шевельнулся, а только шире улыбнулся узкими губами.
Джанет громко и отчаянно заплакала. Вот она, расплата за собственные фантазии, за эгоизм, за цинично и хладнокровно обманутого Хью, за маму, о которой она посмела забыть в этом непонятном дурмане, за оставленную в одиночестве бабушку, за… Она никогда не лгала себе и поняла, что должна принять нынешний грязный фарс как еще одно испытание. И внезапно Джанет успокоилась, поняв, что ничего другого ей просто не остается. Она подняла на Паблито равнодушные глаза и медленно двинулась в сторону прозрачно-синеватой стеклянной стены полицейского офиса. Но внезапно ей на плечо легла тяжесть, словно приковавшая ее ноги к полу.
– Простите, господин капрал, это было недоразумение, – услышала она, оборачиваясь, и лицо ее вновь осветил теплый свет, льющийся из прозрачных глаз Паблито. – Вот видишь, Джанет, я же говорил тебе, что ты не слышишь даже слов, в мире которых живешь. Всего два часа назад, в самолете, я говорил тебе о необходимости уроков. А ты снова поверила внешнему, пустым, как воздушные шарики, формальным словам. Но, успокоившись, ты победила и слова, и себя. Ты очень способная ученица, Джанет, – Паблито низко склонил перед ней голову, – но надо еще и уметь учиться.
Весь остаток пути до Боготы они провели молча, лишь однажды Паблито провел рукой по ее распущенным волосам, и недавний инцидент тут же ушел в небытие, опять сменившись благодарным доверием.
__________
Из столицы они долго добирались до места разбитыми автобусами, спускаясь с предгорий все ниже и ниже в сторону юга. Неправдоподобно яркая зелень слепила глаза, заполняя собой все вокруг. Все меньше стало встречаться европейских лиц, которые сменились выжженными на солнце пергаментными лицами колумбийцев в широких плетеных шляпах и белых, хитроумно повязанных платках. Последним населенным пунктом оказался Пуэрто-Альфонсо на самой бразильской границе. На пустынной, раскаленной добела вокзальной площади Джанет в своем дымчатом шелке с изящным чемоданом смотрелась какой-то растерянной инопланетянкой. Паблито же, наоборот, вдруг словно стал выше ростом.
– А теперь пешком. Но это не так долго, всего километров пятнадцать в сторону Ики, притока Амазонки. – И в ответ на изумленный взгляд Джанет добавил: – Но чемодан придется нести самой.
Через три часа изнурительного пути, порвав в нескольких местах совершенно промокшее от пота платье, Джанет наконец оказалась в деревушке, или жаже, состоявшей всего из четырех домов. Паблито направился к самому крайнему, что стоял прямо под ветвями придвинувшейся вплотную сельвы. Дверь оказалась незапертой, и в на удивление прохладной комнате Джанет увидела два простых шкафа и матрац, положенный на деревянные чурбаки. Потолок, стены и особенно пол сияли чистотой и переливались каким-то розовато-коричневым успокаивающим светом.
– Располагайся. А я буду жить на улице. Можешь делать что хочешь. Все, что хочешь. Но меня зови только в том случае, если будет необходимость. Верь своим ощущениям и желаниям, но мыслям, оформленным в слова, верь в последнюю очередь. – С этими словами Паблито прикрыл дверь и словно растворился в дрожащем горячем воздухе – по очереди подойдя ко всем четырем окнам комнаты, Джанет не увидела его нигде.
Весь первый день она спала, и прошлое, властно действуя в ее снах, словно теряло свою реальность наяву. Проснувшись, Джанет почувствовала себя чистым листом бумаги, младенцем, даже животным. То, что прошел всего один день, она смогла понять лишь по своим часам, ибо ей казалось, что, засыпая, видя сны, просыпаясь и снова проваливаясь в реалии прошлой жизни, она провела здесь не меньше чем неделю. На второй день ее стало одолевать мучительное беспокойство и интерес к будущему. Зачем Паблито привез ее сюда и почему оставил одну? Чего он хочет от нее? Как женщина чувственная, Джанет не могла обманываться – она нравилась этому загадочному индейцу, но его физическое отношение к ней все время было лишь фоном, некой данностью, но никак не выражалось поступками.
Как вообще могло случиться, что она, весьма правдоподобно объяснив Хаскему, что должна пережить смерть Пат в каком-нибудь совершенно новом, ни о чем не напоминающем месте, оказалась здесь с чужим человеком, фамилию которого узнала совершенно случайно и уже только на другом континенте? На что надеется она сама, ведь не на банальную же, хоть и экзотическую, связь с индейцем? – с ужасом спросила себя Джанет. Ответов на ее вопросы не было, и волей-неволей она стала ждать Паблито, чтобы он разрешил их хотя бы частично. Но он не появился, и Джанет заснула на полосатых простынях уже безо всяких сновидений. А на третий день она неожиданно поняла всю тщету своих размышлений как о прошлом, так и о будущем.
Она здесь для того, чтобы понять себя после всего, что случилось: гибели матери, своей возможной смерти во чреве, своего исчезнувшего полностью телесного влечения к Милошу… Кроме того, она ощущала освобождение от интеллектуальной власти Хаскема и с трудом осознавала прежде скрываемое даже от себя внутреннее неприятие своей юридической деятельности.
Но разве она рискнула бы отправиться сюда только ради этого понимания? И, надевая тонкую рубашку, только что извлеченную из чемодана и ласкавшую голое тело, Джанет провела рукой от ключиц до колен, признаваясь себе, что без возникшего еще в филадельфийском аэропорту ощущения доверия, единения и физической радости от присутствия Паблито она никогда не появилась бы на полуразрушенных ступеньках дома в этом месте, которому даже нет названия.
* * *
В крошечном дворе, если так можно было назвать огороженное редкими колышками пространство вокруг дома, стоявшего на невысоких подпорках, вилось, ползло и просто тянулось к дышащему жаром небу множество неизвестных Джанет растений. Их разлапистые, стреловидные или веерообразные листья складывались своими переплетениями в какой-то странный узор, словно сопровождаемый некой причудливой мелодией, которая вдруг явственно зазвучала в ушах Джанет. Влекомая ею, девушка шагнула с прогнивших ступенек вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34