– Так что? Назад поедем? – спросил Переливцев, который не любил неопределенных ситуаций.
– Наверное, придется, – согласился с ним Иванов, – дождемся только разведки.
Разведчика пришлось ждать довольно долго. Еще раз выпили и доели бутерброды. Развеселившийся Урия рассказал, как он учит русскому языку Этли. Труднее всего англичанину дается русское склонение. Например, он принялся склонять «мышь», как «дочь» – «мышери», «мышерью», а когда Урия. его поправил, не мог уразуметь, почему так: «дочь» – «дочери», а «ночь» – «ночи».
– Но пить научился, – продолжал свой рассказ Урия, – пьет, почти как русский, скоро и язык выучит, потому что русский без пол-литра выучить нельзя.
Путешественники согласились с этим очевидным тезисом, а тут как раз и вернулся изрядно продрогший разведчик. Его вытерли специально переданной для этой цели Ивой Рудаки попонкой, и, слегка перекусив, он начал свой отчет.
Оказалось, что мост существует, только немного дальше, выглядит прочным, но вот пройдет ли по нему машина, не известно. И вообще не известно, стоит ли заезжать в село, потому что людей там нет – людей выжили «большие птицы».
– В селе живет только одна пожилая госпожа, по-вашему – собака, – поведал пинчер, – она из породы крысоловов, а в старых зерновых амбарах много крыс, так что госпожа живет хорошо, не голодно, а вот людей выжили большие птицы, а некоторых убили. Эти птицы, по словам пожилой госпожи, очень большие и злые, бьют ногой и клювом, а летать не умеют, но бегают зато очень быстро – человек от них убежать не может, только собака.
– Мутанты какие-нибудь, – предположил Урия, – теперь все может быть. Куры могли мутировать.
– Скорее всего, это страусы, – сказал Переливцев, – я слышал, что где-то в этих местах была страусовая ферма.
Эксперимент времен блаженной памяти рыночной экономики. Какой-то фермер на них разбогатеть собирался.
– Все уцелевшие жители перебрались в соседнее село, – продолжал свой отчет пинчер, – и там построили крепость для защиты от больших птиц. И наш народ, собаки, тоже туда перебрался – я читал сообщения от них на нескольких столбах. Большие птицы для господ собак не очень опасны – собаки могут от них спастись бегством, а вот для людей представляют опасность немалую – они сильные, злые, упрямые и бегают быстрее лошади.
В этот момент и раздался первый удар в заднее стекло машины, как раз против головы Урии. Урия втянул голову в плечи и выругался. Потом удары посыпались со всех сторон – одним ударом разбило боковое стекло возле Переливцева, который лихорадочно жал на стартер, пытаясь завести машину. Уже сильно стемнело, и разглядеть нападавших было трудно – видно было, что это большие, ростом с лошадь, животные и что их там много – штук пять, по меньшей мере. Очевидно, это и были те самые «большие птицы», о которых говорил пинчер.
Переливцеву наконец удалось завести машину, и они рванулись вперед, постепенно набирая скорость, но птицы не отставали. То и дело то одна, то другая догоняла машину и била твердым клювом, норовя попасть в стекло. Положение становилось угрожающим – из-за плохой дороги Переливцев боялся ехать быстро, и страусы – уже никто не сомневался, что это были именно страусы, – стали окружать машину.
Две птицы бежали впереди, и Переливцев бешено крутил руль, едва избегая столкновения. Машина вздрагивала от ударов с боков и сзади. Положение усугубил расхрабрившийся после выпивки Урия – он открыл свою дверцу и решил по-хозяйски прикрикнуть на наглую птицу, но тут же получил удар в плечо, и если бы Иванов не втащил его обратно в машину, не известно, к чему привела бы его выходка. Положение путешественников становилось все хуже – страусы начали бить машину ногами, она сотрясалась от ударов и виляла по дороге.
Не известно, чем бы все это закончилось для экспедиции, но тут внезапно раздалось несколько ружейных выстрелов, потом – автоматная очередь. Одна из бежавших впереди машины птиц упала, другая, раненая, закружилась волчком на дороге. Переливцев прибавил скорость, и машина едва не налетела на вдруг возникшие из темноты высокие ворота в крепком бетонном заборе. Из-за этого забора и стреляли. Когда машина подъехала, ворота открылись, и они въехали внутрь. Ворота тут же за ними закрыли, а люди, стоявшие с оружием у забора, сделали еще несколько выстрелов по страусам, но скорее так, для острастки.
Путешественники сидели в машине, постепенно приходя в себя после пережитого приключения. Все молчали, только раненый Урия изредка стонал и ругался себе под нос. Стрелки отошли от забора и стояли вокруг машины, тоже не говоря ни слова. Это были типичные крестьяне с темными угрюмыми лицами, многие носили бороды.
Машина стояла на небольшой площади, дальше угадывались в темноте дома. Вскоре подошли еще люди, и вокруг машины образовалась небольшая толпа. Прибежали собаки и стали лаять на машину. Крестьяне прикрикнули на них, и они замолкли. Анатолий Александрович молчал и даже не «жестикулировал». Видно, это и были те самые нецивилизованные собаки, с которыми трудно найти общий язык. Первым пришел в себя Штельвельд.
– Здорово, мужики! – сказал он, выйдя из машины. – Спасибо, что спасли нас от птичек.
– Здравствуйте, пане, – ответил коренастый мужик с автоматом Калашникова. – З цимы птыцямы шуткуваты не можна – вбъють.
«Вот тебе и русско-украинский язык, так сказать, в натуре», – подумал Иванов, тоже вышел из машины и сказал:
– Здравствуйте. Спасибо за помощь. Тут нашего товарища страус клюнул в руку – надо посмотреть, перелом, может быть.
– Так пишлы в хату, – пригласил крестьянин.
Вышел и Переливцев, поздоровался и стал ходить вокруг «Волги», вздыхая и покачивая головой. За ним выпрыгнул Анатолий Александрович и тут же пустил струйку на колесо. Переливцев поморщился, а пинчер сказал:
– Извините, ради бога, но столбов близко нет, а это вроде моей визитной карточки – надо познакомиться со здешними господами.
Тут же подбежали огромные лохматые собаки и стали обнюхивать колесо. Штельвельд хотел было взять пинчера на руки, но он увернулся и сказал:
– Это лишнее. Они мне ничего не сделают. Я вас найду потом, – и скрылся в толпе вместе с лохматыми волкодавами.
– Просымо до хаты, – повторил крестьянин с автоматом.
Из машины, придерживая раненую руку, выбрался наконец Урия, и картофельная экспедиция поплелась за гостеприимным крестьянином. Местные жители молча уступали им дорогу. Переливцев покрутился немного у машины, собираясь, очевидно, ее запереть, потом посмотрел на выбитые окна, махнул рукой и побежал догонять остальных.
Хата, в которую их привел крестьянин, была просторной и чистой. Посередине был грубо склоченный стол; стоявшая на нем керосиновая лампа отбрасывала по углам глубокие тени. Вторая лампа висела на стене, но она почти не давала света – очевидно, был прикручен фитиль. Вместе с путешественниками в хату зашли трое местных, все с оружием.
Приезжие и сопровождавшие их крестьяне сели на лавки, стоявшие вдоль стен.
Хозяин снял висевшую на стене лампу, увеличил пламя, подошел с ней к Урии и сказал, чтобы тот снял пальто. Закатав Урии рукав свитера, хозяин ощупал и покрутил его руку и сказал, что перелома нет. Урия держался молодцом, даже ругался не сильно. Когда осмотр закончился, он ультимативным тоном потребовал выпивки.
– Правда, давайте выпьем, – согласился Иванов, – досталось нам от птичек, – вытащил из рюкзака большую бутылку самогона и попросил у хозяина стаканы.
Хозяин принес стаканы и большую миску с квашеной капустой и огурцами. Придвинули лавки к столу и Иванов стал разливать самогон по стаканам.
– Ну, – сказал он, подняв свой стакан. – Пьем за хозяев. Спасибо за помощь.
– За хозяев последний тост пьют, – произнес голос у входной двери. – Первый тост должен быть «Со свиданьицем!».
Обернувшись, путешественники увидели высокого мужчину с аккуратной «шкиперской» бородкой, одетого в теплую кожаную куртку и джинсы, заправленные в высокие солдатские ботинки, в руках он держал карабин. На голове у вошедшего была черная бейсбольная кепка с вензелем Нью-Йорка – точно такую носил Урия – и вообще вид у него был отнюдь не крестьянский. Больше всего он напоминал охотника с рекламной картинки.
– Здоров, Георгич! – сказал «охотник» и аккуратно поставил карабин к стенке. – Что ж ты наших птичек пугаешь?
– Юхим! Здорово!
Штельвельд вскочил, едва не опрокинув лавку. Они обнялись, долго хлопали друг друга по спинам, потом подошли к столу, и Штельвельд, сияя, провозгласил:
– Юхим – крестьянский вождь и просветитель! На него вся надежда в нашем предприятии.
– Какой я вождь, – Юхим погладил бородку и сел на лавку рядом со Штельвельдом, – у нас тут вождей нет, у нас тут фратрия.
– Что тут у вас? – переспросил Урия, успевший уже опорожнить свой стакан.
– Фратрия, – повторил просветитель, – то есть большая семья. Все мы родственники тут, – он стал представлять сидевших за столом: – Вот Иван, кум мой, а это сват Петро, а вот тот шурин, Николай. Ты, Георгич, своих товарищей представь, и за знакомство выпьем.
Штельвельд представил участников экспедиции, и выпили за знакомство. Потом выпили за счастливое избавление от опасности. Все присутствующие утверждали, что страусы обязательно убили бы их, если бы не помощь из крепости.
– Тут недавно якись йихалы на «гранд чероки». Думалы, що джип – це як танк. Вытяглы их и вбылы. Мы пизно прыихалы, – сказал один из членов фратрии – путешественники еще не разобрались, где Иван, а где Петро или Николай.
Штельвельд рассказал о целях экспедиции. Юхим замысел одобрил и заверил, что с картошкой проблем не будет – зато будут большие проблемы с возвратом в город.
– Птички вас не выпустят, – сказал он.
Путешественники растерянно переглянулись. Похоже, крестьянский вождь был прав: без помощи жителей крепости в город им не вернуться.
Увидев растерянные лица гостей, просветитель подмигнул своим родственникам и предложил:
– А вы у нас оставайтесь, еды у нас хватает, боевые единицы нужны, да и скучно тут у нас стало, а вы люди новые, образованные – доктора, профессора – расскажете, глядишь, что-нибудь новое. А если не хотите оставаться, – продолжил он уже серьезно, – то есть у меня один план, рискованный, правда. Я позже расскажу. Сейчас давайте книги перенесем в дом – опять дождь пошел, – и машину надо в гараж загнать.
Действительно, пока они были в доме, пошел холодный дождь со снегом. Машина сиротливо стояла посреди площади, и вокруг, казалось, не было ни души. Но только они приблизились к машине, от ворот к ним подошел человек в плащ-палатке и с охотничьим ружьем.
– Ну как, Федир? Все тихо? – спросил его Юхим.
– Тихо, – ответил сторож и опять пошел на свой пост.
– Вы что, круглые сутки дежурите? – спросил Иванов. – Они ночью тоже могут напасть?
– Круглосуточные посты по периметру крепости – только так и можно выжить, – в голосе просветителя чувствовалась решимость. – Эти твари очень хитрые, мы несколько раз от них едва отбились.
– Не понимаю, – сказал Иванов. – Почему бы вам просто их всех не уничтожить. Вот сегодня двоих пристрелили. Сколько их там всего – ну, пусть даже сотня. Перестрелять всех, и дело с концом!
– Долго рассказывать, – просветитель покачал головой. – Тут много всего. Потом расскажу, а сейчас давайте машину к дому подгоним и книги перенесем, – он сел рядом с Переливцевым, – мы тихонько поедем, а вы за нами идите.
17. Watch the birdy
«Странная какая-то ситуация, – думал Иванов, – это ведь животные, то есть птицы, ну пусть крупные птицы, но у всех в селе есть оружие и не самое плохое. Почему они их так боятся, будто это не птицы, а демоны какие-нибудь?».
Но тут он вспомнил, как яростно (как-то слишком яростно для птиц) страусы нападали на их машину, как били ее клювами и ногами, как упорно и бесстрашно преследовали это рычащее, вонючее чудовище – так, наверное, должна выглядеть в их глазах старенькая, одышливая переливцевская «Волга», – вспомнил и мысленно признал, что у местных все-таки были некоторые основания для чрезвычайных мер предосторожности.
«Непростые птички», – закончив свои размышления этим не очень глубокомысленным выводом, он впервые обратил внимание на то, что крестьяне, когда выходили из хаты, тоже взяли оружие, хотя покидать крепость не собирались, взял свой многозарядный армейский карабин и «крестьянский просветитель» Юхим, как его мысленно стал называть Иванов.
– Как думаешь, зачем они оружие с собой взяли? – негромко спросил он Штельвельда. – Думаешь, эти куры и в крепости могут напасть?
Штельвельд пожал плечами: поживем – увидим. Они уже подошли к дому, и надо было носить книги.
Книги вызвали такой интерес, что участники «просветительской миссии» как-то даже растерялись немного. Честно говоря, никто такого внимания к книгам не ожидал. Думали: возьмут, сложат где-нибудь в библиотеке, если таковая есть, поблагодарят из вежливости и дело с концом.
А тут на книги набросились, как голодные на еду. Члены фратрии вытаскивали их из пачек и тут же начинали листать, выискивая каждый что-то свое. Книги вырывали друг у друга, завязались споры, кто какую книгу будет читать первым. Особую радость, конечно, вызвали украинские классики, но и Пушкин, и Гоголь тоже в пачках не залежались. Один из «родственников» Юхима, кажется, Николай, устроился под висевшей на стене лампой с томом Гоголя и громко читал вслух про украинскую ночь.
«Неужто это просветитель так поработал? – подумал Иванов, никак не ожидавший встретить в селе такое „общество книголюбов“. – Куда нас Корнет привез? И птицы странные, и крестьяне на крестьян не похожи».
Он тихо спросил Штельвельда:
– Ты знал, что будет такая реакция?
– Какая реакция? – прикинулся непонимающим Штельвельд.
– Ну, что крестьяне так книгам обрадуются. Непохоже это на тех землепашцев, что я раньше в селе встречал.
– Юхим МГУ закончил, философский, – ответил Штельвельд и начал было излагать историю жизни просветителя, но тут их позвал Переливцев – «Волга» заглохла и не хотела заводиться, надо было толкнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29