– Мне дала ее Поликсена – младшая из дочерей Приама и единственная, знающая тайну исчезновения твоего отца. Если ты вернешься сюда завтра, я устрою тебе с ней свидание. Думаю, излишне говорить, что никто не должен знать о наших встречах – ни ахейцы, ни троянцы.
Но Леонтий, придя в кабачок Телония, немедленно стал со всеми подробностями рассказывать о происшедшем каждому, кто хотел его слушать, а описывая Экто (которая, как он считал, была самой Еленой), покраснел, как рак. По его словам выходило, что даже Афродита не идет с ней ни в какое сравнение: да, прекрасная богиня и та по красоте уступала Экто.
– Вот как, – заметил Гемонид, – выходит, ты уже успел забыть Калимнию?
– Калимнию? – отозвался Леонтий. – Ах, да, Калимния!
По тому, как было произнесено это имя, сразу стало ясно, что для невесты с Гавдоса нет больше места в его сердце: Экто вытеснила даже память о ней.
– Так как, говоришь, зовут женщину, похожую на Елену? – спросил Терсит.
– Экто. Ее зовут Экто. Но мне больше нравится называть ее Еленой.
– Не вижу в этом ничего удивительного, – сказал Терсит. – Ты лишний раз подтверждаешь то, что я вчера говорил ахейцам: мы воюем из-за женщины, которой не существует. Вернее, Елена – не женщина, а подобие женщины. Впрочем, что такое ektos? Это внешняя оболочка, видимость, дым. Елена – призрак!
– Неужели, по-твоему, Парису невдомек, что он занимается по ночам любовью с облаком? – ухмыльнулся Телоний.
– Да, невдомек! Сейчас я вам все объясню, – продолжал Терсит. – Эту историю мне рассказал некий Тоний – египетский вельможа, который встретил Париса и Елену через несколько дней после их бегства из Спарты. Корабль, на котором находились любовники, из-за бури, устроенной Герой, сел на песчаную отмель в дельте Нила. Парис первым сошел на сушу и, убедившись, что положение очень серьезно, был вынужден снять цепи с zughitai, чтобы они могли столкнуть судно в море. Кстати, именно в этом месте находилось святилище Геракла, а по древней традиции любой раб, вознесший молитву богу в этом святилище, сразу же становился вольным человеком. Zughitai, воспользовавшись тем, что с них сняли оковы, толпой ворвались в святилище и, обретя свободу, пожаловались жрецам на злодеяния их бывшего хозяина.
– Ну, а дальше? – спросил Леонтий, единственный, пожалуй, человек, веривший россказням Терсита.
– А дальше они все явились к царю Мемфиса Протею и без утайки рассказали ему, как коварный Парис поступил с Менелаем.
– Что же сделал Протей?
– Он ужасно рассердился и велел без промедления заковать изменника в цепи, – ответил Терсит и торжественным тоном повторил речь, которую, по его мнению, произнес царь Мемфиса перед Парисом: «О худший из худших, ты соблазнил жену человека, принявшего тебя как гостя, но тебе этого показалось мало. Льстивыми словами и посулами ты вскружил ей голову и убедил покинуть детей, мужа и родной дом. Но и этого тебе показалось недостаточно. Ты уговорил ее прихватить с собой золото и серебро, хранившиеся в храме Аполлона. И мне следовало бы наказать тебя по заслугам, то есть предать смерти, но я поклялся перед богами никогда больше не убивать чужестранцев. И потому я просто изгоняю тебя из моего царства, но прежде отниму у тебя и любовницу, и сокровища, чтобы вернуть их при случае доблестному Менелаю».
– Что ты мелешь, Терсит! – с издевкой воскликнул Телоний. – Елена преспокойно прибыла в Трою под руку с Парисом. Я сам видел, как она спускалась с корабля в своем небесно-голубом пеплуме, расшитом мастерицами Сидона, видел, как все без исключения троянцы во главе с Приамом хором восхищались ее красотой!
– Никто и не сомневается в том, что ты ее видел, о Телоний, – согласился Терсит, – но я еще не закончил свой рассказ. Когда Гера поняла, что без Елены Трою разрушить не удастся, она взяла облако и сделала из него подобие женщины, во всех деталях повторяющее черты любовницы, из-за которой начался спор. В общем, она заставила Париса поверить, будто ему удалось бежать вместе с его любимой.
– А почему тогда Протей не возвратил Елену Менелаю? – справедливо заметил Гемонид.
– Да потому, что Менелай в свою очередь совершил гнусное преступление. Преследуя Париса, он явился в Египет и, чтобы задобрить богов, принес им в жертву двух египетских младенцев. Возмущенный такой жестокостью, Протей решил не возвращать ему ни Елену, ни сокровища, похищенные из храма Аполлона.
– И Елена ничего не предприняла, чтобы соединиться с Парисом?
– Нет, она решила забыть и Париса, и Менелая. Сегодня у нее новое имя – Афродита-Чужеземка, и все поклоняются ей как богине.
– Ну, а та Елена, что находится в Трое, – снова вмешался Леонтий. – Елена, которая вместе с Парисом живет сейчас во дворце Приама, кто она?
– Это призрак, одна только видимость. Теперь понятно, что второе ее имя – Экто.
Леонтий был озадачен: на его взгляд, Экто была настоящая, живая женщина, пожалуй, даже слишком живая.
– По-твоему, выходит, – возразил Терситу Гемонид, – что все мы, ахейцы и троянцы, девять лет сражаемся просто из-за какого-то облака?
– Именно так! – ответил Терсит торжествующе. – Впрочем, удивляться нечему: всякий раз, влюбляясь в женщину, мы ищем в ней не реальное живое существо, а лишь призрак, подобие женщины, чистую идею! Вот почему я лично ненавижу женщин, а заодно и поэтов, их воспевающих!
– Возможно, ты и прав, – сказал Телоний, – но твои слова, поверь мне, как раз и свидетельствуют о том, что ты тоже влюблен. Не станешь же ты отрицать, что женщины прекраснее всего на свете!
– Нет, и это неверно, – возразил колченогий. – Великий Тиресий считает, что если любовное наслаждение разделить на десять частей, то девять из них достается женщине и только одна – мужчине.
– Ну, а когда женщина – облако, мужчине достается и того меньше, – заключил не без иронии Гемонид.
Когда Леонтий снова встретился с Экто, он первым делом прикоснулся к ее руке и, убедившись, что перед ним вполне телесное существо, облегченно вздохнул.
– Елена, любовь моя, Елена, – сказал он ей, – как же я боялся, что ты – всего лишь видение!
– Если бы я была видением, то пришла бы к тебе этой ночью во сне, о мой милый, и не заставила бы тебя преодолевать столько препятствий ради этой нашей встречи.
– А где же Поликсена?
– Сейчас мы пойдем к ней. Но сначала я должна завязать тебе глаза. Совсем близко отсюда, в лесу, есть подземный ход, который приведет нас прямо в Трою. Я сама возьму тебя за руку и стану твоим поводырем. Но ты должен обещать мне, что ни в коем случае не снимешь повязку. Если ты сделаешь это хоть на одно мгновение, я исчезну навсегда. Вспомни об Орфее.
Так начался их долгий путь по лесной чащобе. Ноги Леонтия то и дело попадали в колючие кусты ежевики, ветки хлестали его по лицу. Но вот он всем телом почувствовал промозглую сырость и понял, что они уже спустились в подземный ход. Женщина вела Леонтия за руку и ласково приговаривала:
– Ты будешь самым первым ахейцем, ступившим на землю Трои, но я никому не дам тебя в обиду.
Любой на месте Леонтия дрожал бы от страха при одной только мысли, что он уже в стане врага, но рука Экто была такой нежной, что юноша согласился бы идти с завязанными глазами как можно дольше. Повязка была очень тугой, и узел натирал Леонтию затылок, но ему и в голову не приходило сдвинуть повязку: сама мысль, что Экто может исчезнуть, приводила его в трепет. Такое ведь уже случилось с Орфеем, и Леонтий не хотел зря рисковать. Он лишь сильнее сжал руку своей проводницы и поднес ее к губам.
– Елена, любовь моя, Елена, – сказал он, – если эта повязка необходима, чтобы мы могли быть рядом, я готов не снимать ее до конца жизни.

ПОЛИКСЕНА
Глава XI,
в которой мы вместе с Леонтием попадаем в Трою, знакомимся с Поликсеной и присутствуем при погребальных играх в честь Патрокла. Кроме множества прочих новостей, мы здесь узнаем о похищении Палладия Одиссеем и Диомедом и о пламенной любви Поликсены к Ахиллу Пелиду.
Когда Экто сняла с его глаз повязку, Леонтий увидел, что они находятся в глубине небольшой пещеры, приспособленной под дровяной сарай. Взяв юношу за руку, Экто повела его к выходу.
– Ну вот, наконец-то, – сказала она со вздохом облегчения, помогая ему ступать среди бревен, – мы уже в Трое. Теперь слушай, что я скажу. Если не хочешь, чтобы тебя разоблачили, не отходи от меня ни на шаг и ни с кем не заговаривай.
После полной темноты Леонтию сначала было трудно на солнце, но понемногу глаза его привыкли к свету, и он увидел Трою с ее «широкими улицами» во всем великолепии. Между нами говоря, улицы оказались не такими уж широкими, как их описывали, во всяком случае, они были не шире тех, что Леонтий видел в Фесте, куда они ездили с дядей Антифинием. Очевидно, описывая подвиги героев, поэты всегда немного преувеличивают.
У выхода из пещеры Леонтий заметил двух вооруженных стражников, которые оглядели его не без любопытства, но ничего не спросили, ибо были, очевидно, в сговоре с Экто.
– Вот там я живу: видишь дом? – спросила она, указывая ему на узкую дверь.
– Какой? – удивился Леонтий. – Тот, перед которым сломанная ступенька?
– Да. Именно так его здесь и называют: «Дом со сломанной ступенькой».
– Разве ты не во дворце живешь? Не вместе с Парисом?
– Во дворце живет Елена, а не Экто, – ответила женщина улыбнувшись. – Бедная Экто живет в маленьком доме со старым и больным мужем.
Леонтий промолчал: не все ли равно, Елена она или Экто, главное, что он ее любит.
– А где живет Поликсена? – спросил он чуть погодя.
– Вот она-то как раз живет во дворце, но встречаемся мы с ней в святилище Афины.
– Тогда пошли скорее! – заторопил ее Леонтий.
– Тебе не хочется сначала заглянуть ко мне? – спросила Экто. – Познакомиться с ним?
– С кем?
– С моим мужем. Он инвалид, потерял на войне руку.
– Нет, не желаю его видеть! Мне приятнее думать, что у тебя нет никакого мужа, – решительно сказал юноша, ускоряя шаг.
– Ты истинный ахеец! Все вы сначала что-то напридумываете, а потом начинаете верить своим же фантазиям!
Леонтий с интересом наблюдал за снующими по улице троянцами. Для него было неожиданностью, что враги, в сущности, ничем не отличаются от греков. Те же лица, те же женщины, матери семейств, в поте лица занимающиеся теми же делами, что и женщины у него на родине: носят воду от источника, таскают мешки с мукой, прикрикивают на детей, хлопочут по дому. Даже городской дурачок походил на гавдосского. Троянские воины в обыденной жизни – если не считать различия в снаряжении – были совсем как ахейские: такие же шумливые и веселые, обычные молодые ребята. У большинства из них даже пушок на щеках еще не пробился. «Если бы противники могли присмотреться друг к другу, – подумал Леонтий, – когда они сидят за столом со своими детьми, женами и родителями, наверно, и войны никогда бы не было!»
Они шли вдоль троянской стены и минут через десять добрались до Скейских ворот. В шумной, крикливой толпе воинов, рабов, женщин и торговцев юный ахеец остался незамеченным. Леонтий глянул за ворота и менее чем в двух километрах от городских стен заметил необычное движение ахейской рати, в передних рядах которой неслись боевые колесницы. Ахейцы направлялись к северу, из чего можно было сделать вывод, что битва между греками и троянцами произойдет где-то на берегах Симоиса. Ничего больше понять он не мог, ибо для этого ему пришлось бы выйти за ворота или подняться на одну из башен. Между тем и из Трои стали выходить отряды пеших воинов и выезжать боевые колесницы. Все они тоже направлялись к месту слияния двух рек. По яростным крикам, которыми командиры подбадривали своих ратников, Леонтий понимал, что битва будет отчаянной, и не мог не испытывать угрызений совести: его товарищи рискуют жизнью, а он, видите ли, волочится за замужней женщиной. «Я ведь пришел сюда затем, – утешал он себя, – чтобы узнать что-нибудь об отце». Но это была уже неправда или неполная правда: в Трою Леонтий проник еще и потому, что умирал от желания вновь увидеть Елену, или Экто, или как там ее зовут.
– Идем же, нас ждет Поликсена! – поторопила Леонтия женщина, потянув его за тунику.
В центре храма во всем своем блеске красовалось небольшое деревянное изображение Афины, так называемый Палладий. Увидев его, Леонтий вспомнил, что говорил ему Гемонид, когда они ходили к оракулу Аполлона: «Трою не смогут разрушить до тех пор, пока Палладий стоит в храме. Кто-нибудь из наших непременно должен его похитить». И вот именно у него, Леонтия, есть сейчас такая возможность: протяни руку, схвати Палладий и беги к своим. Если действовать неожиданно и воспользоваться тем, что ворота открыты, он сможет это сделать. Потом о его подвиге будут рассказывать у костров: всем захочется услышать легенду о Леонтии Гавдосском – юном критце, сумевшем выкрасть Палладий! Но вид двух вооруженных воинов, охранявших святыню, сразу же охладил его пылкие мечтания о славе.
Как гласила легенда, деревянное изображение Афины упало с неба во время возведения Трои, и не просто упало, а своим ходом переместилось в центр храма.
Говорили также, что внутри Палладия был спрятан механизм, благодаря которому богиня время от времени потрясала копьем. Леонтий долго вглядывался в Афину, но никакого движения так и не заметил.
Подумать только: спустя всего несколько дней Палладий действительно будет украден. И кем? Двумя отпетыми жуликами – Одиссеем и Диомедом, вернее, даже одним из них.
Похищение было совершено ночью, после длившейся целый день кровопролитной битвы, то есть когда были все основания полагать, что выбившихся из сил троянцев сморил крепкий сон. Двое храбрецов вышли в путь незадолго до полуночи и направились прямо к восточной стене, где было меньше охраны, поскольку она считалась почти неприступной. Лазутчики прихватили с собой огромную лестницу, специально сделанную итакскими плотниками по меркам, снятым Одиссеем «на глазок». Однако, несмотря на расчеты, лестница оказалась недостаточно высокой, так что одному из героев пришлось вскарабкаться другому на плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33