это было замечательное место. Как и для того, кто испытывал страсть к исследованию многообразия жизни — от сияющих высот до мрачных ее глубин.
Палапатин частенько сбрасывал плащ ручной работы и переодевался в простые одежды торговца или отшельника. Он набрасывал на голову капюшон и бродил в беспросветных безднах, по темным тропам и заброшенным площадям, тоннелям и переулками, дыша спертым воздухом нижнего мира. Инкогнито он мог отправиться к экватору, или полюсам, или в другие дальние края. Вне своих честолюбивых замыслов — относительно собственной судьбы, или судьбы Набу, или Республики в целом — он всегда оставался очень непритязательным. И это позволяло ему оставаться неузнанным, раствориться в толпе, как может это сделать только по-настоящему одинокий человек — тот, кто много лет оставался наедине с собой.
И все же окружающие искали его общества. Возможно, на самом деле он плохо знал сам себя. Сначала он думал, что окружающие находят его склонность к уединению интригующей, как тайная жизнь, но очень быстро обнаружил, что на самом деле все, что им нужно, — это поговорить о себе. Они не нуждались в его советах и сочувствии, им просто нужно было, чтобы их кто-то выслушал. Они верили, что он будет хранить их секреты, как хранит свои собственные.
Так было с Валорумом, который в начале своего второго четырехлетнего срока службы на посту верховного канцлера вообразил, что их что-то связывает с Палпатином.
Недостаток харизмы Палпатин компенсировал искренностью, и эта прямота создала ему отличную репутацию в самых разных кругах сенаторов. Он всегда держал наготове дружескую улыбку. В этом был весь Палпатин. Среди упадка, обманов и двуличия он был этаким исповедником, всегда готовым выслушать банальные признания в тривиальнейших злодеяниях, не осуждая — по крайней мере, вслух. В душе же он судил Вселенную по своим собственным законам и четко чувствовал, что правильно, а что — нет.
Это чувство вело его, и он не нуждался в других проводниках.
Среди представителей отдаленных систем у него сложилась особенно положительная репутация. Сначала его принимали за своего просто потому, что Набу была крошечной планеткой на самом краю провинции. Единственным сколько-нибудь значимым ее соседом был Маластар — дом гранов и дугсов. Как на многих планетах в этой части Галактики, системой правления Набу была выборная монархия — и довольно непросвещенная к тому же. Но это была мирная планета, неиспорченная, богатая классическими элементами. И населяли ее не только люди, но и ее коренные жители — раса рептилий, известных как гунганы, которые селились преимущественно под водой.
В то время как большинство его ровесников одного с ним круга по достижении двадцати лет бросали общественную работу, Палпатин предпочел остаться политиком. Пребывание на Корусканте дало ему обостренное понимание несчастий отдаленных систем.
Впервые о существовании «Невидимого фронта» он узнал от представителей битхов. А позднее именно битх представил его некоторым руководящим членам этой организации. Многие их претензии к Торговой Федерации и Корусканту были вполне законны. Другое дело, что там, где замешана Торговая Федерация, трудно оставаться беспристрастным.
Будь Палпатин одним из тех сенаторов, что регулярно получали гонорары от Торговой Федерации, он бы не придал этому значения или остался слеп и глух — как выразился давеча Валорум. Но будучи представителем мира, который зависел от Торговой Федерации в вопросах ввоза продовольствия и импорта других товаров, как зависела Набу, было невозможно игнорировать то, что он видел и слышал.
В конце концов, битх представил его новому лидеру «Невидимого фронта», Хаваку.
Предыдущие встречи с Хаваком Палпатин назначал в уединенных местечках нижних уровней Корусканта, куда не доставала рука закона. Но нынешний кризис в Сенате вынудил их резко повысить уровень мер безопасности. Поэтому на этот раз Палпатин выбрал клуб на среднем уровне Корусканта, куда вход был разрешен только представителям человеческой расы. Здесь собиралась элита, чтобы наслаждаться мирскими удовольствиями вроде табака, бренди, игры в дэжарик или просто спокойно почитать. И здесь на самом деле было гораздо меньше любопытных глаз, чем на более низких уровнях. В порядке дополнительной предосторожности Палпатин только в последний момент сообщил Хаваку место встречи. При всех тактических способностях у Хавака не хватило бы знания дела, чтобы поймать Палпатина при ослабленной охране.
— Наглый парень этот Валорум, — зло брякнул Хавак, едва они уселись за столик в столовой клуба, обшитой панелями твердого дерева. — Хватило же у него наглости назначить конференцию на Внешнем мире — на Эриаду, ни больше ни меньше — и не пригласить «Невидимый фронт» поучаствовать.
— В отличие от Торговой Федерации, — заметил Палпатин, — у «Невидимого фронта» пока нет представителя в Сенате.
— Да, но зато у «Фронта» есть много друзей на Эриаду, сенатор.
— Что ж, думаю, тем лучше для вас.
Хавак пришел один, как и Палпатин. Хотя оба помощника Палпатина — Сате Пестаж и Кинман Дориана сидели по соседству. Палпатин с самого начала решил, что «Хавак» — это прозвище, и впоследствии Пестаж нашел тому подтверждения. Пестаж также выяснил, что Хавак был уроженцем Эриаду, где его вдохновенные голографические репортажи сделали его не просто противником Торговой Федерации, а борцом за права негуманоидных рас, вечным оппозиционером и идеалистом. Он безнадежно зациклился на стремлении изменить мир, но все его обличительные тирады о несправедливости по большей части оставались незамеченными. Никем.
В «Невидимый фронт» он пришел относительно недавно, но радикальное крыло привлекло его для особых поручений. Возмущенные безразличием Сената и действиями Торговой Федерации, которая продолжала нарушать торговые соглашения, агрессивно настроенные члены «Невидимого фронта» решили перейти от простого вмешательства в дела Федерации к терроризму. Хавак и радикалы «Фронта» задумали нанести удар по самому нежному месту неймодианцев и других членов Торговой Федерации — по их толстым кошелькам.
Палпатин поддерживал Хавака, но открыто насилия не одобрял. Более того, он настаивал, что самый верный путь к переменам ведет через Сенат.
— Мы по горло сыты делишками Валорума, — говорил Хавак. — Он все время идет на поводу у Торговой Федерации, как они скажут — так он и сделает. Эта его угроза обложить налогами торговые маршруты — только слова, и ничего больше. Пора дать ему понять, что «Невидимого фронта» надо бояться больше, чем Торговой Федерации.
Палпатин пренебрежительно отмахнулся и сказал:
— Чистая правда, что верховный канцлер не слишком понимает цели «Невидимого фронта», но не он ваша главная помеха.
Хавак выдержал подчеркнуто равнодушный, но долгий взгляд Палпатина и произнес:
— Нам нужен другой канцлер. Сильный. Кто-то, кто не был рожден в богатстве и роскоши.
Палпатин снова отмахнулся.
— Не там врагов ищете. Посмотрите, например, в директорате Торговой Федерации.
Хавак немного пораскинул мозгами.
— Может, вы и правы. Может, мы действительно не там ищем, — он ухмыльнулся и добавил, понизив голос: — Мы заполучили нового влиятельного союзника. Он уже предложил несколько направлений, в которых мы должны действовать.
— В самом деле?
— Это он сообщил нам данные, которые были необходимы, чтобы уничтожить грузовоз Торговой Федерации у Дорваллы.
— У Торговой Федерации тысячи грузовозов, — сказал Палпатин равнодушно. — Если вы думаете, что, взрывая их корабли, вы добьетесь победы, то вы глубоко заблуждаетесь. Вам нужно добраться до хозяев. Чем я и занимаюсь в Сенате.
— У вас есть там друзья?
— Ничтожно мало. Тогда как Торговая Федерация пользуется поддержкой многих значительных сенаторов — таких, как Тоонбук Тоора, Тессек, Пассель Аргенте… Их лояльность высоко оплачивается.
Хавак возмущенно тряхнул головой.
— Как трогательно, что «Фронт» должен покупать поддержку сенаторов тем же прискорбным манером, каким ему приходится пользоваться услугами наемников.
— Другого пути нет, — многозначительно вздохнул Палпатин. — Суды бесполезны и пристрастны. Но у коррупции есть свои хорошие стороны: вы можете просто купить голоса не слишком щепетильных чиновников, вместо того чтобы убеждать их в правоте своей позиции.
Хавак поставил локти на стол, перегнулся к Палпатину и доверительно прошептал:
— У нас есть средства, о которых вы просили.
Палпатин удивленно поднял брови.
— Так скоро?
— Наш доброжелатель сообщил нам, что «Доход»…
— Будет лучше, если я не буду знать, как вы их раздобыли, — перебил Палпатин.
Хавак согласно кивнул.
— Тут только одна неувязка. Эти средства у нас — в слитках ауродиума.
— Ауродиума? — Палпатин откинулся в кресле и задумчиво сплел пальцы. — Да, это может создать проблему. Я не очень хорошо представляю себе, как распределить слитки среди сенаторов, которых мы хотим… поощрить.
— Слишком легко отследить, — сказал Хавак.
— Именно. Придется обратить слитки в республиканские датари, даже если это потребует некоторого времени, — Палпатин ненадолго примолк, потом заговорил снова: — Если желаете, один из моих референтов поможет вам открыть особый счет в банке на отдаленной планете, где не будут задавать лишних вопросов о происхождении слитков. Как только вы положите ауродиум на депозит, можно будет перевести средства в ИнтерГалактический Банк и снимать суммы со счета уже в республиканских кредитках.
Хавак не скрывал восторга.
— Уверен, вы найдете этим деньгам наилучшее применение.
— Я сделаю все, что в моих силах. Хавак восхищенно осклабился.
— Сенатор, вы — подлинный голос Внешних систем!
— Я вовсе не голос Внешних систем, Хавак, — спокойно возразил Палпатин. — Если вам так уж хочется наградить меня почетным титулом, зовите меня гласом Республики. Запомните это, потому что если вы начнете противопоставлять Внешние миры Центральным, а сектора — окраинам, в ваших рядах никогда не будет единства. Не к всеобщему равенству мы должны стремиться, а положить конец анархии и распаду.

Глава 14

Куай-Гон Джинн стоял у восточных ворот Храма и раздумывал, куда бы направиться. День был теплым и безоблачным, только у верхушек самых высоких зданий Корусканта, на севере, клубились грозы местного значения. А Куай-Гону нечего было делать.
Он пошел прямо на солнце. Воспоминания юности охватили его, образы сменяли друг друга, словно карты в колоде для сабакка, которую тасует умелый игрок. Как всегда, перед его внутренним взором мелькали дни, проведенные в Храме. Там он медитировал, учился, тренировался, заводил друзей, а иногда — терял их. Из глубин памяти всплыл день, когда он, совсем сопливый мальчишка, очутился в одной из башен и впервые по-настоящему увидел Корускант с высоты. И как он с той самой минуты был одержим желанием излазить всю планету-мегаполис, сверху донизу. Это приключение оставалось его самой заветной мечтой до самого отрочества и, фактически, было исполнено. До отвала.
В тех редких случаях, когда ученикам дозволялось покидать Храм, они ходили по окрестностям, словно группы туристов, и всегда в сопровождении наставника — не одного, так другого. Экскурсии в Галактический сенат, Дом правосудия, Дворец правительства…
Но и этих первых вылазок Куай-Гону хватило, чтобы понять, что Корускант — вовсе не та сказочная страна, какой он воображал его в детстве. Погода на планете была более или менее управляемой, детали естественного рельефа сглажены, и все, что осталось от природы, обитало в комнатных условиях, под присмотром и контролем.
Поскольку Сила была свойственна всему живому, она в некотором смысле концентрировалась на Корусканте. Но здесь она ощущалась иначе, чем в мирах, которые пребывали в более естественном состоянии, где взаимосвязь всего живого формировала мягкие ритмы и циклы. Если на большинстве планет Сила была подобна тихому шепоту, то здесь это был рев — постоянный фон для ощущений джедая.
Куай-Гон хотел просто пройтись. У него не было никаких особых планов. На огромной трехмерной карте в башне Совета Ордена мерцали сотни тревожных огоньков, обозначающих проблемные точки или чрезвычайные происшествия, но Малый Совет не озаботился послать их с Оби-Ваном ни к одному из них. Быть может, Йода или еще кто-нибудь из Совета остался недоволен (чтобы не сказать хуже) тем, как он зациклился на капитане Коуле.
По глубоко личному мнению Куай-Гона, члены Совета слишком уж хотели видеть в Коуле всего лишь еще один симптом наступления тяжелых времен, тогда как на самом деле Коул был чем-то большим. И к тому же Совету было свойственно долго и подробно размышлять о последствиях, о будущем и гораздо меньше внимания уделять настоящему. Йода, например, прямо-таки обожал твердить, что будущее всегда в движении, и все же он и Мэйс Винду иногда поступали так, словно случайности вовсе исключены.
Может быть, они видят некое великое грядущее событие, которое маячит на горизонте, размышлял Куай-Гон. А сам он не увидит его даже тогда, когда оно окажется у него перед носом? Оставалось, по крайней мере, не отметать с порога возможность, что магистрам Совета Ордена известно что-то, что пока недоступно ему, Куай-Гону.
Единственное, что он принимал на веру, не рассуждая, — это то, что Сила на самом деле гораздо более загадочное явление, чем кажется любому джедаю.
Он не прошел и полукилометра, когда вдруг обнаружилось, что Ади Галлия идет рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки. Разумеется, она застала его врасплох.
— Ищешь что-нибудь конкретное, Куай-Гон, или просто бродишь в надежде, что наткнешься на нечто, достойное твоего внимания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38