Как вы думаете, де-
вочки? Давайте-ка возьмемся за него все вместе! Ведь ему не меньше соро-
ка лет, у него аневризм сердца, и - хотя не следует выдавать семейных
тайн - в довершение всего меньерова болезнь [1].
Эрнестина, маленькая, но крепкая восемнадцатилетняя блондинка, выско-
чила из-за рояля, и все три девушки совершили набег на стоявший в амбра-
зуре диван; захватив каждая по диванной подушке и отойдя друг от друга
так, чтобы можно было хорошенько размахнуться, они двинулись на врага.
Форрест приготовился, затем поднял руку для переговоров.
- Трусишка! - насмешливо закричали они вразнобой и повторили хором: -
Трусишка!
Он упрямо покачал головой.
- Вот за это и за прочие ваши дерзости вы все три будете наказаны по
заслугам. Сейчас передо мной с ослепительной ясностью встают все нане-
сенные мне в жизни обиды. Через минуту я начну действовать. Но сначала.
Льют, как сельский хозяин, со всем смирением, на какое я способен, прошу
вас: объясните, ради создателя, что это за штука - меньерова болезнь.
Овцы могут заразиться ею?
- Меньерова болезнь - это, - начала Льют, - это... как раз то, что у
вас. И единственные живые существа, которых постигает меньерова болезнь,
- бараны.
Враги бросились друг на друга и вступили в яростную схватку. Форрест
сразу атаковал противника излюбленным в Калифорнии футбольным приемом,
который применялся еще до распространения регби; но девушки, пропустив
его, ринулись на него с флангов и обстреляли подушками. Он тут же обер-
нулся, раскинул руки и, согнув пальцы, словно крючком, зацепил всех трех
сразу. Теперь это уже был смерч, в центре которого вертелся человек со
шпорами, а вокруг него крутились полы шелковых кимоно, летели во все
стороны туфли, чепчики, шпильки. Слышались глухие удары подушек, рычание
атакуемого, писк, визг и восклицания девушек, неудержимый хохот и треск
рвущихся шелковых тканей.
Наконец Дик Форрест оказался лежащим на полу, полузадушенный и оглу-
шенный ударами подушек; в руке он сжимал растерзанный голубой шелковый
пояс, затканный красными розами.
На пороге одной из дверей стояла Рита, ее лицо пылало; она насторожи-
лась, как лань, готовая бежать. В другой - не менее разгоряченная Эрнес-
тина застыла в гордой позе матери Гракхов; она стыдливо завернулась в
остатки своего кимоно и целомудренно придерживала его локтем. Спрятавша-
яся было за роялем Льют пыталась бежать оттуда, но ей угрожал Форрест.
Он стоял на четвереньках, изо всей силы ударял ладонями о паркет и сви-
репо вертел головой, подражая реву разъяренного быка.
- И люди все еще верят в доисторический миф, будто это жалкое подобие
человека, распростертое здесь во прахе, когда-то помогло команде Беркли
победить Стэнфорд! - торжественно провозгласила Эрнестина, которая нахо-
дилась в большей безопасности, чем остальные.
Она тяжело дышала, и Форрест с удовольствием заметил трепет ее груди
под легким блестящим вишневым шелком. Когда он взглянул на других, то
увидел, что и они выбились из сил.
Рояль, за которым спряталась Льют, был небольшой, ярко-белый, с золо-
том, в стиле этой светлой комнаты, предназначенной для утренних часов;
он стоял на некотором расстоянии от стены, и Льют могла бежать в обе
стороны. Форрест вскочил на ноги и потянулся к ней через широкую плоскую
деку инструмента. Он сделал вид, что хочет перепрыгнуть, и Льют восклик-
нула в ужасе:
- Шпоры, Дик! Ведь на вас шпоры!
- Тогда подождите, я их сниму, - отозвался он.
Только он наклонился, чтобы отстегнуть их, как Льют сделала попытку
бежать, но он расставил руки и опять загнал ее за рояль.
- Ну смотрите! - закричал он. - Все падет на вашу голову! Если на
крышке рояля будут царапины, я пожалуюсь Паоле.
- А у меня есть свидетельницы, - задыхаясь, крикнула Льют, показывая
смеющимися голубыми глазами на подруг, стоявших в дверях.
- Превосходно, милочка! - Форрест отступил назад и вытянул руки. -
Сейчас я доберусь до вас.
Он мгновенно выполнил свою угрозу: опершись руками о крышку рояля,
боком перекинул через него свое тело, и страшные шпоры пролетели на вы-
соте целого фута над блестящей белой поверхностью. И так же мгновенно
Льют нырнула под рояль, намереваясь проползти под ним на четвереньках,
но стукнулась головой о его дно и не успела еще опомниться от ушиба, как
Форрест оказался уже на той стороне и загнал ее обратно под рояль.
- Вылезайте, вылезайте, нечего! - потребовал он. - И получайте заслу-
женное возмездие.
- Смилуйтесь, добрый рыцарь, - взмолилась Льют. - Смилуйтесь во имя
любви и всех угнетенных прекрасных девушек на свете!
- Я не рыцарь, - заявил Форрест низким басом. - Я людоед, свирепый,
неисправимый людоед. Я родился в болоте. Мой отец был людоедом, а мать
моя - еще более страшной людоедкой. Я засыпал под вопли пожираемых де-
тей. Я был проклят и обречен. Я питался только кровью девиц из Милльско-
го пансиона. Охотнее всего я ел на деревянном полу, моим любимым ку-
шаньем был бок молодой девицы, кровлей мне служил рояль. Мой отец был не
только людоедом, он занимался и конокрадством. А я еще свирепее отца, у
меня больше зубов. Помимо людоедства, моя мать была в Неваде агентом по
распространению книг и даже подписке на дамские журналы! Подумайте, ка-
кой позор! Но я еще хуже моей матери: я торговал безопасными бритвами!
- Неужели ничто не может смягчить и очаровать ваше суровое сердце? -
молила Льют, в то же время готовясь при первой возможности к побегу.
- "Только одно, несчастная! Только одно на небе, на земле и в морской
пучине".
"Эрнестина прервала его легким возгласом негодования - ведь это был
плагиат.
- Знаю, знаю, - продолжал Форрест. - Смотри Эрнст Досон, страница
двадцать седьмая, жиденькая книжонка с жиденькими стихотворениями для
девиц, заключенных в Милльский пансион. Итак, я возвестил, до того как
меня прервали: единственное, что способно смягчить и успокоить мое лютое
сердце, - это "Молитва девы". Слушайте, несчастные, пока я не отгрыз ва-
ши уши порознь и оптом! Слушайте и вы, глупая, толстая, коротконогая и
безобразная женщина - вы там, под роялем! Можете вы исполнить "Молитву
девы"?
Ответа не последовало. В это время из обеих дверей раздались востор-
женные вопли, и Льют крикнула из-под рояля входившему Берту Уэйнрайту:
- На помощь, рыцарь, на помощь!
- Отпусти деву сию! - приказал Берт.
- А ты кто? - вопросил Форрест.
- Я король Джордж, то, есть святой Георгий.
- Ну что ж! В таком случае я твой дракон, - с должным смирением приз-
нал Форрест. - Но прошу тебя, пощади эту древнюю, достойную и несравнен-
ную голову, ибо другой у меня нет.
- Отрубите ему голову! - скомандовали его три врага.
- Подождите, о девы, молю вас! - продолжал Берт. - Хоть я и ничто-
жество, но мне страх неведом. Я схвачу дракона за бороду и удушу его же
бородой, а пока он будет медленно издыхать, проклиная мою жестокость и
беспощадность, вы, прекрасные девы, бегите в горы, чтобы долины не под-
нялись на вас. Иоло, Петалуме и Западному Сакраменто грозят океанские
волны и огромные рыбы.
- Отрубите ему голову! - кричали девушки. - А потом надо его заколоть
и зажарить целиком.
- Они не знают пощады. Горе мне! - простонал Форрест. - Я погиб! Вот
они, христианские чувства молодых девиц тысяча девятьсот четырнадцатого
года! А ведь они в один прекрасный день будут участвовать в голосовании,
если еще подрастут и не повыскочат замуж за иностранцев! Бери, святой
Георгий, мою голову! Моя песенка спета! Я умираю и останусь навсегда не-
ведом потомству!
Тут Форрест, громко стеная и всхлипывая, лег на пол, начал весьма на-
турально корчиться и брыкаться, отчаянно звеня шпорами, и наконец испус-
тил дух.
Льют вылезла из-под рояля и исполнила вместе с Ритой и Эрнестиной
импровизированный танец - это фурии плясали над телом убитого.
Но мертвец вдруг вскочил. Он сделал Льют тайный знак и крикнул:
- А герой-то! Героя забыли! Увенчайте его цветами! И Берт был увенчан
полуувядшими ранними тюльпанами, которые со вчерашнего дня стояли в ва-
зах. Но когда сильной рукой Льют пучок намокших стеблей был засунут ему
за ворот, Берт бежал. Шум погони гулко разнесся по холлу и стал уда-
ляться вниз по лестнице, в сторону бильярдной. А Форрест поднялся, при-
вел себя, насколько мог, в порядок и, улыбаясь и позванивая шпорами,
продолжал свой путь по Большому дому.
Он прошел по двум вымощенным кирпичом и крытым испанской черепицей
дворикам, которые утопали в ранней зелени цветущих кустарников, и, все
еще тяжело дыша от веселой возни, вернулся в свой флигель, где его под-
жидал секретарь.
- С добрым утром, мистер Блэйк, - приветствовал его Форрест. - Прос-
тите, что опоздал. - Он взглянул на свои часы-браслет. - Впрочем, только
на четыре минуты. Вырваться раньше я не мог.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

С девяти до десяти Форрест и его секретарь занимались перепиской со
всякими учеными обществами, питомниками и сельскохозяйственными органи-
зациями.
У рядового дельца, работающего без секретаря, это отняло бы весь
день. Но Дик Форрест поставил себя в центре некоей созданной им системы,
которой он втайне очень гордился. Важные письма и бумаги он подписывал
собственноручно; на всем остальном мистер Блэйк ставил его штамп. В те-
чение часа секретарь стенографировал подробные ответы на одни письма и
готовые формулировки ответов на другие. Мистер Блэйк считал в душе, что
он работает гораздо больше своего хозяина и что последний просто феномен
по части откапывания работы для своих служащих.
Ровно в десять вошел Питтмен - консультант по выставочному скоту, и
Блэйк удалился в свою контору, унося лотки с письмами, пачки бумаг и ва-
лики от диктофонов.
С десяти до одиннадцати беспрерывно входили и выходили управляющие и
экономы. Все они были вышколены, умели говорить кратко и экономить вре-
мя. Дик Форрест приучил их к тому, что когда они являются с докладом или
предложением - колебаться и размышлять уже поздно: надо думать раньше. В
десять часов Бланка сменял помощник секретаря Бонбрайт, садился рядом с
хозяином, и его неутомимый карандаш, летая по бумаге, записывал быстрые,
как беглый огонь, вопросы и ответы, отчеты, планы и предложения. Эти
стенографические записи, которые потом расшифровывались и переписывались
на машинке в двух экземплярах, были прямо кошмаром для управляющих и
экономов, а иногда играли и роль Немезиды. Форрест и сам обладал удиви-
тельной памятью, однако он любил доказывать это, ссылаясь на записи
Бонбрайта.
Нередко после пяти - или десятиминутного разговора с хозяином служа-
щий выходил от него весь в поту, вымотанный, разбитый, словно пропущен-
ный через мясорубку. В этот короткий, но чрезвычайно напряженный час
Форрест брался за каждого по-хозяйски, вникая во все детали его особой,
сложной области. Так, Томпсону, механику, он за четыре быстролетных ми-
нуты указал, почему динамо при холодильнике Большого дома работает неп-
равильно, подчеркнув, что виноват сам Томпсон; заставил Бонбрайта запи-
сать страницу и главу той книги из библиотеки, которую должен был по
этому случаю прочесть Томпсон; сообщил ему, что Паркмен, управляющий мо-
лочной фермой, недоволен работой доильных машин и что холодильник на
бойне работает с перебоями.
Каждый из его служащих был в своей области специалистом, но Форрест,
по общему признанию, знал все. Так, Полсон - агроном, ответственный за
пахоту, жаловался Досону - агроному, ответственному за уборку урожая:
- Я служу здесь двенадцать лет и не замечал, чтобы Форрест когда-ни-
будь прикоснулся к плугу, а вместе с тем он, черт бы его побрал, на этом
деле собаку съел! Знаете, он просто гений! Вот такой случай: он был за-
нят чем-то другим и притом ему надо было следить, чтобы Фурия не выкину-
ла какое-нибудь опасное коленце, а на следующий день он в разговоре за-
метил, будто мимоходом, что поле, мимо которого он проезжал, вспахано на
глубину стольких-то дюймов - и притом с точностью до полдюйма - и что
пахали его плугом такой-то системы... А возьмите запашку Поппи Мэдоу -
знаете, над Литтл Мэдоу, на Лос-Кватос... Я просто не знал, что с ней
делать, - мне пришлось вывернуть и подзол. Ну, думаю, как-нибудь сойдет!
Когда все было кончено, он проехал мимо. Я глаз с него не спускал, а он
даже как будто и не взглянул на поле, но на следующее утро я получил в
конторе такой нагоняй!.. Нет, мне не удалось провести его. С тех пор я
никогда и не пытаюсь...
Ровно в одиннадцать Уордмен, ученый овцевод, ушел от Форреста, полу-
чив приказание отправиться к половине двенадцатого в машине вместе с Тэ-
йером, покупателем из Айдахо, смотреть шропширских овец; удалился и
Бонбрайт, чтобы разобраться в сделанных сегодня заметках. Форрест нако-
нец остался один. Из проволочного лотка, где хранились неоконченные де-
ла, - таких лотков было множество, и они были поставлены один на другой
по пять штук, - он извлек изданную в штате Айова брошюру о свиной холере
и стал ее просматривать.
В свои сорок лет Форрест выглядел весьма внушительно. Высокий рост,
большие серые глаза, темные ресницы и брови, прямой, не очень высокий
лоб, светло-каштановые волосы, слегка выступающие скулы и под ними обыч-
ные для такого строения черепа легкие впадины; челюсти крепкие, но не
массивные, тонкие ноздри, нос прямой, не слишком крупный, подбородок не
раздвоенный, крутой, но без тяжести; губы почти женственные и мягко
очерченные, но чувствуется, что они могут принимать очень твердое выра-
жение. Кожа на лице гладкая, покрытая загаром, и только над бровями -
там, куда падала тень широкополой шляпы, - лоб оставался белым.
В уголках рта и глаз таился смех, и самые морщинки вокруг губ каза-
лись следом только что исчезнувшей улыбки.
1 2 3 4 5 6 7