Шооран смотрел молча, понимая важность момента. Потом, когда фляга была
убрана, произнес:
- У Мунага две жены, и обе моются водой каждый день. Они чистые и
называют нас вонючками. Я знаю.
- Ну и что? - спросила мама.
- Я не понимаю, зачем Мунагу понадобилась ты. Может быть он просто
хочет посмеяться, - Шооран произнес эту мучившую его фразу с решительным
отчаянием, словно кидаясь в далайн. Но ничего не случилось. Мама
улыбнулась.
- Мунаг сильный, - сказала она, - а его жены... я не знаю, какие они -
должно быть молодые и красивые, и наверняка чистые, но ему скучно с ними.
Ведь случается, что и блистающий одонт, ни разу в жизни не промочивший ног,
живет среди праздников и похвал более одиноко, чем последний изгой на
мокром оройхоне. А может быть, ты и прав, а я просто девчонка до сих пор не
нажившая капли ума.
- Мама, - спросил Шооран. - Ты счастливая?
- Конечно. У меня есть ты. Вырос уже, совсем взрослый стал - вон о
каких вещах задумался. Конечно, счастливая.
- А если не обо мне, а просто о жизни. Так - счастливая?
- Так - не очень.
- И я - не очень.
Мама скинула жанч, и Шооран увидел, что под ним одета не простая
рубаха, а тонкий праздничный талх, недавно выменяный на сухом оройхоне и
еще ни разу не одеванный. Из потайного кармана жанча мама достала нитку
драгоценного лазурного жемчуга, который изредка находят в самых жутких
закоулках шавара.
- Надеть? - спросила мама и, не дожидаясь ответа, накинула ожерелье на
шею.
- Какая ты красивая!.. - восхищенно протянул Шооран. - Это настоящий
жемчуг? Откуда он у тебя?
- Его добыл отец, - лицо матери омрачилось, она протянула руку, чтобы
снять с шеи пронзительно голубую нить, но в этот момент полог навеса
отлетел в сторону, сорванный сильной рукой, и в проеме показался тяжело
дышащий Мунаг.
- Где он? - потребовал Мунаг.
- Кто? - не поняла мама.
- Твой Шооран только что зарезал любимого сына одонта.
- Неправда! - крикнул Шооран. - Я никого не резал!
Мунаг, только теперь заметивший Шоорана, шагнул к нему, выдернул из-за
пояса у мальчика нож, осмотрел верноподданнически затупленный край.
- Ты не врешь? - спросил он с угрозой.
- Честное слово. Они хотели бить меня палками, а я их только пугал.
Они первыми схватили меня...
- Ты клянешься, что на наследнике нет ни единой царапины? - Мунаг
приблизил к лицу Шоорана бешеные глаза.
- Как перед Ероол-Гуем, - подтвердил Шооран.
- Где накладка? - Мунаг протянул ладонь.
Шооран покорно достал спрятанное лезвие. Глаза у мамы расширились, она
испуганно зажала рот рукой.
- Иглы! - потребовал цэрэг.
- В ручке, - Шооран кивнул на нож.
Мунаг отковырнул затычку, удовлетворенно хмыкнул и пересыпал
смертельные занозы в рукоять своего кинжала. Мама издала судорожный всхлип.
Увидев тайный арсенал сына, она была готова поверить, что он действительно
ворвался на сухой оройхон и зарезал не только любимого сына наместника, а
всех его детей, жен, слуг и самого одонта вместе с ними.
- Сиди здесь! - приказал Мунаг и быстро вышел наружу.
- Я не хотел его трогать!.. - горячо зашептал Шооран. - Я даже в нойт
его не скинул, хотя они заставляли меня целоваться с авхаем...
- Одонт все равно не поверит, выдавила мама сквозь побелевшие губы.
На улице зычный голос Мунага проревел: "Я тебе покажу, как ходить с
ножом!" - потом послышался звук удара и плач Жаюра - малолетнего сына
Саригай. Мунаг вернулся в палатку. В руке у него была детская игрушка -
ножик из высушенного листа хохиура. Лист был желт и полупрозрачен, но
костяное лезвие напоминал слабо.
- Не знаю, смогу ли что-нибудь сделать для вас, - произнес Мунаг в
раздумьи, - но попробую. Мне тоже не хочется, чтобы о моем оройхоне шла
дурная слава. Запомни, у тебя никогда не было ни ножа, ни игл, а только эта
штучка. А теперь, идем - одонт приказал доставить тебя к нему.
* * *
Одонт Хоргоон был наместником сияющего вана на самой западной окраине
его владений. Провинция, отданная под управление Хоргоону, была до обидного
мала - всего два сухих оройхона, а причиняла бед и волнений больше чем
любое обширное владение в центре страны. Ведь кроме приносящих радость
сухих земель ему приходилось следить за четырьмя мокрыми и тремя огненными
островами. В мокрых оройхонах, хоть они и считались покорными, никакого
порядка не было, жители там шатались где хотели и немногим отличались от
мятежников и изгоев. По ночам на сухие края набегали шайки грабителей,
вооруженных костяными пиками и режущими хлыстами из уса членистоногого
парха. По этому страшному оружию грабители называли себя "ночными пархами".
Они уносили с собой все, даже то, что казалось невозможно сдвинуть с места,
а к утру исчезали неведомо куда, словно проваливались в шавар. В провинции,
где мокрых оройхонов насчитывалось вдвое больше, чем сухих, бороться с
грабителями было крайне трудно. К тому же, мешала скудость средств - власти
выделили одонту совсем небольшой отряд: двойную дюжину цэрэгов и позволили,
если понадобится, вооружать и содержать еще сколько угодно воинов, но... за
свой счет. А какие могут быть доходы с двух оройхонов? Только-только
обеспечить сносное существование, о том, чтобы состязаться в роскоши с
правителями центральных земель - и речи нет. Где уж тут вооружать цэрэгов
за свой счет... Во всех делах приходилось опираться лишь на казенных
воинов, гонять их по всякому поводу, и командиры дюжин, должно быть
костерили в душе доблестного одонта, да пребудут его ноги вечно сухими.
Но сегодняшние события заставили Хоргоона пожалеть, что он не содержит
столько солдат, чтобы выловить и истребить всех мерзавцев с гнилых болотин.
Любимый сын, рожденный от седьмой жены и названный в честь отца Хооргоном,
вернулся домой избитым. Бандит, ворвавшийся с мокрой стороны, напал на него
среди бела дня, глумился и угрожал, нацелив в горло нож, и лишь особая
милость вечного Ероол-Гуя спасла ребенка от страшной смерти. А сыновья
цэрэгов, приставленные к малышу для игр и защиты, ничем не помогли ему.
Нечего сказать - отличные солдаты растут в землях вана! По счастью, один из
парней признал нападавшего и указал, где тот живет. Одонт повелел изловить
и привести негодяя и приготовился усладить свой взор зрелищем его медленной
смерти.
Когда дюженник Мунаг привел Шоорана, лицо одонта удивленно вытянулось.
Преступник оказался так мал, что Хоргоон усомнился, того ли сборщика
харваха доставили к нему. Однако, призванные телохранители (сам юный
Хооргон лежал в постели) дружно подтвердили: "он". Да и вид мальчишки, не
научившегося еще скрывать чувства, изобличал его - злодей явно узнал своих
жертв. Теперь возраст гнилоеда не смущал судью - в конце концов, ползающий
зогг еще мельче, но не безобидней.
- Где ты взял нож, вонючая тварь? - багровея спросил одонт.
Мунаг поднялся к суурь-тэсэгу, на котором восседал одонт и,
наклонившись начал шептать в волосатое ухо. Шооран, брошенный на колени у
подножия суурь-тэсэга, разбирал лишь отдельные, случайно долетавшие к нему
слова: "...игрушка... совершенно безобидно... дети просто перепугались... у
меня никто не смеет... слежу день и ночь... разумеется, надо наказать..."
Одонт взял из рук дюженника ножик, брезгливо осмотрел его, легко двумя
пальцами разломил на части. Отбросил в сторону обломки и перевел взгляд на
Шоорана. Да, преступник мал, но он вырастет, возьмет настоящее оружие. И
раз он однажды поднял руку на благородного...
- В шавар! - приказал одонт.
- Нет! Не дам! - Шооран узнал голос мамы.
Одонт поднял взгляд на женщину, бьющуюся в руках цэрэгов.
- Это его мать, - пояснил Мунаг. - Она сушильщица...
женщина-сушильщик.
- Знаю. Ну и что?
- У нас больше нет сушильщиков, а она сдает по два ямха харваха, за
себя и за сына, и еще продает столько же. Без нее мы не сможем отчитаться
перед казной.
- Я же не ее наказываю, - поморщился одонт. - Пусть она работает как и
прежде.
- Если тронуть ее сына, она работать не станет. Я ее знаю - бешеная
баба. Подорвется, но не станет.
Одонт задумался. Он понимал, что Мунаг прав - недаром же говорят, что
легче высушить далайн, чем заставить работать сушильщика, если он не хочет.
А без харваха плохо придется не ей, а ему - царственный ван особо заботится
о содержании артиллерии и строго спрашивает с одонтов, если харвах начинает
поступать с перебоями. К тому же, не так много провинций, в которых
сходятся мокрые оройхоны, где харвах собирают, и огненные, где его сушат.
Так что спокойствие и сама должность Хоргоона зависели не столько от
порядка на вверенных оройхонах, сколько от производства взрывчатого
порошка. Последнее время наместника не тревожили эти проблемы, но теперь он
понял, что забывать о них не следовало. И, как ни жаль, но раз у него нет
других сушильщиков, придется выполнить требование этой взбесившейся тайзы и
отпустить ее отродье.
Хоргоон внимательно взглянул в лицо женщины. Обычная гнилоедка, гадкая
и грязная. Она даже не подозревает, сколь многое зависит от ее ловкости и
удачливости. Особенно - от удачливости; уже год она работает, и до сих пор
ни одной вспышки. Кто знает, может не так и проста эта тварь. И лицо ее,
опаленное жаром аваров, кажется слишком чистым, и из-под накинутого на
плечи грубого жанча виднеется край талха, какой в этих краях носят только
жены цэрэгов. Наместник досадливо потряс головой, на мгновение близоруким
глазам почудилось, что на шее гнилоедки голубеют жемчуга. Ну, этого
попросту не может быть! Гнилоедка должна быть глупа, грязна, и, несомненно,
она такова и есть и закричала на одонта просто от глупости, а не потому,
что чувствует свою власть. Он, владыка этих мест, хозяин жизни и смерти, он
сумеет поставить дурную бабу на место.
Одонт поднял руку, требуя тишины.
- Мальчишка совершил преступление, которое нельзя оставить
безнаказанным, - начал он, - но преступник еще слишком мал, и поэтому
отвечать за него будет мать!
Одонт скосил глаза на женщину. Та стояла, очевидно моментально
успокоившись, на ее лице сановник не заметил и тени испуга. И вновь за
распахнувшимся воротом жанча дразняще заголубел призрак ожерелья.
Несомненно, женщина знала себе цену или же просто была лишена страха.
Обязательно в ближайшее же время надо будет озаботиться подысканием новых
сушильщиков. А пока... Одонт вздохнул и закончил приговор:
- На виновницу накладывается штраф. В течение трех дней она должна
внести в казну восемь ямхов просушенного харваха.
- Завтра начинается мягмар, - сказала мать. - Мне нечего будет
сушить...
Наконец-то на лице гнилоедки появилась растерянность!
- Ничего, - злорадно сказал Хоргоон. - Сырой харвах тебе принесут. А
мальчишку, - добавил он, чтобы окончательно закрепить свою победу, -
выпороть!
* * *
Праздник мягмара - веселый мягмар, буйный мягмар, великий мягмар.
Знать, простолюдины и изгои отмечают его по всем оройхонам. В этот день
старик Тэнгэр закончил свой труд, и Ероол-Гуй справляет новоселье. Ежегодно
в первый день мягмара мерно дышащий далайн вскипает и покрывается пеной.
Это пляшет в бездонных глубинах владыка всего живого - вечный и
неуничтожимый Ероол-Гуй. Далайн бушует, и на берег бывают выброшены
удивительные монстры, каких в иное время вряд ли можно встретить. И только
сам многорукий хозяин в течение всей праздничной недели ни разу не явится
на поверхности.
Наслаждаясь безопасностью, идут к далайну знать и священники, несут
дары живому и жестокому божеству, просят себе удачи и новых богатств, а
простой люд спешит на трудный, но прибыльный промысел. Вздувшийся далайн
затопляет шавар, из которого выбирается вся нечисть, скопившаяся там. Тукка
и крепкоспинный гвааранз бродят по оройхону среди дня, и надо только суметь
их взять.
На сухих оройхонах тоже происходят изменения. Источники воды,
слабевшие в течение всего года, наполняются новой силой, постепенно
замиравшая жизнь бурно пускается в рост. Первый урожай после мягмара всегда
самый обильный, по нему легко судить обо всем грядущем годе. И живущие в
сытости и безопасности земледельцы тоже идут в это время к далайну, просить
у чужого бога хорошей воды. Бросают в бурлящую глубину пучки хлебной травы
и слепленные из земли человеческие фигуры. Приносят и более серьезные
подношения. Поют жалобно и протяжно, а потом, после очистительных молитв
предаются разгулу, каждый в меру своих достатков.
По числу отпразднованных мягмаров считают года, если земледельцы
отмечают месяцы по собранным урожаям, то на мокрых оройхонах нет иного
отсчета времени. Щедрый мягмар - обещание будущей жизни и будущих бед.
Бесшабашная неделя пройдет быстрее, чем хотелось бы, и едва в далайне
осядут пышные холмы грязной пены, как многорукий убийца вынырнет из
глубины, чтобы доказать, сколь напрасны были жертвы и молитвы, обращенные к
бессердечному Ероол-Гую.
А пока неделя только началась, и все гуляют, радуясь, что хотя бы
одна, причем самая большая беда сегодня не грозит. И только двое
преступников - Шооран и его мама не могут позволить себе отдыха. Приказ
одонта строг: в течение трех дней - восемь ямхов харваха. Когда мама
привела домой избитого Шоорана, мешки с мокрым зельем уже дожидались ее.
Мама развязала один из мешков и тихо ахнула: набранный на далеких от
границы островах, долго и небрежно хранившийся харвах слежался и уже
начинал преть. Сушить его надо было немедленно, и мама, не сказав больше ни
слова, взвалила пару мешков на спину и отправилась к большому авару,
особенно далеко вторгавшемуся на сухую полосу, "своему авару", как называла
она его.
Шооран, превозмогая боль в истерзанной острым хитином спине, тоже
подошел к одному из мешков. Плох был харвах, хуже некуда. Ни у одного из
сборщиков мама не стала бы брать такой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10