Конечно, есть авхая нельзя, но зато у него хорошая кожа. Будет маме
новый жанч.
Шооран, натягивая на ходу рукавицы, подбежал к гигантскому червю,
ухватил его за хвост, покраснев от натуги, волоком оттащил шага на три от
остальных существ. Пускай половина из них уже мертва, стоять рядом все
равно не стоит - чем меньше имеешь дела с тварями из далайна, тем дольше
проживешь. Ыльк в руку вцепится - мало не будет.
Авхай не сопротивлялся, на берегу тяжелое тело не слушало его, но все
же волочить тушу до дома было немыслимо. Придется потрошить добычу здесь, и
бегом, пока кожа не задубела и не стала ломкой, нести ее маме.
С собой у Шоорана был только деревянный нож, которым он соскребал
харвах, но Шооран в любую минуту мог превратить его в настоящий кинжал -
оружие опасное и запрещенное для всех, кроме благородных цэрэгов. Шооран
достал из пояса тщательно спрятанное лезвие из прозрачной кости, вставил
его в продолбленную выемку на ноже, покачал двумя пальцами, проверяя,
прочно ли оно вошло в паз, примерившись ударил в основание головы авхая и
быстро повел нож вниз к хвосту. Кожа с треском уступила инструменту,
упругая туша сразу обмякла, белая каша внутренностей хлынула наружу,
заляпав все вокруг. Шооран ухватил авхая за хвост, вытащил из зловонной
лужи, тряхнул несколько раз, чтобы из шкуры вылились остатки наполнявшей ее
жижи, а потом свернул еще живого зверя в рулон. Авхай шевелил длинными
усами, обрамляющими беззубый рот, и эти замирающие движения выпотрошенного,
превращенного в вещь тела, наполняли Шоорана гордостью удачливого
добытчика.
Шооран подхватил почти полную сумку с харвахом, пристроил сверху
скатанного в трубу авхая и поспешил к дороге.
По верхушке поребрика, разделявшего два оройхона была проложена тропа.
Шооран выбрал именно этот, более долгий, но зато безопасный путь - в центре
мокрого оройхона, куда редко заглядывали караулы, его запросто могли
ограбить. Не бог весь какая ценность - невыделанная шкура авхая, но Тэнгэр
не думает о тех, кто не желает думать сам. И главное - лишние четверть часа
пути оправдывались тем, что часть дороги проходила вдоль сухого оройхона.
Тропа круто, под прямым углом повернула, а вернее, ее пересекла другая
тропа, на которую и свернул Шооран. Теперь слева тянулась земля воистину
сказочная. Конечно, и там, как повсюду, поднимали свои вершины восемь
суурь-тэсэгов, и там каменными горбами выпирали из земли тэсэги помельче,
но нигде не было ни единой капли нойта, во всяком месте можно было сесть и
даже лечь, не боясь испачкаться, обжечься, отравиться. На узкой, доступной
людям полосе огненного оройхона тоже было сухо, но поблизости от аваров не
росло ничего, а здесь землю покрывала нежная, ничуть не похожая на жесткий
шуршащий хохиур трава. У этой травы были тонкие зеленые стебли, на
верхушках которых качались гроздья не то ягод, не то семян - Шооран не
знал, что это, но инстинктивно чувствовал, что гроздья съедобны, и
судорожно сглатывал слюну, набегавшую от одного вида такого количества
вольно растущей пищи.
В одном месте он увидел, как между тэсэгами течет ручей. Это была
настоящая вода, которую покупала для него мама. Вода текла совершенно
свободно и, кажется, никуда. В ручье, наполовину скрытые водой, лежали
медлительные толстые звери. Они смотрели на Шоорана пустым благодушным
взглядом и сосредоточено жевали плавающие в воде растения. Даже отсюда было
видно, как беззащитны эти животные, и как вкусно их мясо. Но в то же время
Шооран знал, что их защищает сила более могучая и опасная нежели самые
ядовитые шипы и острые зубы. Здесь и там на делянках виднелись фигуры
работающих, и если кто-то из них поднимал голову, то Шооран встречал
опасливый и ненавидящий взгляд. Все вокруг кому-то принадлежало, и за одну
горсть зерна хозяин, не задумываясь придушил бы похитителя. Четкие границы,
лежащие в основе оройхонов, определили и границы между людьми. В мирное
время лишь цэрэгам и высшей знати дозволялось свободно переходить с одного
оройхона на другой, остальные годами сидели на своем крошечном пятачке,
радуясь, что они здесь, а не на мокром, где в любую минуту из вздыбившегося
далайна может явиться жаждущий крови Ероол-Гуй. И ненависть к болотному
отребью: грязному, вонючему и оборванному, покрытому язвами и болячками, но
живущему на единую каплю свободнее, неугасимо пылала в их душах.
Всего этого Шооран не знал, он видел лишь, что всякий по левую сторону
дорожки в сравнении с ним живет, словно восседает на алдан-тэсэге, и
окрашенную восхищением уверенность, что так и должно быть, и люди там
особые, еще не отравило сомнение. Но зато гордость в нем уже проснулась, и
Шооран шел, повернув сверток так, чтобы на сухой стороне всем была видна
голова авхая, изредка уныло двигавшая усами. Шооран поступал так почти
безотчетно, и даже помыслить не мог, чем обернется его невинное тщеславие.
Возле раскидистого туйвана, развалившего узловатыми корнями небольшой
тэсэг, Шоорана окликнули:
- Эгей, гнилоед, а ну ползи сюда!
Под деревом Шооран увидел нескольких мальчишек. В центре сидел тот,
кто позвал его. Он был значительно старше Шоорана, но вряд ли сильнее -
ухоженное лицо было по детски округлым и глуповатым. В руке он держал
надкушенный плод, один из тех, что украшали крону царского дерева.
- Ползи сюда, когда тебе повелевает сияющий ван! - потребовал
мальчишка.
Шооран не двинулся с места. Он впервые видел так близко детей сухого
оройхона и теперь поражался их одежде - чистой и мягкой, розовым
необожженным рукам и не по возрасту детскому занятию - дома в великого вана
играли только пятилетки - один приказывал, другие повиновались, выполняя
команды. А здесь сидело и стояло с десяток почти взрослых парней. Один из
них резко взмахнул палкой и выбил из-под руки Шоорана скатанную шкуру.
Шооран наклонился, чтобы поднять ее, но его ударили в спину, свалили и,
заломив руки, подтащили к сидящему толстощекому мальчишке.
Игра приобрела неожиданно неприятную окраску.
- Славная добыча! - сказал толстощекий, разглядывая Шоорана. - Как ты
посмел ослушаться, вонючка?
- Я работаю, мне некогда заниматься играми, - хмуро ответил Шооран.
- Вы слышали, что сказал этот пожиратель нойта?! - сидящий не скупился
на оскорбления. - Он работает!.. Кто позволил тебе ступить грязной ногой на
мою землю?
- Вы сами меня затащили, - защищался Шооран, но его не слушали.
Внимание толстощекого привлекла шкура, а вернее - голова авхая.
- Кутак, глянь, как они похожи! - обратился толстощекий к одному из
приятелей. - Это он свою невесту распотрошил. А ну, поцелуйтесь! - приказал
он.
Парни обидно захохотали. Шоорану под нос сунули слизистую морду авхая
с белесыми точками снулых глаз. Шооран попытался отвернуться, но ему
продолжали тыркать в лицо беззубой пастью.
- Смотрите, он не хочет! - закричал толстощекий. - Он бунтовщик!
Бросить его в далайн!
Угроза казалась бессмысленной, до далайна была тройная дюжина шагов
через мокрый оройхон, но когда Шоорана силой подняли на ноги, он заметил,
что двое взрослых людей, возившихся неподалеку, отвернулись и спешно
уходят, и понял, что хорошего ждать не приходится. Если его начнут окунать
лицом в нойт... Шооран дернулся и сумел вырваться из зажавших его рук.
Противники метнулись, отрезая Шоорану путь к отступлению, но Шооран не
думал о бегстве. Эта банда просто так, играючись, нарушала все священные
мальчишеские правила, и теперь Шоорану хотелось мстить. Он ринулся к
толстощекому и, не раздумывая, влепил оглушительную затрещину. Потом
повернулся к остальным врагам. Те на секунду замерли, разом выдернули из-за
кушаков короткие толстые палки и двинулись вперед. По изменившимся лицам и
замедлившимся движениям Шооран понял - пощады не будет. Убьют.
- Бейте его! - завизжал толстощекий, но в этот момент Шооран,
принявший единственное верное решение, прыгнул на него. Толстощекий был
старше и много крупней Шоорана, но оказался неожиданно слаб и рыхл. Шооран,
даже не ощутив сопротивления, повалил врага на живот, левой рукой ухватил
за чисто вымытые волосы, дернув, задрал ему голову, а правой приставил в
жирной шее выхваченный кинжал. Масляно блеснуло полупрозрачное костяное
лезвие.
- Назад! - предупредил Шооран подступающих парней. - А то ему не
сдобровать.
- Ых-га... - подтвердил толстощекий, кося глазом на щекочущее шею
острие.
Парни нерешительно расступились.
- И запомни, - раздельно произнес Шооран, встряхивая для
убедительности толстощекого. - Ты мелкий вонючий жирх. Если ты еще раз
попадешься на моем пути, я напою тебя нойтом и брошу в шавар. Понял?
Толстощекий согласно икнул.
- Тогда повтори, что я сказал.
- Я... мелкий... вонючий жирх... Ты бросишь... меня... в шавар, если я
попадусь.
- Сначала заставлю напиться нойта.
- Сначала... напиться нойта...
- Правильно, - Шооран рывком поднял толстощекого на ноги. - Скажи
своим, чтобы бросили палки и отошли в сторону.
- Отойдите... - полузадушенно прохрипел пленник.
- И учтите, тухлые слизни, если вы вздумаете идти за мной следом, ни
один из вас не вернется домой живым.
Шооран едва заметно шевельнул пальцем, по тончайшему, выточенному в
кости каналу скользнуло жало зогга и черной брызгой повисло на острие.
Парни попятились, палки со стуком полетели на землю. Шооран, волоча за
собой толстощекого, выбрался на тропу, поднял сумку и шкуру авхая. Часть
харваха из сумы высыпалась, но Шооран не стал подбирать его. Он лишь пнул
толстощекого коленом под мягкие ягодицы, отчего тот кувырком полетел с
поребрика, и бросился прочь. Никто за ним не погнался. Вообще-то Шооран
хотел столкнуть пленника на мокрую сторону, в грязь, но в последнюю секунду
ему стало жаль красивой и наверняка очень дорогой одежды.
Отбежав немного, Шооран спрыгнул с тропы на свой оройхон и, петляя
между тэсэгами, помчался к дому. Лишь когда до сухой полосы, где жили они с
матерью, оставалось всего несколько шагов, Шооран опомнился. Спрятавшись за
ближайшим тэсэгом, он стряхнул с кинжала ядовитое острие, осторожно
отсоединил лезвие и хорошенько спрятал его.
Даже мама не знала, какое оружие хранит ее сын. Костяной наконечник
был подарком. Месяц назад охотники выволокли из шавара огромного гвааранза.
Панцирь чудовища был отправлен в подарок одонту, а острые плавательные
перья, из которых вырезали лезвия, разобрали цэрэги. Именно тогда недавно
назначенный дюженником цэрэгов рыжебородый Мунаг снял со своего кинжала
источенное острие и бросил его Шоорану. Мунаг вообще хорошо относился к
Шоорану и его маме, подолгу разговаривал с ними, когда они приносили
высушенный харвах, а встретив на тропе Шоорана, громко кричал:
- Привет, маленький жирх!
- Привет, большущий Ероол-Гуй, - отвечал Шооран.
Случившиеся поблизости жители испуганно бледнели при виде такого
запанибратства, а Мунаг оглушительно хохотал, тряся бородой и распахнув
темную словно шавар яму рта.
Лезвие Шооран привел в порядок - вычистил и отполировал, подогнал свой
нож под размеры костяного сокровища, рассверлил даже намертво забитый канал
для колючек. Неделю по вечерам, скрывшись от посторонних глаз, вращал
костяной иглой в замусоренном канале или правил острие на куске кожи. Жало
зогга, и не одно, а целых пять штук, Шооран добыл сам. Нарвал пятнистых
стеблей хохиура и распихал их пышными метелками вперед в отверстия шавара.
На следующий день вытащил те стебли, что остались целы, и в скукожившихся
метелках отыскал десяток зоггов. Оставалось только раздразнить зогга, чтобы
он, угрожая выставил жало, а потом резким движением раздавить крошечного
гада, прежде чем он успеет выпрыснуть яд.
Конечно, Шооран знал, что за такой ножик, узнай о нем одонт, владельца
немедленно отправят пройтись по шавару босиком, но удержаться не мог и
изготовил все как надо.
Теперь нож выручил его, но в то же время хранить его стало опасно,
особенно, если кто-нибудь из мальчишек донесет о нем властям. Впрочем,
Шооран надеялся, что этого не случится, в конце концов, первыми и всерьез
напали они, и вряд ли им захочется отвечать за свой поступок перед одонтом.
Приведя себя в порядок, Шооран вышел к палатке. Мама была дома. Шооран
высыпал из сумы харвах и с гордостью раскатал перед мамой кожу авхая. Авхай
уже полностью обездвижел, и это немного омрачало радость охотника.
- Какой ты молодец! - протянула мама восхищенно. - Настоящий охотник!
Ты гляди - он еще живой!.. - и действительно, словно специально авхай
округлил приоткрытый рот и замер на этот раз навсегда.
- Это для тебя, - довольно сказал сын. - сшей себе новый жанч.
- Спасибо, - сказала мама. - Только как же быть, я сегодня не смогу
кожу обработать, мне сейчас уходить надо, я уже вымылась, видишь?
- До завтра кожа испортится, - непонимающе сказал Шооран.
- Знаешь, что мы сделаем, - догадалась мама. - Мы попросим Саригай,
она шкуру выскоблит и замочит в нойте, а я завтра доделаю все до конца.
- Как же, согласится она... - недовольно протянул Шооран, обиженный
невниманием к своему подарку, - а если и согласится, то выскоблить кожу как
следует не сумеет...
- Сумеет, - успокоила мама. - Я очень попрошу.
Когда соседка, обрадованная возможностью неожиданного заработка, ушла,
захватив кожу, Шооран, все еще слегка обиженный, спросил:
- Мам, а куда ты идешь?
- В гости, - шепотом ответила мама. - Меня Мунаг пригласил.
- Он тебя в жены берет? - догадался Шооран.
- Нет, что ты... кто меня возьмет, я же сушильщик. Он так просто
пригласил. Но это неважно, он хороший человек, не злой. И ты ему нравишься.
- Да, Мунаг добрый, - сказал Шооран, вспомнив про нож.
Мама открыла большую флягу, которая обычно пустой лежала в углу,
налила на ладонь несколько капель воды и, наклонившись, обтерла лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10