Тонкий запах горячих слоеных лепешек, воздушных, как легкие утренние облака, расплывается вокруг нас с Герой. Гера исчезает, растворяется на моих глазах.
– Куда ты?! Не уходи!..
– Утро. Новый день.
Открываю глаза. Двора заботливо склонилась надо мной:
– Доброе утро, Эсти.
– Доброе утро.
– Ты просила разбудить тебя в восемь.
– Да... Спасибо... – Смотрю снизу вверх на ее смуглое красивое лицо, словно выточенное мастером из цельного куска слоновой кости.
– Плохой сон?
– Не знаю. Нет, хороший. Очень хороший.
– Ты просила кого-то не уходить.
– На иврите?
– Да. По-русски я бы не поняла.
– Странно.
– Он вернется.
– Почему? Откуда ты знаешь?
– Он живой?
– Да.
– Значит, вернется. Те, кто приходят во сне, не могут без тебя наяву.
– Правда?! Или ты просто успокаиваешь меня?
– Правда. Так говорит древнее йеменское предание.
– – Спасибо.
– За что?
– За надежду.
Двора гладит меня по волосам, словно я ее шестой ребенок. Вытирает мои неожиданные слезы.
– – Живой, Эсти? Он действительно живой? Ты не обманула меня?
– Нет. Он живой. Только он там, в том городе, откуда я и Витя приехали сюда.
– Это совсем неважно, в каком городе. Главное – на земле, с нами. Живой, здоровый и очень скучает по тебе.
– Спасибо, Двора, я уже в порядке. А где Витя? Нам скоро ехать.
– Да он давно на ногах. Мальчишки его будят в семь утра. Сейчас каникулы. Школа и детский сад закрыты. Встанешь, умоешься, можешь сбегать к ним в сад. Там как в раю...
Высокие плодовые деревья запутались кронами и в беспорядке нависают над зелеными лужайками, крыльца дома сад кажется необъятным, хотя на самом деле он не больше гектара. Иду в глубину его, туда, откуда звучат гортанные мальчишеские голоса. Какой у них яркий первозданный иврит!.. Наверное, именно так произносили слова еврейские дети три тысячи лет назад. Однако открывшаяся картина моментально выбивает меня из философского настроения, возвращает в реальность наступившего дня.
Бородатый Витя, как дед Мазай, сидит на пне посреди лужайки, а пятеро его сыновей скачут вокруг не хуже зайцев. Их белые рубашки мелькают среди зелени, только самый маленький, годовалый, ползает в траве между Витиных босых ног, нарушая своей медлительностью броуновское движение старших братьев.
– Вот это да!..
Все наяву, но по-прежнему трудно себе представить, что это Витины сыновья. Витины и йеменской еврейки Дворы.
– Привет! Как спала?
– Прекрасно! Есть какая-то возможность с ними познакомиться? Поговорить?
– Никакой возможности. Абсолютно. Они у меня совершенно дикие. Новое свободное поколение. Делают что хотят...
– Понятно.
– А ты думала! Это тебе не советская школа. Дети встали, дети сели. Дети скажите: «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста». А теперь закройте рот, потому что ваш номер восемь, молчите, пока не спросим. И комплекс неполноценности с пеленок. Как у меня был. И у тебя наверняка.
– Еще какой!
– А у них не будет. У них и пеленок не было, кстати.
Неожиданно один из «зайцев» спрыгивает с дерева прямо мне под ноги.
– Метко! Привет. Тебя как зовут?
– А тебя?
– Эстер. А тебя?
– Ты что у нас делаешь?
– Меня твой папа вчера вечером привез к вам в гости. Он мой друг, мы вместе росли.
– Друг?!
– Да...
– Папа, ты с девочками дружил?
– Дружил, Яков. Это приятно – дружить с девочками.
– Ничего приятного. Они противные.
– Глупости. Мама тоже была девочкой.
– Мама не считается. Девочки всегда дерутся первые, а их бить нельзя.
– Железная логика.
– Я знаю теперь, как тебя зовут. Ты – Яков.
– Ну и что? А ты девочка или мама?
– Эсти, Виктор, идите завтракать, – зовет Двора. Витя поднимает годовалого крепыша на руки. Идем в дом. Вереница «зайцев» скачет за нами.
– Ты мне не ответила... – Яков берет меня за руку.
Звонит мой сотовый.
– Извини, дружок, надо ответить на звонок.
– Отвечай.
Его рука мгновенно выскальзывает из моей ладони, и я понимаю, что разочаровала мальчишку, и он, очевидно, уже сам занес меня в разряд противных девочек.
– Эсти, привет, ты где сейчас?
– Недалеко от Хайфы.
– Отлично.
Мой редактор чем-то серьезно озабочен с утра.
– Только что в Хайфе произошел террористический акт. Сейчас начнут сообщать в «Новостях». Арабы автобус взорвали. Через час мы получим информацию о пострадавших и я скажу тебе, у кого из русскоговорящих взять интервью.
– Хорошо, Ури, не волнуйся, я справлюсь.
– В этом я абсолютно уверен. Как интернат и спутник?
– В порядке.
– Хорошо. Жди моего звонка.
Вхожу в дом. Мирная картина семейного завтрака захватывает меня теплой, ласкающей волной. Дети тихо сидят по обе стороны дубового стола. Во главе стола – Витя, с противоположного конца – Двора.
Огромное блюдо наполнено доверху фруктами из сада – персики, сливы, абрикосы, черешня матово поблескивают в солнечных лучах. Румяные пышные лепешки дымятся на широких керамических тарелках. Прозрачный желтый мед. Белый козий сыр в глиняной крынке обильно полит оливковым маслом.
Витя читает молитву – – благословение перед едой. Не хочется сообщать им сейчас о взрыве автобуса.
Тихо сажусь за стол, но Двора моментально улавливает мое состояние.
– Что-то случилось, Эсти?
– Да. Террористический акт в Хайфе. Сейчас будут передавать в «Новостях».
Витя усиливает звук.
– «...Десять погибших. Около сорока раненых. Машины «скорой помощи» и полиции уже прибыли к месту взрыва».
– Семь тридцать утра. Люди ехали на работу. Автобус, конечно, был переполнен.
Мальчишки вопросительно смотрят на отца.
– Мне звонил сейчас наш редактор, сказал, что нужно съездить – взять интервью. Он через час даст адрес.
– Понятно. Давай завтракать, и поедем.
Приезжаем в Витину лабораторию.
Я еще вчера собрала всю информацию о спутнике, сделала интервью, просто моя машина осталась в Технионе, и Витя предложил зайти к ним, подождать, пока Ури сообщит мне, куда ехать в Хайфе.
Я сделала себе кофе и сижу в маленькой уютной кухне для работников лаборатории.
Мужчина лет пятидесяти пяти, не очень опрятный, немного странный на вид, просит разрешения сесть за мой столик. Соглашаюсь из вежливости.
– Вячеслав Семенович Швыдко, инженер-конструктор космических систем, – подает он мне руку. – Извините, что нарушаю ход ваших мыслей, но мне необходимо с вами поговорить как с корреспондентом центральной газеты на иврите.
– Я вас слушаю.
– Не знаю, с чего начать...
– Начните с главного, потому что минут через пятнадцать я должна ехать.
– Понятно. Спасибо, что предупредили. Тогда так: я являюсь крупным специалистом в области космической техники. Проработал на Байконуре двадцать пять лет.
У него отвратительно пахнет изо рта. К тому же Вячеслав Семенович говорит тихо и наклоняется ко мне слишком близко. Беседа превращается в пытку.
– Понятно, – ободряюще улыбаюсь ему в ответ, – и все же переходите к главному.
– Это и есть главное, потому что я вам заявляю как профессионал и специалист: спутник не взлетит!
«Бомба! Сенсация!»
Мгновенно представляю себе зачисление в штат редакции со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями. Меня берут на место пенсионера Барлева!
Мерзкий запах Швыдко становится почти неосязаемым.
– Как это – не взлетит?
– Так. Я читал договор, который подписан с русскими. Спутник будет выводить на орбиту списанная ракета-носитель семидесятого года выпуска. Максимум, заметьте, максимум, отойдет одна ступень из трех. А все остальное, в том числе наш восхитительный спутник, разлетится на части в верхних слоях атмосферы.
– Вы уверены, Вячеслав Семенович?
– – Абсолютно. Заявляю вам как профессионал с двадцатипятилетним стажем работы.
– Зачем же израильтяне подписали этот договор?
– Их просто облапошили. Н-да!
– Вы говорили об этом кому-нибудь из начальства?
– Говорил. Неоднократно. Мне сказали: не вмешивайтесь не в свое дело и занимайтесь исключительно разработкой спутника, и исключительно той областью, которую вам поручили.
– Сколько времени вы в Израиле?
– Полгода.
– Понятно. Ивритом не владеете.
– Абсолютно. Я говорил с русскоязычным директором проекта, который живет здесь тридцать лет. Этот директор принимал активное участие в поисках российских партнеров и подписании договора о запуске... Он очень самоуверенный молодой человек. В общем, Дов сказал мне, что, если я не перестану говорить глупости, он меня уволит.
– Жаль. Полгода в стране – и уже имеете работу по специальности. Это большое везение, Вячеслав Семенович.
– Да, но меня ничто не остановит. Я специалист и прекрасно понимаю, что деньги, выделенные на спутник, заметьте, огромные деньги, будут пущены на ветер в прямом смысле этого слова... На ветер в верхних слоях атмосферы.
– Но, может быть, есть хоть какой-то шанс?
– Никакого. Ноль.
– Зачем же они подписали этот договор с русскими?
– Я же вам объяснил – их облапошили.
Звонит Ури.
– Извините. Да, Ури, записываю адрес. Все ясно. Буду там через полчаса.
Беру номер телефона у Вячеслава Семеновича, Выхожу из кухни, чтобы попрощаться с Витей. Он сам идет мне навстречу.
– К кому тебе нужно ехать? Редактор сообщил уже? – Витя сосредоточенно смотрит на меня, какая-то мысль, кажется, не дает ему покоя.
– Да. Погиб молодой парень. Иностранный рабочий. Украинский. Нужно поехать по адресу, где он жил.
– Так я и думал. Я знаю этот маршрут. В этом автобусе обычно едут иностранные рабочие утром. Только, как правило, в семь утра. А этот задержался. Я поеду с тобой. Разреши мне...
– Зачем?
– Тебе нежелательно появляться в этом квартале одной. Там трущобы... Много грубых мужчин. Ну, работяги, без жен... Возьми меня. Я не буду тебе мешать.
– Хорошо. Спасибо, Витя.
Сообщение Швыдко о спутнике не дает мне покоя. Если подписали договор, не разобравшись, то почему не могут расторгнуть его и уличить Россию в обмане? Может, уже нельзя расторгнуть? И разве русские не должны будут платить компенсацию за нанесенный ущерб? Интересно, Витя знает что-то об этом? Наверняка. Надо поговорить с ним, прежде чем идти к руководителю проекта.
– Я знаю, что рассказал тебе Швыдко, – говорит Витя, как только мы выезжаем из здания Техниона.
– Да? И что ты про это думаешь?
– Если бы мы не учились с тобой в одном классе...
– Знаешь, Витя, давай поговорим на эту тему после встречи с украинскими рабочими. Я не очень хорошо вожу машину. Дорога петляет. А разговор серьезный.
– Да. Ты права. Разговор действительно серьезный. Через двадцать минут живописный склон горы неожиданно превращается в захламленные дворы и странные строения непонятной формы. Трущобы...
Странно, но Витя ориентируется здесь довольно легко.
Оставляем машину. Идем к трехэтажному дому, облепленному по бокам пристройками. В подъезде пахнет мочой. Дыры в стенах залеплены обрывками бумаги, газет и полиэтиленовых пакетов. Уцелевшая половина обнаженной улыбающейся девушки с плаката на стене исписана русскими матерными словами.
– Мы на правильном пути, – усмехаюсь я.
– Да.
На втором этаже каменная лестница неожиданно кончается, но сбоку есть узкая железная. Обе лестницы соединяет деревянная доска.
– Каскадерская работа у тебя, Фира.
Витя первым проходит по доске. Подает мне руку. Железная лестница ведет к нужной двери. Стучим. Ни кто не открывает.
Стою за Витей. Смотрю на его огромную спину. Слава Богу, что он поехал со мной. Наконец на пороге появляется пьяный мужик в тельняшке, обрезанной под майку. У него красные глаза, то ли от водки, то ли от слез. Шорты перепачканы белой краской.
– Вам чего? – Смотрит на Витю. – Мы на иврите не понимаем.
– Мы говорим по-русски. Войти можно?
Мужик некоторое время молчит. Рассматривает.
– Входите...
Жилье состоит из одной комнаты. Четыре кровати. Посередине пластиковый круглый стол и стулья. На столе бутылки пива, водка, половина арбуза, хлеб, селедка, картошка с зеленым луком, сосиски в пластмассовом тазу.
За столом сидит детина, голый по пояс, с якорем на руке, и женщина лет пятидесяти. Глаза у женщины злые. Сверлят нас, будто насквозь.
– Чего надо вам? – говорит она наконец.
– Мы из газеты. Ищем родственников или знакомых Александра Степаненко, который погиб сегодня во время террористического акта.
– Из газеты? Какой газеты?
– Центральной, израильской.
– Израильской? Падлы! Пришли! А я мать его! Мать Сашко! Сыночка повидать приехала третьего дня. Повидала!..
– Шо приперлись сюда, жиды пархатые? – вдруг поднимается из-за стола детина, хватает арбуз, швыряет в Витю, но тот успевает отстраниться, и арбуз попадает мне в грудь.
Детина подскакивает к Вите, хватает его за рубаху, но тот с размаху ударяет его в скулу. Женщина закрывает лицо руками, начинает выть:
– Жиды недорезанные, мало вас били на Украине, не добили гадов! Сейчас бы сыночек мой живой был. Сашко мой...
Детина снова бросается на Витю. Мужчина, что открыл нам дверь, хватает детину:
– Петро, хватит! Очумел! Идите, жидки, отседова, пока он вас не прикончил. Идите по добру...
Хватаю Витю за руку, силой тащу к двери. Он поворачивается ко мне. Ненависть в его глазах обжигает меня.
– Витенька, умоляю, пошли! – Но он разворачивается и снова ударяет детину в челюсть.
Я ору.
Паралич от моего звериного крика наступает мгновенно. Мужик, оставив еще не очухавшегося детину, подбегает к Вите:
– Идите, браток, уходите. Дядька он Сашка, вместе работали. Дядька родный. А цэ мать его. Пьяные они от горя, от водки пьяные. Уходите от греха...
Вдвоем с мужиком нам удается вытолкнуть Витю в тот момент, когда детина, очухавшись, бежит с кулаками к дверям. Мужик в тельняшке успевает захлопнуть их.
Я слышу перебранку за дверью, но Витя, кажется, уже пришел в себя. Спускается за мной по лестнице, наконец вырывает свою руку из моей: – Да не держи ты меня, Фира, не пойду я туда снова. Все! Хватит!.. Выбираемся на свет Божий. Солнце ударяет в глаза.
– Умыться бы надо, – прикладываю салфетку к струйке крови на Витином подбородке.
– Тебе тоже.
Только теперь чувствую тупую боль в груди. Моя футболка залита розовым соком арбуза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32