- Что это Лизонька так похудела? - в первый же вечер, лишь только остались они одни, спросила у дочери Вера Ивановна. - И какие-то у нее такие глаза...
- Дай слово, что никому не скажешь!
- Даю.
Ира все рассказала.
- Да что ты говоришь? Негр? Настоящий негр? - всполошилась Вера Ивановна. - Вот и хорошо, что уехал. Негр... Еще чего не хватало!
- Да какое это имеет значение? - рассердилась Ира. - А если бы мой Борис был негром?
- Скажешь тоже! - Вера Ивановна аж руками всплеснула. - Ну уж нет, никаких нам негров не надо!
- Так ты расистка? - ехидно поинтересовалась Ира.
- Не обзывайся, пожалуйста, - призвала ее к порядку Вера Ивановна. Никакая я не расистка, но негр... Вы б еще папуаса мне привели!
- Во-первых, никого мы к тебе не приводили, - возмутилась Ира. Во-вторых, сравнивать Жана с папуасом... Он такая умница, так воспитан... Нашим мальчишкам рядом с ним не стоять! Ох, мама, все-таки ты расистка.
В этот вечер они впервые поссорились всерьез, по-настоящему, но потом, естественно, помирились. Вера Ивановна снова дала честное благородное слово никому ничего не рассказывать, ночью обо всем поведала мужу, и тот с солдат-ской прямотой высказал все, о чем она думала и сама.
- Вот они, ваши новые времена! Напустили в Москву иностранцев: всяких негров, арабов, китайцев... Ну китайцы - куда ни шло. - Он вспомнил вовремя, какой страной занимается его дочка. - Да, китайцы, корейцы ладно, но негры... И эти их Ленгоры - танцы, шманцы... А ты поощряешь!
- Ну, теперь я виновата!
И Вера Ивановна поссорилась уже с мужем. Но он не умел на нее сердиться и всегда, неизменно мирился первым.
- Помнишь Кима? - неожиданно спросил он. - И Васю Ли? Как они нам помогали устроиться и учили делать их капусту кимчхи и лапшу куксу?
- А Карамат подарила мне узбекское сюзане, помнишь? - подхватила Вера Ивановна и благодарно сжала большую теплую руку мужа. - Я похвалила, а она тут же сняла его со стены - "так у нас принято", - и я не смогла отказаться. А ведь как пострадали они в тридцатых... Могли бы нас и возненавидеть.
- Да при чем здесь мы? Но вообще ты права: раз мы русские, так за все в ответе. Могли, еще как! Ты уж будь с ней поласковей, хорошо? Они ж у нас еще маленькие.
И Вера Ивановна подсовывала Лизе лучшие кусочки, поила чаем, пекла пироги, выдала, когда грянули морозы, теплую, толстую, связанную собственноручно в Норильске кофту, и эти простые мелочи потихоньку отогревали осиротевшую Лизину душу.
И еще - Артем. То ли Ира что-то шепнула своему Борису, а тот - другу, то ли такое случилось уж совпадение, только Артем снова возник в Лизиной жизни: явился однажды в дом вместе с Борькой, а там как раз Лиза.
- Ой, привет!
Серые умные глаза вспыхнули радостью, и незримыми токами эта радость передалась Лизе. Она не знала еще, что когда человек одинок - так, как была одинока сейчас она, - то спасает сама мысль, что кому-то ты нужен.
- А мы занимаемся, - зачем-то объяснила она и торопливо добавила: - Но у нас как раз перерыв.
- Знаю, - спокойно сказал Борис, он был уже своим в этом доме. - Ваше расписание мне известно. Пошли погуляем! Сегодня чуть потеплело.
И они вчетвером вышли на улицу.
Мороз под тридцать покинул Москву, переместился к себе, на Север, и только особая, чуткая тишина да жесткий хруст сухого ломкого снега, какие всегда сопутствуют сильным морозам, напоминали о том, как люто было еще вчера в городе.
Темное небо над головой... Тяжелые ветки согнулись под тяжестью снега. И никого вокруг, только они - впереди Ира с Борькой, сзади Лиза с Артемом. Свежий воздух питает легкие, врачует уставший мозг. Артем осторожно берет Лизу под руку.
- У вас когда экзамен?
- Послезавтра.
- Пойдем после экзамена на выставку?
- На какую выставку?
- Одного художника. Он вообще-то не выставляется...
Лиза смеется.
- Значит, он не художник.
Но Артем серьезен.
- Это ничего не значит. А не выставляют, потому что авангардист. Или модернист. Я в этом не разбираюсь. Короче - не в русле... Друзья пробили выставку в одном клубе, на самой окраине, в фойе. Еле уломали директора: ужасно боялся, а чего - сам не знает. Пошли, а? Жаль парня. Никакой о выставке информации, никаких афиш! Только у дверей клуба болтается какая-то бумажка. А тут еще этот мороз: люди нос боятся из дому высунуть. Поддержим искусство? Борька с Ирой идут тоже.
- Ну раз идет Ира...
Лизе было все равно. Она потеряла Жана - это главное, что с ней случилось. Остальное не имело значения. И еще надо как-то оторваться от Сашки, забыть ту безумную ночь. Ведь это о нем писал Жан: "Лиза, не надо!" Почему он вспомнил в письме про Большой театр и как предал друга Онегин? Почему писал о том, как невозможно было бы ему бегать за Ирой? Словно чувствовал что-то, предупреждал... Теперь кто угодно, только не Сашка!
Артем покосился на Лизу. Какая она хорошенькая! И эти короткие сапожки, и пушистая шапка с помпончиками, а из-под шапки выбиваются пепельные волосы, как туман... О чем она думает?
- О чем ты думаешь? - прижал он к себе ее локоть.
- Об этом художнике. Ему, наверное, трудно. И почему он должен писать, как все? Почему его работы не выставляют? В чем, скажи, здесь опасность?
- Опасность? - не понял Артем.
- Ну да, - подтвердила Лиза. - Власти ведут себя так, словно эти несчастные авангардисты делают бомбы. Помнишь постановление - когда-то давно - "Сумбур вместо музыки"? И как травили Зощенко и Ахматову? Потом всю эту травлю назвали неправильной, осудили. Почему же теперь все начинается снова?
Она раскраснелась, пошла быстрее, голос ее звенел в чистом морозном воздухе. Артем слушал Лизу с нарастающим изумлением: хорошенькие девушки не должны быть такими умными! И политика - не их дело. Знал бы он, кто заставил Лизу обо всем этом задуматься! Жан помог ей понять. Она и сама что-то такое чувствовала: смутное разочарование, неясную тревогу казалось, старое возвращалось в общество. Но Жан знал много больше.
- Сила государства в том, какую степень свободы может оно контролировать, - говорил он. - А какая степень свободы у вас? Никакой! Значит, и государство слабое.
- Что такое ты говоришь? - не из убеждения, а от обиды возразила как-то раз Лиза.
- А вот увидишь. Проедите свою нефть...
- Как это - проедим?
- Ну, вы продаете нефть и покупаете мясо...
Лиза так ясно услышала голос Жана, что испуганно оглянулась. Улица белым-бела, светят желтые фонари, и по-прежнему, кроме них, никого. Где ты, Жан? Темное, родное лицо, высокая фигура в беспечно расстегнутой куртке и ботинках на толстой подошве. Почему его к ней не пускают? А картины художника не выставляются - почему? Постой, при чем тут художник? Какая тут, между этими двумя событиями, связь? Какая-то есть... Чтобы все - как один, и один - как все. С детства помнила Лиза какой-то такой лозунг.
- А на выставку пойдем обязательно, - с непонятной Артему горячностью сказала она. - Сдадим экзамен и сразу пойдем.
6
Сдали историю партии - самый трудный, противный экзамен. Никакой арабский с ним не сравнится! Столько пустых слов, обещаний, нарочитой уверенности, столько дат, лиц и событий - мелких, ничтожных! И съезды, и пленумы, и еще какие-то сборища, и все их нужно запомнить, а они так друг на друга похожи, особенно пленумы: на одном решают что-то там ликвидировать и тогда - только тогда! - расцветет пышным цветом сельское хозяйство, на втором - это, ликвидированное, но уже под другим столь же длинным названием решают восстановить... О Господи, как это все упомнить? Впрочем, Лиза и не собиралась запоминать. Понаделала шпаргалок - и все дела. А Ира честно учила, изо всех сил стараясь понять, разобраться - в этом ей помогал отец: когда-то вел семинары. Соответственно Лиза получила "отлично", Ира же "хорошо". Вконец обнаглев, Лиза даже не удосужилась шпаргалку переписать, так по ней и шпарила, то заглядывая в листок, то глядя на преподавателя честным, преданным взглядом.
- В другой раз слушайся старших, - сказала она огорченной Ире. - Из-за этих поганых пленумов сорвалась повышенная стипуха. А ведь она летняя, длинная...
- Да ладно, - постаралась взять себя в руки самолюбивая Ира. - Предки подбросят. Я же не в общежитии!
- Трудно понять, зачем нам их пленумы? - продолжала меж тем Лиза. Все их решения, постановления... Помнишь, как взбунтовались наши иностранцы?
Еще бы Ире не помнить! Жан все уши им тогда своим возмущением прожужжал.
- Почему мы должны учить историю вашей партии? - кричал он на Иру. Русский - да, литература - конечно, история - тоже... Но это...
Он не смог подобрать подходящего слова, да и Лиза остановила его. Подошла, обняла за плечи.
- Тихо, тихо, при чем тут она?
Жан мгновенно умолк, виновато взглянул на Иру, улыбнулся смущенно жемчугом блеснули ровные белые зубы, - низко склонив курчавую голову, чуть коснулся поцелуем ее руки, а Лизу дружески чмокнул в щеку.
- Извините, конечно, при чем здесь вы?
А через неделю ворвался сияющий, гордый.
- Отменили! Разрешили! И на лекции не нужно ходить! Только китайцы будут учить и сдавать. Их землячество с самого начала было против, они и в ректорат не пошли. Ну так им и надо - пусть зубрят, если хочется. Мало им своих, что ли, пленумов?..
Итак, Ира с Лизой сдали историю КПСС и с сознанием выполненного долга, с легкой душой и веселым сердцем пошли на выставку со своими мальчиками.
Это только так говорится - "пошли". На самом же деле долго ехали в метро - с двумя пересадками, - потом на автобусе: клуб и в самом деле находился черт-те где. Большой, белый, с массивными, как слоновьи ноги, колоннами, он гордо возвышался в районе серых пятиэтажек, но погоды здесь явно не делал. Вечером там шел приключенческий фильм, а сейчас, днем, было ошеломляюще пусто, хотя афиша у входа приглашала на выставку.
- Проходите, проходите, - приветливо сказала старенькая вахтерша с усталым от долгого бездельного сидения лицом и блеклыми, словно выцветшими глазами. - Вон гардероб, можете раздеться, я пригляжу. Все одно никого нет.
Чуть помедлив, пришедшие повесили свои пальто, и эти четыре одежки, скромно притулившиеся в громадном пустом гардеробе, как-то особенно зримо подчеркнули полный провал выставки, на которую только они и пришли.
Зал, где висели картины, был, разумеется, пуст. В углу стоял покрытый красным сукном столик с красной же книгой отзывов. И даже ручка предусмотрительно лежала рядом. И эта книга, и эта ручка прямо-таки вопили о милосердии. "Обязательно напишу!" - решила Лиза, взглянула строго на Иру, и та кивнула.
- А как же, - тихо ответила она на немой Лизин призыв.
Их беспечные спутники не обратили внимания ни на книгу, ни на сиротливую ручку, не заметили быстрый обмен взглядами Иры с Лизой, не поняли, о чем сказала Ира. Нечувствительные к мелочам, как все мужчины, они искали глазами художника.
- А где же Лёня? - спросил в пространство Борис.
- Да здесь я, здесь.
С того конца зала к ним шел, сунув руки в карманы стареньких брюк, высокий, с прямыми, костлявыми даже плечами, невероятно худой парень. Ярко-синие глаза васильками цвели на бледном лице. Серый поношенный свитер свободно болтался на тощем теле. Светлая бородка была аккуратно подстрижена. Неопределенного цвета кеды неслышно ступали по ковровой дорожке.
- Дорогим гостям - нижайший поклон, - ернически поклонился он, не вынув, впрочем, рук из карманов. - Вы у меня сегодня первые. И последние, добавил он после паузы почти шепотом.
Что-то похожее на изумление было в этом сдавленном шепоте, что-то испуганное и пугающее. Лиза не могла бы определить точно, что.
- Почему? - энергично возразил Борис. - Придет народ в кино и заглянет!
Он-то хотел утешить, приободрить, а получилось плохо. Лицо художника странно перекосилось, задергался левый глаз, он привычно прижал руку к виску.
- Заглянет? - уязвленно переспросил он. - Искусство как приложение к шпионским страстям?
И тут, оторвавшись от Артема, к нему подошла Лиза.
- Покажите нам вашу выставку, - мягко сказала она.
Но художник участия ее не принял. Напротив, оно его рассердило.
- А что показывать? - грубовато спросил он. - Смотрите... - И сделал широкий приглашающий жест. - Смотрите, - повторил он. - А мне, извините, некогда: призвал директор - нежданно-негаданно. Что ему, черт его не видал, интересно, нужно?
И, распрямив свои и без того прямые плечи, быстрыми шагами покинул зал.
- Не обращайте внимания, девочки, - негромко сказал Борис. - Он просто нервничает, но очень добрый. Я сам вам сейчас все покажу. Это, например, "Мир грез"...
И Борис подвел их к первому полотну.
Картины были такими же странными, как их создатель. Переливались, переходя без полутонов одна в другую, яркие, раздражающие глаз краски, скрещивались линии, эллипсы и округлости, в которых мелькали какие-то тени. Иногда можно было угадать заштрихованную тонкими линиями человеческую фигуру, или плавающий в океане глаз. Горели звезды, и летели кометы, на белом пространстве выплывал, как из тумана, крест. Лиза плохо разбиралась в живописи, редко ходила в музеи и не смела судить. "Крест - это он зря, рассеянно подумала она. - С крестом никуда не пустят, ни на одну выставку..." Но почему бы не быть и такому искусству - декоративному, с ее точки зрения? Почему его прячут в каком-то клубе на окраине города?
Она стояла, задумавшись, у белого пространства с тенями: чем-то картина ее задела. Артем, потоптавшись немного рядом, примкнул к Ире с Борисом - те уже были на середине зала.
- Понравилось?
Художник в своих мягких, пропыленных, а теперь она заметила, что и рваных, кедах стоял совсем рядом - она даже вздрогнула от неожиданности.
- Да, - честно ответила Лиза.
- Чем? - строго спросил художник.
- Не знаю...
Он засмеялся глухо, негромко и хрипло.
- Хороший ответ. Главное - откровенный.
Лиза мельком взглянула на Леонида. В синих глазах застыла глухая боль. Не колеблясь, не сознавая, что делает, она коснулась его руки.
- Не обижайтесь, - ласково сказала она. - Я и вправду не знаю. Просто мне нравится стоять и смотреть на ваш "Мир грез", на эту картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30