— Какая? — спросил Фарит.
— Эх, вам, журналистам, проговоришься, так потом локти кусать будешь! Ну да ладно… Хочу организовать собачьи бои. Я с ребятами уже говорил. Они согласны помочь поднять это дело. А потом раскрутимся! Я этих щенков буду сам воспитывать — зверей из них сделаю. Людей они видеть у меня не будут… Ведь сейчас хозяева своих породистых бультерьеров жалеют — дорогие очень собачки. А эти не племенные, а для боев как раз сгодятся.
— Так жалко же на бои, — сказала я.
— Ты еще не знаешь, что такое боевая собака. Без драки ей как без воздуха. И ты не знаешь, что такое бои! Тебе понравится! — ухмыльнулся Алик.
Мы с Фаритом молчали и продолжали внимательно рассматривать щенков. Но я-то уже догадывалась, что мы без собаки отсюда не уйдем.
— Ну, какого берете? — нервно спросил Алик.
— Вот этого, — Фарит указал на белого щенка.
— Да зачем, он не больно крупный, вот этого берите! — Алик показал на другого щенка, с черным ушком.
— Нет, — убежденно сказал Фарит, — Мы возьмем этого белого. У него основание хвоста толстое. Щенков нужно выбирать по хвосту. И по носу. У этого нос уже начал темнеть. Значит в нем больше энергии!
Я вгляделась в белого щенка. Мне нравился не его толстый хвост. А его абсолютная белизна. В ней была какая-то необъяснимая гармония.
Какой он был маленький! Он просто умещался на ладони. У него были кривоватые лапки с розовыми пальчиками. У него была такая маленькая пасть, что соска была для него слишком велика. Его можно было кормить только из пипетки. Моя мечта о крупной собаке вновь была похоронена. Мне даже не верилось, что из этого создания что-то вырастет. Это не щенок был, а какая-то почка…
— Ну и как мы его назовем? — спросили меня мои мужики.
Я была главным специалистом по придумыванию имен. Обычно, имя приходило ко мне как озарение. Как неодолимое вдохновение. Я никогда не могла объяснить, почему именно это имя, а не другое. Просто было какое-то внутреннее чувство. Каждому животному подходит лишь определенное имя.
На этот раз я думала не так долго:
— Пусть он у нас будет Крисом.
Потом у Криса появится великое множество имен, которые в зависимости от настроения будут давать ему люди — Кристофер, Кристобаль, Крысеныш, Крисек… И все эти имена он будет любить и принимать с радостной благодарностью…
Но пока он был только Крисом. Маленьким Крисом.
Для него не нашлось ничего более удобного, чем красный полиэтиленовый тазик: в глубоком гнезде из мягкой тряпки он чувствовал себя вполне уютно, но все же, наверное, ему не хватало теплого материнского бока. В отличие от большинства щенков, Крис совсем не скулил. Он только сжимался в тугой комок, стараясь спрятать между лапок слепоглазую розовую мордочку. Чтобы он не замерзал, мы положили тазик под настольную лампу, которая горела и днем и ночью.
Крис рос как тесто, замешанное на свежих дрожжах.
Через несколько дней у него открылись глазки. Мягкий розоватый носик темнел самым удивительным образом: сначала на нем появились пятна, потом они стали расползаться, и наконец пестрый нос окончательно почернел. Темные ободки появились и вокруг глаз — как будто Крис подкрасил себе веки. Его небо тоже сделалось темным, а на круглом розовом брюшке появилась россыпь темных пятнышек. В остальном же Крис остался столь же снежно-бел, как и при рождении.
Толстые, еще короткие лапы щенка крепли с каждым днем, и скоро полиэтиленовый таз оказался мал для него, и ничто уже больше не могло удержать Криса. С яростной настойчивостью, молчаливо, он лез наверх, и, зацепившись лапами за край тазика, плюхался на пол. Этот маленький белый клубок путался под ногами, то и дело оказывался под дверью, и мы все время боялись зашибить или придавить его.
Как-то с самого начала Фарит решил воспитывать Криса «свободным художником». Он считал, что Крис должен полностью соответствовать своей уникальной породе. А про бультерьеров мы начитались вдоволь! А может быть, как раз в то время нам запомнилась статья о японских детях, которых родители ни в чем не ограничивают. Может быть, это была просто интуиция — но Крис впоследствии вырос в благородного и мужественного пса. А такой и должна, наверное, быть настоящая боевая собака.
И вот поэтому у Криса не было никогда своего «места». Он спал там, где хотел. Он просто обожал всякие темные места, и то забирался глубоко под диван, то уползал в щели между мебелью и стенами, то его можно было найти в бельевом шкафу, среди вороха одежды.
Вообще-то детство его было обыкновенным счастливым детством благополучной и любимой собаки.
Крис быстро забыл о соске и молоке и теперь с одинаковой жадностью пожирал мясо, хлеб, макароны, яблоки, печенье… Он стал таким необыкновенно толстым и мягким, что как-то заглянувший к нам Алик был поражен его толщиной и провисшей спиной.
— Во что вы собаку превратили! Это бегемот какой-то, а не буль! Его гонять надо.
— Успеется, всему свое время, — улыбался Фарит.
Неуклюжий, тяжелый, со своим бешеным темпераментом, Крис то и дело расшибал себе лоб, или на него кто-нибудь наступал. Но он не оглашал при этом квартиру жалобным визгом. Он молча жмурился, словно проглатывая свою боль. Совершив очередное «преступление», Крис не поджимал хвост и не ложился на пол с униженной покорностью. Он лишь вздыхал, принимая шлепки и опускал голову с большими, еще болтающимися ушами.
— Мне кажется, его не надо ничему учить, все уже в нем заложено, как программа в компьютере, — как-то сказал Фарит.
Наверное, так оно и было. Мы отчетливо видели, что наш Крис отличается от других щенков.
Однажды Крис съел голенище моего нового кожаного итальянского сапога. Это было уже слишком. У меня так редко бывают хорошие дорогие вещи! Сапоги были из их числа. Ни разу не надеванные. Собачке еще только чуть больше месяца, а она уже пожирает лучшую и дорогую обувь. Что же будет потом?! Надо хорошенько проучить его. Я взяла ремешок, схватила Криса за толстый загривок, и, тыча его мордой в то, что недавно еще было красивым сапогом, закричала на него:
— Вот это фу, понимаешь, Фу! Фу!
Я ударила щенка ремешком, потом еще раз.
Обычно гневный пыл тут же остывает при виде покорной, распластанной на полу и жалобно скулящей собаки. Но этот маленький бультерьерчик словно и не чувствовал себя виноватым. Он только все ниже и ниже пригибал голову и молчал, исподлобья косясь на меня. Меня это просто оскорбило, я шлепнула его посильнее, чтобы дошло. И тут Крис вдруг зарычал. Впервые в жизни. Тоненько, но очень грозно и непримиримо.
— Что-о?! — удивилась я, — Ты еще рычать?
Но маленький звереныш и не думал уступать. Он оскалил розовые десны с острыми клычками, он прижал уши к голове, глазенки его сверкали, и рык перешел в истеричное завывание.
Уверенная, что Крис не посмеет меня все же укусить, что у него просто даже злобы на это не хватит, я протянула к нему руку, но тут же отдернула ее. Пальцы обожгло словно каленым железом. Брызнула кровь. А щенок захлебывался от рычания. Он мелко дрожал, но не от страха, а от ярости, и по всей его спинке от загривка до хвоста шерстка встала дыбом.
Я могла бы взять его за шиворот и запереть его в темном туалете. Я могла бы одной ладонью сжать эти слабые челюсти, и он бы даже не пикнул… Но я не стала этого делать, потому что Крис не виноват в том, что он такой. Это его суть, его природа — не уступать. Не стану я его ломать. Что еще есть в бультерьере, кроме его характера?
Я пересилила себя, улыбнулась и ласково сказала:
— Ну ладно, ладно. Иди ко мне, Кристи, ко мне! Хороший мальчик!
Перемена в настроении щенка наступила мгновенно. Словно переключатель сработал. Он доверчиво подсунул голову под мою ладонь и застучал по полу хвостом. Он был прощен и тут же простил сам. Еще минуту назад его переполняла ярость, он готов был разорвать меня на клочки, теперь же он задыхался от нежности и любви: извиваясь своим упруго-тяжелым тельцем, Крис пытался устроиться у меня на руках и во что бы то ни стало облобызать мне все лицо.
III. Первое лето
В жизни каждого домашнего щенка наступает момент, когда его впервые в жизни выводят на улицу, и он с удивлением узнает, что мир не ограничивается стенами его уютного жилища, что кроме его хозяев существует еще много других людей, что кроме него самого — множество других собак.
Фарит наконец решил, что щенок, получивший полную дозу всевозможных прививок, достаточно окреп, чтобы противостоять тем ужасным инфекциям, что каждый год собирали в городе свой зловещий урожай — энтерит и чумка особенно не щадили молодых собак. Я давно и с нетерпением ждала, когда же наконец можно будет начать гулять с Крисом.
Стоял тихий и теплый день — один из нежных, призрачных предвестников весны. Казалось, ничто еще не предвещало ее прихода — сугробы были высоки и глубоки, а сам снег — сух и хрусток. Вороны, отъевшиеся на помойке, лениво покачивались на ветках тополей. Но небо было уже не зимним. Сквозь светлые высокие облака просвечивала ультрамариновая синева.
Крис зажмурился от яркого света и жадно вдохнул холодный душистый воздух. Его лапы коснулись чего-то холодного и мягкого. Щенок торопливо поднял лапу и встряхнул ее, поднял другую, сделал несколько неверных шагов и обалдело уселся на хвост. Вокруг был бесконечный простор, и белый, ослепительный свет!
Он, в свои четыре месяца, вовсе не был неуклюжим увальнем, какими бывают в его возрасте щенки многих пород собак. Стройные толстые лапы, выпуклая, и уже широкая грудка, крупная голова с острыми ушами, подвижный прутик хвоста. По бульдожьей линии достались Крису широкий лоб и массивная, несколько коротковатая морда. Но раскосые, маленькие, глубоко посаженные глаза с толстыми веками явно указывали на его принадлежность к племени бультерьеров.
Прошел еще месяц, и Крис принялся за свою квартиру всерьез. Похоже, он просто не знал, куда девать распирающую его энергию. Когда заканчивалась утренняя суета, все уходили из дома — наступало время Криса. Теперь он мог делать абсолютно все, что хотел. Он забирался на кухонный стол и сметал с него все предметы. Он залезал во все шкафы и грыз все подряд: пакеты с крупой и старые кастрюли, подушки, обувь, столярные инструменты, одежные щетки… Каждый вечер мы возвращались домой с ожиданием нового сюрприза, и Крис всегда оправдывал наше ожидание: мы находили то перегрызенный шнур от телевизионной антенны, то сломанный алоэ в разбитом горшке, то разорванную подушку, покрывшую палас белым как снег пухом, то новый веник, разворошенный до последней веточки. Когда мы начали тщательнее запирать шкафы, Крис стал «разрабатывать» полы и стены. Однажды вечером мы обнаружили, что линолеум на кухне отодран почти что на треть и перемолот на мелкие кусочки. Потом настал черед кухонной стены — она печально обнажила свою бетонную сущность.
Мы вырастили не одну собаку. Но никто из них, и даже все они, вместе взятые, не наносили имуществу столь ощутимого ущерба! К тому же других собак еще можно было как-то вразумить — наказать, и в конце концов добиться послушания. Но этот миленький белый песик! Он не принимал никакой резкой критики. Бить его было просто невозможно — неуправляемая ярость охватывала этого маленького звереныша, казалось, он, не дрогнув, готов перегрызть всем горло.
После того, как Крис поработал над недавно купленным мягким уголком на кухне, даже мои нервы не выдержали (а я спокойнее Фарита переношу всевозможные «шуточки», которые устраивают домашние животные).
— Нет, это просто невозможно! — воскликнула я, горестно взирая на разорванный в клочья мягкий уголок, еще утром такой новенький и красивый, — Ты должен ему показать, кто в доме хозяин, иначе завтра он нас сожрет! Он даже тебя ни во что не ставит!
— Пусть растет свободным, — пожал плечами Фарит, — Иначе, это будет не бультерьер.
— Нет уж, ждать, пока он совсем обнаглеет! Уж лучше вернуть его обратно Алику. И кто его просил навязывать нам эту собаку! Хотела же я ротвейлера! Ни одна собака не ведет себя так… Крис меня просто унижает своим нахальством.
— Я никому не отдам Кристью! — сказал вдруг Тимур, и в его темных глазах заблестели слезы. Он сел на пол и обхватил щенка обеими руками. Тимур уже с трудом мог сдвинуть с места тяжелую тугую «тушку» Криса. Теперь щенок, еще минуту назад настороженный и готовый к обороне, весело и нахально улыбался, глядя на меня немигающим взглядом: «Вот, смотри, у меня есть защитники!»
В то время мои отношения с Крисом были довольно сложными и нестабильными. Конечно же я любила его, но гуляла с ним редко, разве что ежедневно варила ему кастрюльку супа. Крис казался мне очень избалованным и капризным. Я была уверена, что муж воспитывает собаку неправильно. Но это была как бы «его» собака.
А Фарит каждый день подолгу гулял с ним и начал почти что ежедневные изнурительные для щенка велосипедные пробежки. Крис менялся на глазах: из толстого увальня он превращался в крепкого, мускулистого, молодого пса. Вскоре появились и новые знакомые — владельцы собак. С одним из них, Валерой, у которого была веселая, заводная фокстерьерша Белка, Фарит часто ходил на дальние болота, где Белка и Крис охотились на сусликов.
Ему было пять или шесть месяцев, и он был совершенно благодушно настроен по отношению ко всем собакам. Он не боялся больших и взрослых псов, не валился перед ними в священном трепете, подставляя живот и вытягивая лапы, не лизал униженно их в морду и не заглядывал просительно в их глаза. Он просто был с ними на равных, он всех приглашал поиграть с ним, побегать, побороться. Ему еще пока не встретился пес, который бы захотел устроить ему трепку: уж больно весел и добродушен был маленький белый бультерьерчик!
Белка, которая была уже гораздо мельче Криса, обладала таким же неукротимым темпераментом, и могла носиться по поляне, играть, кувыркаться и бороться с ним часами. И Крис обожал ее со всей пылкостью своего наивного детского сердца.
В первый раз, когда они пошли поохотиться на сусликов, Крис долго не мог понять, что же от него требуется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23