Игнатьев давно обдумывал эту идею. Наконец, она созрела и была кропотливо просчитана. Ему казалось, что любой человек, обладающий элементарным здравым смыслом, должен тут же за нее ухватиться, обрадоваться ей и сделать все зависящее от него для ее реализации. «Евразийский крест» должен был вознести Игнатьева к новым властным высотам. Нет, деньги его не интересовали. И власть как самоцель, тоже. Он просто знал, что власть открывала ему иные горизонты, давала невиданные возможности для того, чтобы переломить ситуацию в стране, которая становилась все более критической, несовместимой с нормальными представлениями о жизни.
На третий день ему удалось добиться приема у первого вице-премьера Коровникова.
Они были шапочно знакомы. Игнатьев испытывал к нему неодолимую брезгливость — у Коровникова всегда были холодные липкие ладони.
Коровников давно уже подвизался на поприще большой политики, еще с тех пор, как он вылез на трибуну у Белого дома в девяносто первом и страстно призвал народ отстоять погибающую демократию. Он успешно вползал на крутую карьерную лестницу и вот теперь дослужился до первого вице-премьерства. Коровников целеустремленно лепил себе имидж либерала и горячего защитника всяческих свобод. Видимо, ему хотелось добиться большего — почему бы не стать, например, президентом? Но тупой и непонятливый электорат почему-то Коровникова не любил. Глядя на этого неумеренно разжиревшего человека с розовым сальным лицом, лысиной, которую он пытался прикрыть редкими и мягкими волосами, красным ртом, который, пришепетывая и причмокивая, обрушивал на зрителей и слушателей поток витиеватого красноречия, — мало кто верил в бескорыстность и чистоту помыслов Коровникова.
И тем не менее от него зависело многое. Коровников встретил Игнатьева и его думского помощника Пашу Маслова в своем огромном кабинете. Несмотря на большой колыхающийся живот, Коровников двигался суетливо, легко и как бы подпрыгивая.
— Здравствуй, здравствуй, господин Игнатьев! Давненько не встречались! — Коровников протянул Олегу свою белую пухлую руку, и Игнатьев с внутренним содроганием пожал вялые сырые пальцы вице-премьера.
Посередине кабинета стоял большой инкрустированный овальный стол, окруженный мягкими креслами с высокими спинками. Олег с указкой в руке подошел к карте России и в который уже раз начал рассказывать про свой «Евразийский крест». Паша Маслов присел рядом, чтобы вовремя подавать ему нужные бумаги и документы. Коровников сел в одно из кресел, вытащил блокнот с ручкой и выжидательно склонил на бок круглую щекастую голову.
Игнатьев говорил долго и даже устал. Вначале Коровников довольно внимательно смотрел на карту, кивал головой и характерно причмокивал своими красными губами. Но потом он склонился над блокнотом и стал что-то непрерывно записывать. Подавая Игнатьеву очередной стакан воды, Маслов вдруг подмигнул ему, и скосив глаза на вице-премьера, шепнул:
— Глянь, что он рисует!
Олег, никогда не жаловавшийся на плохое зрение, взглянул в блокнот Коровникова и к своему удивлению увидел там не цифры и выкладки, а смешные фигурки чертиков. Как раз в это самое мгновение пухлые пальцы выводили позолоченным «Паркером» очередного хвостатого чертенка.
— Все чмокаешь, козел, да чертей рисуешь?! — яростно заревел Игнатьев и подскочил к Коровникову, замахнувшись на него указкой, — Ах ты, жирный боров!
Глаза вице-премьера расширились от ужаса, рот по-детски раскрылся, в одно мгновение он сполз с кресла и проворно юркнул под стол. С разных сторон кабинета к ним подскочили какие-то секретари, остолбеневший Маслов схватил Игнатьева за руки, распахнулись двери, и в зал вбежали высокие крепкие парни в штатском.
Игнатьев понимал, что сморозил непростительную глупость, но ничего он с собой не мог поделать, убедившись, что в голове вице-премьера есть место только прыгающим нарисованным чертям, а не его выстраданной программе.
Хихикая и цепляясь за руки верных секретарей, Коровников вылез из-под стола. Лицо его было покрыто крупными каплями пота, мягкие волосики на лысине совсем промокли. Не взглянув на Игнатьева, он торопливо вышел из кабинета. К Игнатьеву подошел один из его секретарей и сказал ледяным бесстрастным голосом:
— Ваши документы будут рассмотрены. Оставьте их в приемной.
Оказавшись в своей машине они с Масловым минут пять не могли унять душивший их смех. Игнатьев ругался как последний грузчик, а Маслов восторженно повторял:
— Вот это кайф, Олег Иваныч! Вот настоящий кайф! Как же ты его! Интересно, он в штаны наделал или нет?!
В тот же вечер на заседании думской комиссии депутаты прокатили его поправку. Причина была совершенно тривиальной. На заседание собрались слишком поздно, к концу рабочего дня. Все нервничали: у председателя подкомиссии по энергетике Сухорукова намечался в этот вечер банкет в «Метрополе» — в честь дня рождения. Никому не хотелось его пропустить. И никому не хотелось вникать в скучные и сухие экономические выкладки игнатьевского проекта.
Игнатьев сидел мокрый от пота, пунцово-красный, сжимая кулаки. Он почти вслух скрежетал зубами:
— Мерзавцы, шкуры продажные…
— Только не вслух, Олег Иваныч! — жалобно заблеял его сосед слева, коммунист Садочкин.
Но депутатам по большому счету было все равно. Им хотелось поскорее закончить.
Несколько раз Игнатьев набирал по своему сотовому номер Яны, но на работе ее не было, а домашний телефон не отвечал. И это тоже выводило его из себя. Он вдруг ощутил себя никому ненужным и одиноким. Где была она, его любимая женщина, его Янка?! Какие-то глупые, яростные мысли лезли в его голову, он вдруг представил ее в постели с каким-нибудь мужиком. Нет, нужно что-то решать. Так больше жить он не может и не хочет. Янка должна быть с ним. Рядом. Всегда. А ему нужно лететь в Испанию, к жене, и расставить все по своим местам. Он все оставит жене и детям. Ему ничего не нужно. В конце концов для себя и для Янки он еще заработает кучу денег. Деньги, это жалкая условность, фетиш для напыщенных дураков.
Он с ненавистью посмотрел на сытые, лоснящиеся лица своих думских коллег. Он видел, как большинство из них, заняв вожделенное кресло, тут же позабыло о благородных помыслах трудиться во благо родины и народа. Но во свое собственное благо все они трудились очень энергично и успешно. И им все было мало.
«Бог мой, в какой же заднице я вместе с ними оказался! Всех их… на баржу погрузить и сбросить в море, где поглубже…» — думал он.
Как он и ожидал, его проект прокатили. Его вопрос был последним, и теперь депутаты, совсем как школьники, радующиеся окончанию уроков, громко хохотали, хлопали друг дружку папками и портфелями, травили анекдоты, нетерпеливо запихивали свои бумаги в дипломаты, мгновенно утеряв к ним всякий интерес. Сладострастное предвкушение шикарного банкета витало над залом.
Игнатьев не мог больше совладать с приступом бессильной ярости, охватившей его. Он рявкнул на весь зал:
— Какого хрена вы тут делаете, жирные задницы?! Не нажрались еще?!
— Грубиян! Мы в суд подадим! — взвизгнула какая-то толстая баба с накладной прической.
— Эй ты, независимый ты наш депутат, потише на поворотах! — это было последнее, что услышал Игнатьев, хлопнув дверью.
У дверей Думы ему подвернулся знакомый банкир Туровский. Они решили ехать ужинать в «Царскую Охоту». Подальше от дурацкого банкета.
Вообще-то Игнатьев практически никогда не ужинал и не обедал в ресторанах. Обычно по пути на свою московскую квартиру он заезжал в первый же попавшийся продуктовый магазин и покупал какой-нибудь готовый полуфабрикат. Или кусок колбасы с буханкой хлеба. Но сегодня, когда Туровский предложил ему поужинать, он не отказался. Все равно день испорчен.
Игнатьев отпустил своего измученного шофера и пересел в огромный тяжеловесный джип Туровского. Пара дюжих телохранителей пристроились позади на «Ауди».
— Что, Сень, боишься за свою жизнь? Напортачил, небось, а? — усмехнулся Игнатьев.
Семен Туровский, щекастый, лысоватый, с черной окладистой бородкой доктора технических наук, весело рассмеялся:
— Жизнь каждого честного человека в этой стране, Олег Иванович, находится в постоянной опасности. Вот я вас очень уважаю и все удивляюсь, как это такая важная персона без телохранителей ходит.
— А кого мне бояться, Сень? Я никого не граблю и не подставляю! — фыркнул Игнатьев. Мысль о телохранителе и в самом деле показалась ему совершенно глупой.
Они уже въезжали во двор ресторана, заставленный всевозможными и разнокалиберными иномарками.
В этот вечерний час зал был переполнен. Но столик для господина Туровского тут же нашелся. Очень удобный, в тихом углу, из которого хорошо просматривался весь полутемный зал, оформленный в виде старинной русской избы: толстые деревянные стропила уходили высоко вверх, в центре крутилось колесо настоящей деревянной мельницы. Деревянная утварь, лапти, снопы и серпы, лубочные картинки, портреты русских царей и картины в золотых рамах, полотенца и рушники, и множество каких-то неожиданных предметов висело на стенах и гроздьями свешивалось с потолка и создавало немыслимое смешение времен и стилей, атмосферу богатой и кичливой безвкусицы. Вышколенная ресторанная обслуга сияла красными сапогами, вышитыми русскими рубахами и сарафанами. Единственное, что было живым и настоящим — так это запах разнообразной и вкусной пищи.
— А говорят, у народа денег нету! — хихикнул Туровский, с удовольствием закуривая сигарету.
— Сень, твои шуточки неуместны. Посмотри на улицу и там увидишь народ. Тут не народ сидит. Тут клопы, блохи, тараканы сидят, — Игнатьев равнодушно разглядывал меню, не зная, на чем же ему остановиться.
— Ой, ой, ну зачем так грубо, — поморщился Туровский и кивнул склонившемуся над ним молоденькому официанту: — А как сегодня севрюжатинка, милый, свежая? Так…икорочки нам, на закусочку, что там у вас еще к водочке… Какую водочку будем, Олег Иванович?
— Не пью я… — начал было Игнатьев, но Туровский тут же перебил его:
— Это ты брось, брось, в които-то веки собрались поболтать! — и вновь повернулся к официанту: — Ну и пивка нам, братец, ирландского… ага…это сначала, для разминочки! — и довольный, с облегчением откинулся на спинку тяжеловесного деревянного кресла.
— Скажи мне, Сень, ты лично веришь, что Россия возродится? Что можно ее вытащить из этого дерьма? — Игнатьев пристально смотрел на Туровского.
— Я тебе как банкир скажу. Россия — всего лишь сырьевой придаток. Судьба у нее такая. Я тебе по-дружески советую делать отсюда ноги, пока не поздно. Все отсюда сейчас сваливают, кто умеет думать, у кого башка есть. А кто только копать умеет, граблями своими вот этими работать — они пусть остаются. Этому быдлу другой судьбы и не нужно. А мы ее выкачиваем, мозгами своими, ведь правда? Прощай, умытая Россия, ха-ха! Еще немного осталось, вот выкачаем и можно будет сваливать. Ты ведь тоже хитрый у нас, Олег Иванович! Знаешь ведь, что нигде в мире таких шальных бабок не сделать.
— Но ведь здесь гигантские экономические ресурсы! Только работай!
— Какие ресурсы?! Это сказки! Вот ты, нефтяной король! Да ведь в том же Персидском заливе ее добывать теплее и дешевле! Да и вообще — лес у нас в Бразилии, никель — в Канаде, алюминий — в Америке. Не понимаю, чего такого особого в России? Понимаешь, сейчас никому не нужна твоя Россия! — Туровский весело засмеялся, — Не нужна никому! А чтобы атомное оружие отобрать, которым мы всех пугаем, достаточно парашютно-десантной дивизии. Высадить и забрать все эти ракеты к чертовой матери! Что ты как мальчик, ей богу?! В депутаты вот играешь. Неужто, надеешься что-то изменить?!
— Вот такие наглецы как ты и сидят во власти. Слуги дьявола! Коровников, падла, вон чертей рисует! Я целую неделю встречи с ним добивался, а он чертей рисует! — сказал Игнатьев, краснея от вновь подступившей ярости.
— Чертей! Ха-ха! — радостно хихикнул Туровский, — Ну я ж тебе говорю, бесполезно все это, только лоб себе разобьешь, или тебе башку снесут. Если будешь высовываться.
— Короче, лично ты не видишь никаких перспектив?
— Абсолютно! Ну, ты, если видишь, работай давай. А мне эта страна по барабану. Это ты электорату своему пой про патриотизм. Электорат, от приучен к патриотическим песням… Ну… Давай лучше махнем. Ну ее, эту Россию. Давай за нас, за головастых, а?
Так и не дождавшись Игнатьева, Туровский смачно осушил рюмку и набросился на закуску, заполонившую весь стол.
Игнатьев пригубил бокал ледяного черного горьковатого пива и снова подумал о Яне. Он снова набрал ее номер. На этот раз трубку взяли. Это был ее муж. Разговаривать с ним у Игнатьева не было никакого желания. Он отчетливо выругался и залпом допил свой бокал.
Вчера у Янки был день рождения. Но куда же она могла деться сегодня?! Эх, сидеть бы сейчас в этом кабаке с ней, а не с этим козлом, который масляными глазками поглядывает на молоденьких официантов! Гомик он, что ли? Скорее всего. Вот они, эти козлы, какие. Вот их гнилое и циничное нутро. Они как саранча, заполонили все. Они везде. Они во власти. Они правят балом. Так чего же ждать от несчастной страны и несчастного слепого народа?
Мастер поехал в «Царскую Охоту» не столько для того, чтобы вкусно поужинать, хотя и был очень голоден, сколько для того, чтобы не упустить вероятного удачного стечения обстоятельств. Пора было отрабатывать наконец этого клиента. Сроки уже начинали поджимать. А потом… Потом он будет отдыхать. Он так устал за эти месяцы! Он махнет куда-нибудь подальше. На какие-нибудь острова Фиджи. Или лучше на Тибет?
Пора было выбрать наиболее удобный момент. Ресторан — не самое плохое для этого место.
И вот теперь он сидел почти что напротив Игнатьева и его спутника. Сегодня Мастер был в черном концертном фраке и рядом с ним лежал великолепный английский футляр для кларнета. И в футляре был кларнет. Сегодня Мастер был музыкантом известного оркестра, задумчивым, утомленным долгими гастролями или грандиозным концертом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23