яркие зеленые звезды разогнали тьму сна и вспыхнули, открыв ослепительно яркий солнечный день, тишину прорезали звуки тысячи труб и огромная толпа людей восхищенно кричала здравицы одному человеку — высокому мужчине в золотых воинских доспехах с обнаженным мечом в руке, стоявшему у огромного трона, гордо расправив плечи. И крики этих людей, сквозь сон запечатлелись навечно в памяти юного атланта: «Да здравствует царь Кулл, вечная ему слава!»Царь Кулл… Откуда взялось это сумасшедшее видение в его голове, что оно означало?Но что-то неуловимо изменилось той ночью в юноше.Когда они втроем — Хор-нак, Ам-ра и Кулл — подходили к знакомой, переливающейся в лучах утреннего солнца, реке, у которой в береговой скале темнели зевы родных пещер, Кулл еще не осознал этого изменения.Возле пещер, у врытого в землю столба, собралось все племя. Угадать причину оказалось несложно издалека: к столбу была привязана Сарита, рядом с зажженным факелом в руке прыгал жрец племени, выкаркивая заклинания и проклятия, готовый поджечь сложенные у ног несчастной поленья.— Попалась, распутница! — зло процедил Хор-нак, не сбавляя шага. — Поделом ей, нечего было убегать с этим проклятым лемурийцем! Не он ли там валяется?Кулл, стараясь не отстать от старшего, вгляделся вдаль. Неподалеку от позорного столба казни валялось изуродованное тело лемурийского моряка. Одна из собак пыталась оторвать мертвецу ухо, остальные, свернув кольцами хвосты, брехали рядом, но на них никто из собравшихся не обращал ни малейшего внимания.Охотники сбросили добычу с плеч, уложили на специальных камнях, чтобы потом оленину обработали женщины, положили рядом копья и подошли к толпе.Жрец, размахивая дымящимся в левой руке факелом, продолжал выкрикивать проклятия предательнице, поправшей законы своего народа.Кулл бросил быстрый взгляд на Ам-ра. Юноша был бледен, прикусил губу, чтобы не закричать.На лице опозоренной обнаженной Сариты тоже не было ни кровинки; деревянная цепь некрасиво задрала вверх правую грудь. Девушка боялась — уже не смерти, быстрая гибель была бы для нее сейчас подарком свыше. Она боялась неминуемой боли и долгой муки. И ни в ком, ни в одном взгляде, не видела ни искры сочувствия.Даже мать Сариты — пожилая женщина со взлохмаченными волосами и в сбившейся протертой шкуре проклинала дочь, причем старалась больше всех:— Видит Валка, что я кляну миг, когда родила тебя, позор Атлантиды! Больше ты мне не дочь! Смерть ей, смерть!Она плюнула в собственную дочь и стоявший рядом вождь с убеленными временем волосами молча-одобрительно кивнул головой. Хотя, пожалуй, все до единого в племени знали, что Сарита не сбежала с лемурийцем — ее похитили прошлой осенью. Ам-ра, влюбленный в девушку, и его верный друг Кулл участвовали в погоне, но лишь проводили взглядами быстроходный весельный пиратский корабль. Ам-ра хотел тогда вонзить себе в сердце кремневый кинжал, но Кулл не позволил ему этого. Видя горе друга, тогда, прошлой осенью, Кулл поклялся никогда не влюбляться. Никогда. И с тех пор не удостаивал молодых женщин племени даже мимолетных взглядов.Но сейчас глаза Сариты были устремлены на него, Кулла, и он не мог отвести взгляда. Через несколько мгновений жрец коснется зажатым в левой руке факелом поленницы, на которой покоились ступни девушки, и вспыхнет яркое пламя, пожирая девушку, облизывая жаром ее нежную кожу.Кулл бросил быстрый взгляд на пояс, за который был засунут нож и вопросительно поднял брови. Девушка вымученно улыбнулась ему и кивнула.Эту предсмертную улыбку Кулл не забудет до самой смерти.Даже если бы он, расталкивая сородичей, прорвался бы к столбу, он, не успев даже освободить тяжелую деревянную цепь, был бы убит своими же соплеменниками. Но и смотреть на муки Сариты Кулл не мог. Ам-ра уткнул взгляд в землю, ему было плохо и он упал бы без сил, если б Хор-нак не положил юноше руку на плечи.Кулл выхватил из-за пояса охотничий нож и метнул. Верный глаз и крепкая рука не подвели даже в столь неожиданных обстоятельств — смертоносный кремень вонзился прямо под левую грудь девушки, прекратив ее муки до начала пытки.По толпе пронесся дикий крик недоумения, смешанный с разочарованием и гневом. Те, кто стояли рядом с тремя вернувшимися охотниками, обличающе вытягивали руки в сторону Кулла.За такую провинность по законам Атлантиды его ждало лишь одно наказание — он заменит на позорном столбе казни убитую.Кулл не стал дожидаться, пока его схватят, он шагнул назад и, обежав толпу, кинулся к отвесной стене скалы. Он взлетел по ней, словно у него выросли крылья.По всем законам дикой страны он должен быть убит и его наставник Хор-нак, опомнившийся первым, выдернул из-за спины лук. Во мгновение ока была вставлена стрела, меткий глаз прицелился. Но в тот миг, когда пальцы Хор-нака готовы были отпустить тетиву, Ам-ра, кем-то задетый, нечаянно толкнул своего наставника под локоть и стрела со свистом ушла в небо.Кулл достиг верхушки скалы и, не оглядываясь, побежал вперед. Он понимал, что или больше никогда не увидит Атлантиды (но для этого сперва необходимо выбраться с огромного острова), или же будет схвачен и его счастье, если он погибнет в схватке. И Кулл бежал так быстро, как, может быть, не бегал никогда прежде.Где-то там, далеко внизу, раздавались крики разгоряченных гневом и жаждой мести бывших сородичей.Кулл, в надежде, что в устье реки какой-нибудь корабль набирает пресную воду, рвался туда.На морском берегу он все понял, увидев полусожженный лемурийский корабль с порванным парусом и переломанными веслами, вытащенный на берег. Вокруг на берегу валялись трупы, не пожалели ни рабов-гребцов, ни немногочисленных женщин, плавающих с пиратами. Исключение было сделано лишь для Сариты, и то, чтобы казнить ее публично. Засада, по всему видать, была хорошо подготовлена — ни одного погибшего атланта на берегу не видно.Кулл, постояв мгновение, резко развернулся и побежал обратно в горы, стараясь не нарваться на погоню. Он прекрасно отдавал себе отчет, что на Атлантиде ему не жить. К вечеру гонцы и барабанный бой оповестят все племена о скрывшемся беглеце, нарушившим и осквернившим законы чести атлантов. Но и выбраться с Атлантиды пока было невозможно — даже самый могучий и опытный пловец не в состоянии переплыть море, отделявшее Атлантиду от Лемурии или материка.Оставалось одно — спрятаться в знакомых горах и, охотясь на диких животных, пересидеть погоню и дождаться какого-либо корабля, наняться выполнять любую работу и достигнуть берегов вожделенной Валузии.Кулл и верил, и не верил одновременно в чудесное сновидение, посетившее его в ночь перед тем, как столь резко изменилась его жизнь. Не поддайся он странному порыву сострадания — когда-нибудь стал бы мудрым и уважаемым вождем своего народа…Оружия у него не было, ни считая голых рук. Но отсутствие оружия не беспокоило юного варвара — в горах Атлантиды он вырос и чувствовал себя, как дома.Почти месяц он скрывался в прибрежных скалах, сделал себе новый нож, вырубил из молодого стройного деревца копье. Справил новую шкуру, выдержав изнурительный поединок с двухгодовалым ягуаром, оставившим отметины когтей на плече и спине Кулла на всю жизнь. Однажды он увидел издали белого жителя гор — ужасного монстра, который издает звуки, напоминающие рев роговых труб, которые завораживают любое живое существо, будь то хищник, олень или человек, подманивают к себе и убивают. Каждый атлант, заметив белого жителя гор, обязан был бросить все, охоту или путешествие к другом племени, и бежать к ближайшей стоянке, оповещать старейшин о появлении чудовища. Любой атлант так и поступил бы. Но Кулл никуда не пошел, он уже не атлант, он — изгой, приговоренный собственным народом к жуткой казни.И каждый вечер Кулл взбирался на высокое облюбованное дерево, чтобы, прячась в густой листве, посмотреть на море, где за далеким маревом горизонта скрывалась Валузия, явившаяся ему в чудесном сне. Он смотрел — не появится ли где в предзакатной мгле корабль, чтобы пополнить в реке запасы пресной воды.Своего часа он, наконец-то, дождался — корабль не был похож ни на валузийский фрегат, ни на быстроходную пиктскую галеру, хотя тоже был с длинным рядом мощных весел и под парусом.Кулл быстро спустился с дерева и, не забывая об осторожности — ведь он приговорен соплеменниками к смертной казни, бросился к морскому берегу, чтобы успеть к кораблю до его отплытия: долго у берегов Атлантиды корабли старались не задерживаться.Он успел во-время — почти в полной темноте хмурые матросы закатывали по трапу бочки с водой. Кулл подошел к стоявшему в стороне мрачному мужчине с витой плетью в руке.— Довезите меня до Валузии, — попросил Кулл, — во время пути я буду выполнять любую самую тяжелую работу.Только сейчас до юноши дошло, что мужчина может не знать языка атлантов. Но тот знал, он смерил презрительным взглядом дикаря и кивнул на последнюю бочку:— Взвали на плечи и тащи, — немного коверкая слова, сказал он. — Посмотрим, на что ты способен, атлант.Кулл с легкостью взвалил тяжеленную бочку и чуть ли не побежал по трапу: дивная Валузия уже маячила у него перед глазами. Он поставил бочку рядом с остальными и повернулся к взошедшему на борт мужчине с плетью.— Ну как, гожусь?— Годишься, — с усмешкой на губах кивнул тот.И тут же сокрушительный удар сзади обрушился Куллу на голову.Очнулся он уже закованным в цепи, по лицу стекали струи воды.— Очухался, атлант? — еще сильнее, чем первый мужчина коверкая слова, произнес огромный лемуриец со свисающими складками густо поросших волосами груди и живота. Он был в одних широких штанах, даже без сапог. Лицо его украшала отвратительная гримаса, долженствующая означать улыбку. — Вставай! Пшел в трюм, там теперь твой дом родной!Кулла бросили в грязное, темное, вонючее помещение, переполненное людьми — такими же, как он теперь, рабами-галерниками.К нему подошли двое рослых, грязных мужчин, тоже в кандалах.— О, какой очаровательный мальчик! — воскликнул один из них. — Не хочешь полюбить меня, птенчик?Кулл промолчал, поскольку фраза была произнесена на лемурийском, из которого он знал едва несколько слов, да и те имели отношение не к любви, а к смерти.Детина приблизился к Куллу, обнял его, обдав волной отвратительной вони. Привыкший к запаху пота и смерти Кулл и то почувствовал дикие отвращение. С Кулла попытались снять его шкуру, обернутую вокруг бедер. Кулл оттолкнул незнакомца.— Ах ты, тварь, не хочешь по-доброму?! — ничего хорошего в тоне детины не было.Намерения его ясно отражались на лице. Вокруг сверкало множество любопытных глаз, раздались подбадривающие галерника возгласы.Кулл звериным, варварским чутьем понял, что опасность надвигается стремительно и времени на раздумья или переговоры нет. Да он и не собирался вступать в переговоры — перед ним враг. А с врагом разговор короткий. Кулл словно забыл, что с ним произошло и где он.Он взмахнул правой рукой с тяжелым кандалом, одновременно поведя левой, чтобы не шибко длинная цепь не помешала удару. Он не бил кулаком — железо наручника попало прямо по виску насильника. Тот с диким криком инстинктивно отступил на шаг и кулем рухнул вниз.В грязном помещении на мгновение повисла мертвая тишина. И тут же взорвалась десятком криков — слов было не разобрать.Распахнулся люк и по лестнице быстро спустились в трюм четверо воинов с мечами и плетями. Галерники подались к стенам, указывая на Кулла и распростертого перед ним мертвеца. Товарищ убитого, что-то быстро говорил солдатам на лемурийском.Двое подхватили мертвеца за ноги и подняли наверх — голова со спутанными волосами и искаженным гримасой смерти лицом билась о жерди лестницы. Один солдат недвусмысленно подтолкнул Кулла, чтобы тот тоже выбирался на палубу.Наверху его били — кулаками, рукоятями мечей, ногами в тяжелых сапогах.Очнулся он, когда ярко светило солнце. Он был прислонен к борту, в весельную прорезь лился добрый свет, столь неподходящий для вонючего полутемного помещения, врывающийся снаружи морской ветер трепал Куллу волосы. Перед ним ровно двигалось весло, которым гребли трое соседей по скамье.— Пить! — едва нашел он силы вытолкнуть просьбу из разбитых и опухших как шляпки лесных грибов губ.Ответом ему последовал свист плети и острая боль в плече; соседи отодвинулись, чтобы ненароком не досталось и им, но не прекратили натужного движения весла. Бой большого барабана задавал медленный, непрерывный ритм.Так дикий вольный варвар стал галерником на пиратском корабле.Больше полугода гребцы не выдерживают — умирают от непомерных нагрузок и постоянных ударов плетьми. Кулл сидел за тяжелым веслом почти два года.В первую же ночь после дня напряженной однообразной работы он хотел покончить с собой, но в последнее мгновение призрачный прекрасный город из сновидения встал во всех своих сказочных подробностях перед глазами. И Кулл решил бежать.Он пытался бежать семь раз, но всегда его ловили и нещадно били, иногда ломая ребра, так что потом резкая боль пронзала тело при каждом взмахе весла, а тяжелый бой барабана не давал передохнуть ни секунды. Но после каждого избиения, прежде чем вновь усесться за весло, он еще несколько суток маялся привязанным к мачте на верхней палубе, под палящим солнцем, облепленный слепнями и прочей гнусью. И в полдень, когда терпеть сил уже нет, пираты специально выводили остальных гребцов, чтобы полюбовались, какие муки ждут провинившегося.Дни для Кулла смешались в один, он перестал думать о чем либо, кроме этого равномерного движения весла, грохота барабана, короткого отдыха в вонючем трюме и скудной корки хлеба и жидкой похлебки на ночь.В трюме, после того памятного всем случая, когда двое пиктов пытались изнасиловать новичка, к нему больше не подходили — боялись. С дружбой особого не навязывались, но Кулл к этому и не стремился. Гребцов выводили не каждый день, да, случалось, когда и выводили, дул попутный ветер, сушили весла, выпадала возможность чуть отдохнуть и перекинуться несколькими словами с ближайшими соседями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28