Человек он был наитишайший, почти не задавал вопр
осов о том, как там мои дела, редко сердился, но и редко шутил. Он жил по заве
денному порядку: каждое утро готовил яичницу и тост с беконом, а вечерами
слушал мои рассказы о школе за ужином, который сам же и готовил. Отец запис
ывался к дантисту за два месяца, оплачивал счета утром в субботу, заводил
стирку днем в воскресенье и уходил из дома каждое утро ровно в семь тридц
ать пять. С людьми он общался неохотно и много часов проводил один, опуска
я бандероли и письма в почтовые ящики согласно установленному маршруту.
Он не ходил на свидания и не проводил воскресные вечера, дуясь в покер с пр
иятелями. Телефон у нас молчал неделями, а когда звонил, это либо ошибалис
ь номером, либо оказывался сетевой маркетинг. Представляю, как тяжело от
цу было поднимать меня одному, но он никогда не жаловался, даже когда я его
огорчал.
Вечера я проводил один. Покончив с дневными делами, папа удалялся в «берл
огу» побыть со своими монетами. Это была его единственная и всепоглощающ
ая страсть. Больше всего он бывал доволен, сидя в «берлоге» и изучая ежене
дельный информационный «Бюллетень нумизмата», соображая, какую новую ж
емчужину присоединить к своей коллекции. Строго говоря, собирать монеты
из драгоценных металлов начал мой дед. Его кумиром был один балтиморский
финансист по имени Луи Элиасберг, единственный, кому удалось собрать вс
е когда-либо выпущенные монеты Соединенных Штатов, включая вышедшие из
употребления, со всеми клеймами Монетного двора. Его коллекция смело мог
ла соперничать с собранием монет Смитсоновского музея, и после смерти мо
ей бабушки в 1951 году дед заболел нумизматикой на пару со своим сыном. Летом
они вместе ездили на поезде на предприятия Монетного двора, чтобы получи
ть новые экземпляры из первых рук, или посещали нумизматические выставк
и на юго-востоке штата. Со временем дед и отец свели знакомство с монетным
и дилерами по всей стране. За много лет дед потратил целое состояние на по
полнение коллекции и перекупку редких экземпляров. В отличие от Луи Элиа
сберга дед был не богат Ц он владел магазином со смешанным ассортименто
м на Бурго, прогоревшим, когда по всему городу открылись магазины «Пиггл
и уиггли»,
Имеются в виду небольшие продовольственные магазины самообслужи
вания с торговыми автоматами.
Ц и не мог тягаться с балтиморским финансистом, но все равно кажды
й свободный доллар вкладывал в монеты. Дед тридцать лет ходил в одном пид
жаке, всю жизнь проездил на одной машине, и я уверен, что отец пошел работа
ть на почту вместо колледжа, потому что ему ни гроша не осталось на немале
нькую плату за образование. Дед был белой вороной, и сын пошел в отца Ц яб
лочко от яблони, как говорится… Когда старик отошел в мир иной, его послед
ней волей было продать дом, а деньги пустить на покупку новых монет (что па
па наверняка сделал бы и без завещания).
К тому времени, когда отец унаследовал коллекцию, она уже был а довольно д
орогой. Когда инфляция взлетела до небес и золото подскочило до восьмисо
т пятидесяти долларов за унцию, коллекция превратилась в маленькое сост
ояние, более чем достаточное для моего бережливого папаши, чтобы спокойн
о уйти на пенсию, и стоила в несколько раз больше, чем четверть века спустя
. Но дед с отцом собирали; монеты неради выгоды, а из охотничьего азарта и р
ади особой связи, возникшей между ними и скрепившей их родственный союз.
Дед и отец находили нечто упоительное и захватывающее в долгом, трудном
поиске какой-нибудь особой монеты, долгожданной находке и всяческих хит
ростях и ожесточенной торговле с целью приобрести ее по сходной цене. Ин
огда монета оказывалась по средствам, иногда нет, но все до единого экзем
пляры, попавшие в коллекцию, были сокровищами. Папа надеялся разделить с
о мной эту страсть, включая добровольные лишения, связанные с нумизматик
ой. В подростковом возрасте зимой мне приходилось накрываться нескольк
ими одеялами, спасаясь от холода; новую обувь мне покупали раз в год. На од
ежду для меня денег не было вообще, и шмотки перепадали разве что от Армии
спасения. У отца даже фотоаппарата не было Ц единственная наша фотограф
ия была сделана на нумизматической выставке в Атланте. Знакомый дилер ще
лкнул нас, когда мы стояли у витрины его павильона, и выслал нам снимок. Мн
ого лет фото красовалось на отцовском столе. На снимке папа стоит, обняв м
еня рукой за плечи, и мы оба сияем от радости: я держу пятицентовик 1926 года с
толовой бизона, в прекрасном состоянии, который мой отец только что прио
брел. Это был один из самых редких пятицентовиков с бизоном, и нам пришлос
ь целый месяц сидеть на хот-догах и тушеных бобах, потому что монета обошл
ась дороже, чем рассчитывал отец.
Я не возражал против добровольных лишений Ц по крайней мере первое врем
я. Когда папа начал рассказывать мне о монетах Ц я был тогда в первом или
втором классе, Ц он говорил со мной как с равным. Когда взрослый, особенн
о твой отец, общается с тобой как с ровней, это невероятно подкупающая и за
манчивая штука для любого ребенка, и я буквально купался в непривычном о
тцовском внимании, губкой впитывая новую информацию. Вскоре я уже мог ск
азать, сколько «двойных орлов» Сен-Годена
Золотая монета досто
инством двадцать долларов, на реверсе которой изображена статуя Свобод
ы в полный рост, изготовленная по эскизу скульптора Огюста Сен-Годена (1848
Ц 1907).
отчеканено в 1927 году, а сколько Ц в 1924-м, и почему десятицентовик 1895 год
а, отчеканенный в Новом Орлеане, ценится в десять раз выше, чем монета того
же достоинства, выпущенная в том же году в Филадельфии. Кстати, я это до си
х пор могу. Однако в отличие от отца я в конце концов перерос страсть к кол
лекционированию. Монеты были единственной темой, на которую отец был в с
остоянии говорить, и через шесть или семь лет таких вот уик-эндов, проведе
нных с папой, а не с приятелями, я захотел на волю. Как большинство парней, я
увлекался спортом, девушками, машинами и в основном музыкой и к четырнад
цати годам уже мало времени проводил дома. Одновременно во мне росла оби
да. Я стал замечать разницу между тем, как живем мы и как живут большинство
моих друзей. У всех были карманные деньги на кино или стильные темные очк
и, а я шарил под диваном в поисках закатившегося четвертака, чтобы позвол
ить себе гамбургер в «Макдоналдсе». На шестнадцатилетие несколько моих
приятелей получили автомобили; мой папаша вручил мне серебряный доллар
Моргана
Доллар Моргана (по имени автора эскиза монеты Джорджа Моргана) появ
ился в обращении в 1878 году и чеканился вплоть до 1921 года.
1883 года, отчеканенный в Карсон-Сити, и я, помнится, плакал на нашем про
давленном диване, с головой накрывшись одеялом. Мы были единственной сем
ьей в округе без кабельного телевидения и микроволновки. Когда сломался
холодильник, папа купил подержанный, самого кошмарного зеленого оттенк
а из существующих в природе, ни к чему на кухне не подходивший. Мне было не
ловко приглашать к себе друзей, и в этом я винил отца. Я сознаю, что вел себя
как последний говнюк Ц если уж я так страдал без денег, мог бы косить газо
ны или браться за разовую работу, например, Ц но так обстояли дела. Я был с
леп, как улитка, и глуп, как верблюд, однако, как ни сожалей сейчас о тогдашн
ей своей незрелости, прошлого не исправишь.
Папа чуял Ц что-то изменилось, но не представлял, как наладить ухудшивши
еся отношения с сыном. Он прибег к фамильному способу Ц заговорил о моне
тах (единственная тема, которую папа мог развивать часами) и по-прежнему г
отовил мне завтраки и ужины. Однако отчуждение продолжало расти. Примерн
о в это время я отдалился и от старых друзей. Они разделились на компании в
зависимости оттого, какие фильмы собирались посмотреть или какие новые
рубашки купили себе в торговом центре, а я ощущал себя выброшенным на обо
чину жизни и завистливо наблюдающим, как живут другие. Ну и черт с ними, ре
шил я. В старших классах публика Ц сборная солянка, вот я и прибился к тем
парням, которые на все плевать хотели. Мне ведь тоже ничего не оставалось,
как на все плевать. Я начал прогуливать занятия, курить, за драку меня три
раза лишали права посещения занятий.
Спорт я тоже забросил. Раньше я играл в футбол, баскетбол и занимался бего
м, пока не перешел в десятый класс; и хотя дома отец иногда спрашивал, как м
ои спортивные успехи, ему явно становилось не по себе, если я начинал подр
обно рассказывать, Ц он совершенно не разбирался в спорте и ни в одной ко
манде в жизни не играл. Единственный раз папа пришел на баскетбольный ма
тч, когда я был в десятом классе, и занял место на трибуне Ц странный лысе
ющий чудик в поношенной спортивной куртке и не подходящих по цвету носка
х. Отец не был грузным, но пояс его брюк скрывался между складками на живот
е, словно он был на третьем месяце беременности. Я почувствовал, что не хоч
у иметь с ним ничего общего. Мне было так неловко за отца, и после матча я к н
ему не подошел. За это я собой не горжусь, но уж каков есть.
Дальше Ц хуже. В одиннадцатом классе мой бунт достиг апогея. За два года о
ценки у меня значительно снизились Ц скорее от лени и небрежения, нежел
и от отсутствия ума (как мне нравится думать). Несколько раз отец ловил мен
я поздно вечером, когда я пытался незаметно проникнуть в дом (от меня рази
ло, как из бочки). Однажды я прибыл домой с полицейским эскортом после вече
ринки, где в открытую употребляли наркоту и спиртное. В наказание папа за
пер меня дома, и я демонстративно сбежал на две недели к приятелю, разозли
вшись на него за то, что лезет не в свое дело. Когда я вернулся домой, папа ни
чего не сказал, а утром на столе меня, как всегда, ждали яичница и тост с бек
оном. Выпускные экзамены я кое-как сдал Ц подозреваю, что незаслуженные
удовлетворительные оценки стали своего рода маленькой взяткой за изба
вление школы от записного хулигана. Я видел, что отец беспокоится: иногда
он в своей тихой манере заводил разговор о колледже, но к тому времени тве
рдо решил обойтись без высшего образования: я хотел работу, машину и все м
атериальные блага, которых не видел восемнадцать лет.
Я скрывал правду до конца выпускных, но когда отец узнал, что я не подал за
явление о приеме в двухгодичный колледж, он заперся в «берлоге» на весь о
статок вечера и на следующее утро ничего не сказал мне за яичницей с беко
ном. Вечером того же дня он попытался увлечь меня дискуссией о монетах, ка
к за соломинку хватаясь за наше прежнее дружеское общение, которое как-т
о незаметно сошло на нет.
Ц Помнишь, как мы ездили в Атланту, когда ты нашел пятицентовик с бизоном
, который мы искали несколько лет? Ц начал он. Ц Нас еще тогда сфотографи
ровали. Никогда не забуду, как ты был счастлив. Это напомнило мне о детстве
и о моем отце.
Я помотал головой. Все разочарование жизнью, которую вел отец, вдруг рван
улось на поверхность.
Ц Меня достало слушать про монеты! Ц заорал я на него. Ц Знать их больше
не хочу! Тебе нужно продать чертову коллекцию и заняться чем-то еще, чем у
годно!
Отец промолчал, но до сегодняшнего дня я не забыл выражение муки на его ли
це. Отвернувшись, он поплелся в свою «берлогу». Я обидел его, и хотя говори
л себе, что не хотел, так получилось, я кривил душой. С того дня отец редко за
водил речь о монетах. Я тоже помалкивал. Между нами разверзлась пропасть
Ц нам стало нечего сказать друг другу. Через несколько дней я заметил, чт
о наша единственная фотография исчезла со стола, словно отец боялся, что
малейшее напоминание о монетах оскорбит мои чувства. В тот момент, пожал
уй, так оно и было. Я решил, что отец попросту выбросил снимок, и это меня сов
ершенно не тронуло.
Пока я рос, мне как-то не приходила в голову мы
сль пойти в армию, хотя восточная часть Северной Каролины Ц один из самы
х густо усеянных военными объектами районов (в нескольких часах езды от
Уилмингтона семь военных баз). Я привык считать, что армейская карьера Ц
это для лузеров. Кому охота, чтобы тобой всю жизнь помыкали всякие стриже
ные шестерки? Вот уж не мне и не моим одноклассникам, кроме разве что некот
орых парней, записавшихся на курсы вневойсковой подготовки офицеров ре
зерва. Основная масса зубрилок поступили в университет Северной Кароли
ны или в государственный университет Северной Каролины; те, кто учился н
еважно, поддержали свое реноме аутсайдеров, перебиваясь кое-как, попива
я пиво, болтаясь по городу и как огня сторонясь любой работы, которая треб
овала хоть капли ответственности.
Я попал во вторую категорию. За два года после окончания школы я сменил не
сколько мест работы Ц собирал на тележку грязную посуду со столов в «За
холустном стейк-хаусе», отрывал корешки билетов в местном кинотеатре, т
аскал коробки в «Стэплс», пек блины в «Уофел-Хаусе» и работал кассиром в д
вух магазинчиках для туристов, где продают всякий хлам для отдыхающих го
рожан. Я тратил все заработанные деньги до копейки, питал ноль иллюзий на
счет продвижения по служебной лестнице, и рано или поздно меня отовсюду
увольняли. Какое-то время мне было все равно: я жил в свое удовольствие, до
поздна катался на серфе, ночевал на работе и вовсю пользовался преимущес
твами жизни с родителем Ц не тратил ни цента на оплату квартиры, еду, меди
цинскую страховку и сбережения на черный день. Впрочем, у других дела шли
не лучше. Я не чувствовал себя особенно несчастным, но через какое-то врем
я начал уставать от такой жизни. Не от катания на серфе, разумеется, Ц в 1996 г
оду по побережью пронеслись ураганы Берта и Фрэн, обеспечив мне лучшие в
олны за несколько лет, Ц но от бесцельного сидения в баре «Лерой» после с
ерфинга. Я начал понимать, что все вечера похожи один на другой:
1 2 3 4 5 6