Король и молодой герцог Глостер переполошили всю команду, настояв на том, что будут есть вместе с матросами. И когда они бросили якорь в Дувре, не видно было берега – столько собралось народа, чтобы их приветствовать. Звонили все колокола, и стреляли все замковые пушки. Когда Карл Второй ступил на берег, первое, что он сделал, – встал на колени и поцеловал горсть родной земли, как это сделал и Ричард Второй в пьесе Шекспира. Почти все плакали, никто не скрывал своих чувств. Даже такой суровый человек, как маленький генерал Монк, приветствуя короля, встал на одно колено.
– Боже, храни короля! – кричала толпа. А юный брат, герцог Глостер, стараясь перекричать толпу, крикнул так громко, как только мог.
– Боже, храни генерала Монка!
И этот крик, казалось, положил начало воссоединению давно разрозненной нации.
– Генрих никогда не забывает, как они освободили его из Кариобрука и как многие сочувствовали ему после смерти нашей сестры, – сказала Генриетта.
– Они поехали в Лондон? Король Карл и остальные? – спросила Фрэнсис, испытывая невероятный восторг.
– Да. Но после таких волнений король и его братья должны были заночевать в Кентербери, где я и расстался с ними: Его Величество послал меня сообщить всем вам эти прекрасные новости и передать письмо, которое он написал Вашему Высочеству, когда уже совсем… засыпал.
Верный Проджерс вынул из кармана заляпанного грязью плаща письмо и передал его Генриетте с уважительным поклоном.
– Вы хотите сказать, что при всей этой суматохе и усталости он нашел возможным написать мне? Мне, которая совсем недостойна этого! – воскликнула она, и ее горящие глаза жадно забегали по коротким строчкам. – Он пишет: «Моя голова в таком ужасном состоянии после всего, что произошло! Я не знаю, имеет ли смысл то, что я пишу», – громко прочитала принцесса под общие крики и смех.
Однако мистер Проджерс держал в руке еще одно письмо и был полон решимости передать его адресату.
– Я очень рад, что могу сообщить Ее Величеству хорошие новости. Это так приятно после всего, что пришлось пережить в прошлом, – сказал он, когда граф Сент-Олбанс вышел, чтобы проводить его в дом.
– Как жаль, что мы не могли поехать вместе с ним в Дувр и увидеть все это! – воскликнула Фрэнсис, исполняя pas seul возле садового фонтана.
Совершенно забыв свои мечты о доме, она в течение всего дня представляла себе разные сцены встречи короля Карла Второго, а ночью ей снилось, что она сама принимает участие во всех торжествах. Тем временем пришли новые известия, на сей раз – из Лондона.
– Король Карл Второй въехал в Лондон двадцать девятого мая, – сообщил им новый гонец.
– Это день его рождения. Ему исполнилось тридцать лет, – сказала королева, испытывая противоречивые чувства: радость от того, что ее сын вернулся на трон, и сожаление о том, что ему пришлось так долго ждать.
Лондон встретил Карла таким же ликованием. Тысячи людей сопровождали его через Блэкхет, во всех соборах звонили колокола, стреляли пушки Тауэра и судов, стоявших на Темзе, улицы были запружены народом, многие приветствовали короля криками и взмахами рук, стоя возле открытых окон собственных домов. Вино лилось рекой.
Мэр Лондона, члены городской управы и гильдий также вышли приветствовать короля, который через весь Лондон, до самого Уайтхолла, проехал с непокрытой головой, приветствуя всех – и тех, кто уже не надеялся на его возвращение, и тех, кто все эти годы молча молился за него, удивляясь, почему он не вернулся раньше, зная, с каким нетерпением его ждут.
– Уайтхолл будет украшен по-другому, – сообщил второй посланец. – Все владельцы загородных домов получили обратно свою собственность и устраивают приемы. Скоро в Лондоне снова будет весело.
– Я уверена, Генриетта, что король скоро пришлет за вами, – в тысячный раз сказала принцессе Фрэнсис.
– Конечно. Но вы только подумайте, сколько у него неотложных дел!
– А вдовствующая королева не собирается в Лондон?
– Думаю, что да. Конечно, она поедет туда с визитом, но вначале ей надо уладить все дела с владением, которые Кромвель раздарил таким же убийцам, как он сам.
– И потом она заберет всех нас? – настойчиво продолжала Фрэнсис.
Генриетта сидела неподвижно, сложив на коленях руки и глядя на подругу. Несмотря на то, что она продолжала очень любить Фрэнсис, что-то в их отношениях изменилось. Впервые сделалась заметной разница в возрасте – два года, которая существовала между ними. Все счастье Генриетты заключалось в ее любви к брату, чья привязанность давала ей чувство защищенности и сознание того, что она нужна ему. Но в ее жизнь вошли новые настроения, которые как бы усиливали эту любовь. Впервые в ее ответе появилось что-то королевское, связанное с тем, что ее брат вернулся на престол.
– Возможно, что здесь, в Париже, королеву задержат и другие дела…
Фрэнсис быстро уловила перемену тона.
– Речь идет о вашем замужестве?
– Они все обсуждают эту тему – королева Анна, его мать, кардинал Мазарини и остальные.
– Они не собираются выдать вас за герцога Орлеанского? – не в силах скрыть свое негодование спросила Фрэнсис.
– Почему бы и нет?
– Конечно, всем известно, что он хотел бы жениться на вас. Но сейчас, когда положение Стюартов так изменилось, король Людовик не станет возражать, ведь правда?
– Mais naturellemant. Брат французского короля и сестра короля Англии. Вполне подходящая пара.
Фрэнсис подошла к подруге и опустилась перед ней на колени.
– Нет, Риетта, я совсем не это хотела сказать. В мире нет ни короля, ни императора, который был бы достоин вас! Но… вы и Филипп Орлеанский!
– По крайней мере, он готов был жениться на мне даже тогда, когда мы были изгнанниками без единого пени в кармане, а такого вы не можете сказать ни об одном мужчине, – ответила Генриетта с цинизмом и здравым смыслом, присущими ее брату.
– Но разве его можно назвать мужчиной? – с сомнением спросила Фрэнсис, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности, хотя не очень хорошо понимала, о чем именно спрашивает. – Вы же прекрасно знаете, как мы все смеялись над его манерой одеваться, он позирует художникам, как дама, и эти его вспышки ревности…
– Пора вам перестать рассуждать, как романтическая барышня, – резко сказала Генриетта, задетая за живое справедливостью того, что услышала от подруги. – Королевским дочерям вряд ли стоит надеяться на любовь в браках, которые заключаются ради государственных интересов.
Да, но никому не нужен муж, над которым смеются другие женщины, подумала Фрэнсис, и была очень близка к тому, чтобы облечь эту мысль в слова. Но сказала другое:
– Когда я выйду замуж, это будет настоящий мужчина. Человек, который совершает поступки и занят каким-нибудь делом. Человек, которого я смогу уважать. Мне кажется, что если я буду его уважать, то смогу и полюбить.
Генриетта смотрела на Фрэнсис со слезами на глазах. Еще раз она получила возможность убедиться в том, что эта веселая девочка может порой прекрасно оценить ситуацию и выразить самую ее суть.
– Я надеюсь, что у вас будет именно такой муж. Но я не уверена, что кто-нибудь вообще поинтересуется вашим мнением. Поэтому будет лучше, если вы расстанетесь с этими романтическими мечтами.
– Я знаю… вы правы, Риетта. Моя мать – вдова с тремя детьми на руках – скорее всего, примет первое же предложение, которое будет мне сделано. И я буду вынуждена с этим смириться. Но я желаю вам счастья, ma ch?re, вам, у которой было такое ужасное детство! В конце концов, и королевские браки иногда заключаются по любви. Ваши родители, например.
– Да, конечно, есть счастливые люди, которым повезло. Но, как говорит добрейший отец Киприан, надо постараться воспользоваться своим везением как можно лучше.
– Ну и какое же везение для вас в этом младшем брате короля Людовика? – непочтительно не унималась Фрэнсис.
Генриетта поднялась и, подойдя к окну, встала у подруги за спиной.
– Он всегда будет жить во Франции, – ответила она. Фрэнсис, как флюгер, стремительно повернулась к принцессе и посмотрела ей в глаза.
– Вы что, не хотите возвращаться в Англию? – не скрывая своего недоумения, спросила она. – Даже ради того, чтобы быть возле любимого брата?
Хотя настойчивость Фрэнсис становилась уже непереносимой, Генриетта, не поворачиваясь, спокойно ответила:
– Конечно, я хочу вернуться в Англию. Но у меня нет такого нетерпения, как у вас, словно это возвращение – предел всех моих желаний. Скажите мне, сколько я смогу прожить в Англии? Только до тех пор, пока мне не подыщут другого мужа. В Испании, в Португалии… Или, может быть, в Италии… Да, я слышала, как королева говорила об этом с монсеньером Джермином. Нас, принцесс, в жизни переставляют с места на место точно так же, как шахматные фигуры на доске… И я предпочитаю остаться в той единственной стране, которую я знаю. Je suis fran?aise, moi так же, как вы чувствуете себя шотландкой.
– Понимаю, – медленно ответила ей Фрэнсис, усаживаясь на ближайший подоконник и чувствуя себя последней дурой, потому что раньше никогда не замечала у своей подруги подобных настроений.
Так же, как и Карл, она в период изгнания могла испытать радость от самых незначительных каждодневных событий и умела получать от них удовольствие. Однако сейчас новая мысль, как мрачная туча, нависла над нею: ей либо придется разлучиться с Генриеттой, которую она успела искренне полюбить, либо остаться во Франции.
Последующие дни оказались наполненными такими событиями, что Фрэнсис веселилась от души и не могла думать ни о чем другом, кроме сиюминутных радостей и развлечений.
Как только стало известно, что вдовствующая королева Франции просила руки Генриетты для своего младшего сына, французские аристократы зачастили в Коломб. Если даже слуги королевы Генриетты-Марии не были столь величественны, а засахаренные фрукты – столь изысканно вкусны, общая атмосфера Шато де Коломб привлекала гостей искренним дружелюбием, а обе хозяйки – мать и дочь – были просто очаровательны. И Фрэнсис, постигая искусство быть фрейлиной, вносила немало веселья в общество, состоящее преимущественно из мужчин.
– Как она прелестна! – заметила вдовствующая королева Генриетта-Мария, наблюдая за Фрэнсис, обучавшей новому танцу – паванне – явно неравнодушного к ней юного маркиза.
– Но явно мало для ума дочери такого образованного врача, – ответила миссис Стюарт. – Я предпочла бы, чтобы Фрэнсис больше внимания уделяла книгам. Она ужасно пишет. Безграмотна. Да что говорить! Даже малышка Софи пишет многие слова без ошибок.
– Может быть, вы слишком много хотите от нее, миссис Стюарт? Мало кому удается сочетать красоту и ум, – возразила ей вдовствующая королева, радуясь вниманию и веселью, которых так долго была лишена.
И действительно, Фрэнсис была прелестна! Вступив в пору расцвета женственности, она была столь хороша, что большинство молодых мужчин с трудом отводили от нее глаза. Она была прекрасно сложена – высокая, стройная, а увлечение танцами придало всем ее движениям легкость и изящество. У нее была безупречная кожа и синие, как море, глаза. Когда солнечный свет падал на ее волосы или их озаряло пламя свечи, они вспыхивали золотисто-каштановым блеском, образуя светящийся ореол вокруг прелестной головки. Помимо необыкновенно привлекательной внешности, природа наделила Фрэнсис удивительно веселым нравом, который в не меньшей степени, чем красота, привлекал к ней мужчин.
– За ней нужен глаз да глаз, – вздохнула миссис Стюарт, более чем когда-либо жалея о том, что ее мужа уже нет в живых.
Если даже в относительной безопасности Шато де Коломб внимание, которое привлекала к себе Фрэнсис, было источником беспокойства для ее матери, то дни, когда они были приглашены в Лувр, буквально доводили бедную миссис Стюарт до полного изнеможения, поскольку она разрывалась между двумя несовместимыми чувствами – гордостью и страхом.
В то время, как Филипп Орлеанский всюду сопровождал свою будущую невесту, что полностью исключало возможность каких бы то ни было ухаживаний и знаков внимания со стороны других мужчин, король Людовик нередко ухитрялся оставаться наедине с Фрэнсис, которая как бы ни была хороша, все-таки не была принцессой. Частота, с которой ее видели в обществе Его Величества во время представления масок, на охоте или на приемах, положила начало сплетням, которые гуляли при Дворе и вскружили Фрэнсис голову.
– Умоляю вас, дорогой отец Киприан, поговорите с ней, – просила миссис Стюарт. – Она еще слишком молода и не может защитить себя. У Его Величества не может быть никаких серьезных намерений, ведь всем известно о его предстоящей женитьбе на испанской инфанте. Я, конечно, могла бы отправить ее куда-нибудь, но боюсь, что это может оскорбить Его Величество.
– Наша королева вполне могла бы сделать это. Она могла бы взять вашу дочь с собой в Англию, – ответил мудрый старый отец Киприан. – А пока, дорогая миссис Стюарт, вам вовсе не следует так волноваться: несмотря на все свое легкомыслие, ваша дочь многое унаследовала от отца, и мне кажется, что это прелестное дитя вполне может постоять за себя.
– Боюсь, Ее Величество пока не собирается в Англию. Говорят, что в Лондоне свирепствует оспа. Мистер Проджерс сказал, что принц Генрих был очень тяжело болен, но сейчас уже поправляется.
Однако неожиданно на Шато де Коломб обрушились такие новости, что были забыты все радости французского Двора, к которым успели приобщиться недавние изгнанницы: вскоре после того, как отшумели все весенние праздники, скончался юный принц Генрих Глостер.
– А я так редко видела его, когда он еще был здесь, – сетовала Генриетта. – Мы были так бедны, что он ежедневно ходил в школу вместе с другими мальчиками или проводил время со своим воспитателем.
После всех событий прошедших месяцев король Карл успел очень привязаться к своему младшему брату, и смерть юноши стала для него даже большей потерей, чем в свое время смерть отца.
– Король все дни и ночи проводит взаперти, в своей комнате и не хочет никого видеть, кроме своего любимого спаниеля, – рассказывал им отец Киприан с чьих-то слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43