Все время перескакивал то туда, то сюда, крутился, вертелся, нервно дергал хвостиком.
И маленькая воробьиха - та самая, которая всегда не вовремя выскакивала с вопросами, - частенько навещала меня. Она не задерживалась на окошке, а прямо влетала в комнату. Не видал я существа более любопытного, чем эта малышка. Все ее интересовало. Тысячу раз осматривала она каждую вещь и тысячу раз спрашивала: "Что это? Что? Чир, чир, чир!"
Однажды зимой - а зима в тот год была очень суровая - воробьиха залетела в кухню. Она увидела над раковиной открытый кран, из которого тонкой струйкой сочилась вода. Самочка села на край раковины.
Некоторое время прислушивалась к шуму текущей воды. И вдруг запела:
"Весна! Весна! Весна"
Потом выпорхнула во двор. Убедилась, что там еще нигде нет весны. Весна только на кухне, над раковиной. И вернулась, чтобы снова спеть свою весеннюю песенку. С тех пор она прилетала каждый день и уже не интересовалась вещами в комнатах, а прямиком летела в кухню, к раковине. Если кран был закрыт, кричала: "Сделайте весну! Почему нет весны?" Мы открывали кран, и маленькая воробьиха пела свою песенку.
Я уверен, что на воробьиных собраниях, когда другие жаловались, что так еще далеко до настоящей весны, воробьиха выскакивала с собственным мнением на этот счет. И ей наверняка попадало от Бесхвостого, потому что Бесхвостый не переносил, чтобы ему противоречили.
9
Пришла наконец весна, настоящая, долгожданная. Игрались свадьбы. В один прекрасный день липа опустела. В саду остался только Патриарх. Был он бездомен- скворцы выгнали его из скворечника - и одинок. Бесхвостый что-то там устроил, сплел какую-то интригу, словом, старейшина остался один-одинешенек. Внезапно лишиться власти, доверия, оказаться отщепенцем, никому не нужным, лишним - это очень неприятно, правда? Мне было от души жаль старика. С того времени, когда он, изгнанный из скворечника, поселился на веранде, под самым потолком - на проводе от электрического звонка, я делал все что мог, чтобы смягчить ему горечь одиночества и старости. Ибо воробушек старел, слабел с каждым днем. Он, правда, приходил ко мне. Но, сидя на столе, тяжело опирался на хвост. Ел пшенную кашу, но клевал ее как-то нехотя, без аппетита. Смотрел на меня и время от времени ронял:
"Чир! Болят у меня крылья, знаешь?"
Или:
"Мир уже не тот, что прежде! Да!"
А иногда:
"Чир! Солнце теперь уже не греет так, как во времена моей юности, правда?"
А порой чирикал грустно-грустно, словно вздыхал: "О, как одинока старость!"
С каждым днем старый воробей становился все неподвижнее, равнодушнее, скучнее. Почти не сходил со своего места под потолком. Входя на веранду, я кричал ему:
- Как дела, старина? - и насвистывал нашу воробьиную мелодию.
Он тогда отвечал мне сверху:
"Чир! Я тут! Спасибо, что не забыл меня! Но я к тебе не полечу. Устал я слишком!"
И вот как-то в разгаре лета, перед самым вечером, на веранду залетела упрямая воробьиха, Ячменек и еще несколько воробьев. Они что-то кричали старику, что-то рассказывали ему, доказывали. Патриарх слетел к ним. И на окне веранды состоялось совещание.
"Видно, Бесхвостый оскандалился и воробьи хотят от него избавиться", - подумал я, видя, что старик неожиданно оживился и начал куда-то собираться. Он тщательно умылся в миске для питья, отряхнулся, причесался. Он казался помолодевшим, когда прощался со мной и напоследок ел пшено у меня из рук. Воробушек торопился, разбрасывал зерна, - он, который всегда так старательно выбирал каждое зернышко!
"Будь здоров! Спасибо тебе за все!" - чирикнул он и поглядел мне в глаза так сердечно, как это умел только он.
Хотел было взлететь. И вдруг наклонился вперед, потом сильно покачнулся назад. Поглядел на меня и упал навзничь. Все маленькие птички умирают лапками вверх. Мы похоронили Патриарха под розой, белой махровой розой, которая росла возле южной стены нашего дома. Там было кладбище животных, которые жили с нами и были близки нашему сердцу.
ЕВРОПА
1
Европа? Часть света? Так о чем пойдет речь - о географии, что ли?
Ничего подобного. Европа - это кот, вернее, кошка. Она свалилась к нам как снег на голову. Вернее, как дождь. Было это ранней весной. Зарядил проливной Дождь и надолго. Было холодно. Уже несколько дней не хотелось носа на улицу показать. Собаку на двор не выгонишь.
Видали такую чудную погодку? Видали? Тогда не удивляйтесь, что Крися, моя племянница, изо всех сил старалась не скучать и, несмотря на это, скучала. Я заметил это по вопросам, которые она мне задавала. Не сказать, чтобы они были особенно умные:
- А что было бы, если бы на дубе росли груши? А что было бы, если бы вода была не мокрая?
Слыхали такие вопросы? Ну, так позвольте мне их вам не повторять. Я люблю Крисю, и, поверьте мне, она девочка милая и неглупая. Но затянувшаяся непогодь хоть кого выведет из равновесия.
Наконец Крисенька вытащила свою любимую куклу Розочку, Что-то ей не понравилось в куклиной юбке. Начались примерки, кройка, шитье. Ножницы щелкали, да и языку доставалось. Потому что Крися, когда что-нибудь делала, мучила свой язычок, будто именно на него взъелась. Прикусывала его то с одной стороны, то с другой. И, если только язык шел в ход, можно было не сомневаться, что Крися чем-то серьезно занялась.
- Ты слышишь?
- Что?
- Послушай-ка!
Крися оставила свои лоскутки. Мы навострили уши. За окном слышался явственный писк.
- Ребенок плачет, - говорит Крися.
- Тогда, наверно, очень маленький.
- Наверно, ребенок, - повторяет Крися. - Темно на дворе, он заблудился и не может попасть домой. А там мама волнуется!
- Так зачем же она отпустила такого малыша?
- Потому что не могла с ним пойти. Может, у нее еще дети есть, больные? О боже, как плачет! Пойдем! Надо ему помочь. Возьмем его, погреем, узнаем, где живет...
Крися уже готова была выйти.
- Давай откроем окошко, - говорю ей. - Плачет-то за окном. Посмотрим, кто там такой.
- Нет, нет! Чего там смотреть! Надо принести малыша в комнату, упрямо твердила Крися. Она уже направилась к выходу.
- Погоди-ка, - говорю я ей, открывая окно. - Может, этот ребенок к нам сам придет.
Мы услышали жалобный писк, хныканье, плач. Но того, кто плакал, не было видно. Крися высунулась в окошко. Я посветил лампой.
- Вот он! Вот он! Господи, какой мокрый!
На подоконнике сидел котенок. Он весь пропитался водой и, видимо, озяб. С него так и лило, когда мы внесли его в комнату. Вид у него был очень несчастный. Бедняжка плакал, широко открывая розовый ротик.
- Тетя Катерина, тетя Катерина! У вас есть огонь в кухне? Дорогая тетя, разведите огонь! - кричала Крися.
Она потащила котенка в кухню. Там, вдвоем с Катериной, они принялись вытирать его, сушить, кормить, поить.
Вы видели когда-нибудь мокрую кошку? Ох, и безобразно она выглядит! Она перестает быть кошкой. Становится какой-то облизанной кишкой на четырех ногах. Ничего пушистого! Мерзость!
И наш гость в первую минуту показался мне очень некрасивым. Поэтому я решил познакомиться с ним лишь после того, как его туалет будет окончен.
Я зашел в кухню. На теплой плите лежал тряпичный сверточек.
- Спит, - шепнула мне Крися. - Не буди его, дядя!
- Погоди, дай котенку выспаться, - буркнула и Катерина, когда я потянулся к свертку. - Насмотришься досыта, когда бедняжка отдохнет!
"Ого, - думаю, - Крисенька завербовала Катерину на сторону кота!"
Учтите: наша Катерина всегда заявляла, что все кошки фальшивые твари, рассказывала, будто знала семью, где кошка задушила ребенка, твердила, что при одном виде кошки ей делается дурно.
- А как же нам быть с собаками? - спрашиваю.
- Пусть хоть одна попробует его тронуть, я ей покажу! - говорит Катерина. - Ты тут зачем? Кто тебя звал? - крикнула она на Тупи, который, привлеченный голосами в кухне, зашел поглядеть, что тут происходит, в надежде - не дадут ли случайно лишний раз вылизать миски.
Тупи исчез молниеносно. Тем более, что Катерина схватила выбивалку. Выбивалки этой все собаки боялись как огня. Неизвестно почему. Никогда ни одну из них никто не тронул выбивалкой.
- Тетя, вы разбудили котеночка! - с укоризной воскликнула Крися, видя, что сверток пошевелился.
Она подбежала к плите. Склонилась над тряпками и Катерина. Обе пробовали убаюкать котенка. Но ничего у них не вышло.
Из свертка высунулась белая мордочка. Огляделась, с аппетитом зевнула. Потом вылез весь котенок. Посмотрел направо, посмотрел налево, посмотрел на нас.
- Смеется! Смеется! - крикнула Крися и хотела схватить котенка на руки.
- Вот еще - кошка смеется! - оборвала ее Катерина. - Не тронь его, Крися. Поглядим, что он сделает!
Малыш отряхнулся.
- Дядя, да ты погляди, какой хорошенький! Правда ведь прелесть? восхищалась Крися.
- Посмотрите, - говорю, - какое у него забавное пятно на спинке. Как будто у него там карта нарисована. Карта Европы.
- Да, да! Европа! - радовалась Крися. - Пусть так и называется Европа. Дядя, пусть называется Европой! Не так, как все!
- Ладно. Европа так Европа, - согласился я.
Катерина возмущенно загромыхала кастрюлей:
- Слыханное ли дело, чтобы кто так называл кошку?! Да как можно так издеваться над божьей тварью? Все у нас не так, как у людей! Одна собака Тупи, другая - Чапа, как на смех!
- Да тетя же... - начала Крися.
- И слышать не хочу таких глупостей! Брысь ты! - крикнула она на котенка, который покатил по плите пробку.
- Катеринушка,- говорю,- Европа - это часть света, в которой мы живем.
- Я не в Европе живу, а в Раве!
- И еще Европой звали красивую женщину, такую красивую, что, когда ей однажды захотелось покататься, греческий бог Зевс превратился в быка и сам катал ее на своей спине, понимаешь?
- Знать ничего не хочу про каких-то греческих чучел! Ладно, для вас Европа, а для меня Милок. Милок, и все. На, Милок, попей молочка!
Так и стал наш пятнистый котенок носить двойное имя: для нас с, Крисей был Европой, для Катерины - Милком. Получалось, как будто у него есть имя и фамилия. Дальнейший ход событий показал, что его надо было звать Европа Милок, а не Милок Европа. Почему? Скоро сами узнаете.
2
Вы, конечно, знакомы с маленькими котятами и знаете, какие это веселые создания.
- А наша Европа - самый веселый котеночек на свете, - твердила с глубоким убеждением Крися.
- Да, такого озорника, как наш Милок, я еще не видывала! - вторила ей Катерина.
Целых три дня шел дождь. Что в это время у нас творилось, трудно себе представить. Котенок наполнял собой весь дом. Только что прыгал по бумагам, а вот он уже на шкафу. Гоп! - и она занавеске. С занавески - на буфет. Гуляет по стаканам, по бокалам. Как-то он прыгнул на горящую керосиновую лампу. Обжег себе лапки. Но и не подумал плакать, жаловаться. Взъерошил шерстку, посмотрел на лампу сердито и фыркнул: "Пфф! Пфф!" - да так сильно, что ламповое стекло, не выдержав кошачьего презрения, лопнуло и разлетелось вдребезги.
Котенок ездил в корзинке для бумаг, катал катушки по всем комнатам, разматывал все клубки. Катерина однажды целый день искала моток, который он затащил под кушетку в гостиной.
- Милок, смотри у меня! - грозила она ему. Но что можно было поделать с котеночком, который в ответ на все упреки лишь озорно косился на вас и смеялся во весь рот! Потом он потягивался, выгибал дугой спинку, хвост ставил трубой и с места прыгал вам на плечо. Потрется, ласково мурлыкая, о вашу щеку, раз, два - и его уже нет и в помине! Вот он, как бомба, упал среди кастрюль, в следующий миг сидит уже на печке, а спустя еще мгновение гоняет катушку под шкафом.
Не подумайте, однако, что котенок только забавлялся. Нет, он исследовал, изучал окружающий мир. И особенно занимали его три вещи. Прежде всего - маятник стенных часов. Котенок заметил его, когда сидел на шкафу. Притаившись, долго наблюдал за ним.
"Блестит и танцует! Интересная штука. Впервые вижу!"
Он осторожненько подкрался к часам. Часы были старые, с гирями. Котенок попробовал лапкой схватить маятник, но не мог дотянуться. Высунулся подальше и снова замахал лапкой.
- Киска, а ну-ка, брысь со шкафа! - говорю котенку. Мне эти махинации не очень понравились, тем более, что происходило это уже после случая с лампой. Киска посмотрела на меня с презрением:
"Будет мне еще тут мешать, когда у меня такое интересное дело!"
Осмотрела часы с одной стороны, осмотрела с другой. Еще раз попробовала достать лапкой. "Нет, так ничего не выйдет. Дай попробуем с полу!" Одним прыжком она очутилась на полу. Подобралась вплотную к стене и смотрит вверх: "Прыгнуть с земли, что ли?" И как даст свечку! Едва не сорвала часы.
- А ну-ка, пойди сюда, дружочек, - говорю котенку. - Поломаешь мне часы. Знаем мы вашего брата!
Беру его на руки. Вырывается, царапается, фыркает от злости. Отдал его Крисе. Она его чем-то заняла. До вечера было тихо.
Катерина вносит ужин. С опозданием. Она не любит, когда ей об этом говорят, и все-таки начинает сама:
- Ах, батюшки, уже семь! Это, значит, я с бельем провозилась...
- Уже полвосьмого, - говорю.
- Как полвосьмого?! Как раз семь бьет!
Действительно, часы бьют. Бим! Бим! Бим! Считаем. Что такое? Семь, восемь... двенадцать, тринадцать, двадцать...
- Иисусе! Что же это?-кричит Катерина и - бух миску на стол. А часы бьют и бьют.
Это котенок вцепился когтями в гирю для боя и едет с ней на пол. Как же тут часам не бить!
Я отцепил котенка. Он дал стречка под кровать. Но, думаете, испугался? Не тут-то было!
На другой день, поутру - еще ставни были закрыты- слышу грохот и кошачьи вопли. Вскакиваю с постели.
Часы едут по полу. Тянет их Европа, которая запуталась в цепочке и от ужаса кричит во все горло.
- Прощайте, часы! После часов Европа приступила к исследованию ванной. Едва услышав, что из крана льется вода, мчалась туда из самой отдаленной комнаты. Вскакивала на край ванны и впивалась глазами в водяную струю. Потом подбиралась как можно ближе и - хвать лапкой!
"Шумящая, прозрачная палка? И мокрая! Тьфу!" - кривилась она и отряхивала лапку.
Пробовала подобраться к струе с другой стороны, обойдя по краю ванну. Снова - хвать! И снова отряхивалась.
"Странно, странно! Где же у этой палки конец? - размышляла она и, нагибаясь, заглядывала в глубь .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25