но разве все это не продолжает оставаться проявлением желания? Вы можете не стремиться к признанию со стороны мира, но желание достичь небес — это по-прежнему поиски награды. Желание постоянно ищет своего осуществления, достижения; имен, но это движение желания необходимо понять, а не убегать от него. Если не понять пути желания, то контроль над мыслью имеет весьма малое значение.
«Но я должен вернуться к тому, с чего начал. Даже для понимания желания необходимо сосредоточение, а в этом и заключаются все мои трудности. Мне кажется, я не в состоянии контролировать свои мысли. Они постоянно блуждают по сторонам, взгромождаясь друг на друга. Нет ни одной мысли, которая господствовала бы над другими и была устойчивой среди них».
— Ваш ум подобен машине, которая работает день и ночь; он постоянно болтает, он вечно чем-то занят, и во сне, и в бодрствующем состоянии. Он всегда спешит; он так же неспокоен, как море. Одна часть этого запутанного и сложного механизма пытается контролировать все его движения; отсюда возникает конфликт между противоположными желаниями и стремлениями. Одну часть ума можно назвать высшим «я», другую — низшим «я»; но и та, и другая часть находятся в поле ума. Действия и реакции ума, мысли совершаются почти одновременно и почти автоматически. Весь этот процесс, сознательный и подсознательный, процесс принятия и отрицания, приспособления и стремления освободиться, совершается чрезвычайно быстро. Следовательно, вопрос не в том, каким образом контролировать этот сложный механизм, так как контроль вызывает трение и напрасный расход энергии, а в том, можно ли умерить скорость этого слишком быстрого ума.
«Но каким образом?»
— Позвольте заметить, сэр, что вопрос совсем не в том, «каким образом» это сделать. Если мы спрашиваем «как», то мы будем иметь дело с результатом, с концом, а это не имеет большого значения. Когда результат достигнут, начнутся новые поиски, погоня за другой целью, с новыми страданиями и конфликтами.
«Но что же тогда делать?»
— Правильно ли вы ставите вопрос? Вы не стараетесь раскрыть для себя самого истинность или ложность процесса уменьшения скорости движения ума, но вас интересует получение результата. Получить результат сравнительно легко, не правда ли? Возможно ли для ума уменьшить свою скорость; но так, чтобы при этом не применять никаких тормозов?
«Что вы понимаете под словами „уменьшить скорость“?»
— Когда вы едете в автомобиле с очень большой скоростью, тогда местность, мимо которой вы проезжаете, мелькает перед глазами. Но когда вы едете совсем медленно, вы в состоянии детально рассмотреть и деревья, и птиц, и цветы. Самопознание приходит, когда ум замедлил скорость своей деятельности, свои движения, но это не означает, что вы должны заставить ум двигаться медленно. Любое принуждение порождает противодействие; нельзя зря расходовать энергию на ослабление деятельности ума. Ведь это так, не правда ли?
«Мне кажется, я начинаю понимать, что усилие, которое человек делает для того, чтобы контролировать мысль, есть напрасная трата энергии, но я не понимаю, в чем состоит то, что надо делать».
— Мы еще не подошли к вопросу о действии, не правда ли? Мы стараемся осознать, что для ума важно совсем замедлить свои движения, но мы не рассматриваем вопрос, каким образом это осуществить. Может ли ум совсем замедлить свои проявления? Когда это происходит?
«Не знаю. Я никогда до сих пор об этом не думал».
— Не заметили ли вы, сэр, что когда вы наблюдаете за чем-то, ум замедляет свои движения. Когда вы наблюдаете за этой машиной, которая спускается вниз по дороге, или очень внимательно смотрите на какой-либо физический объект, не действует ли ваш ум более медленно? Когда вы внимательно смотрите, наблюдаете, тогда этот процесс замедляет деятельность ума. Рассматривание картины, изображения, какого-либо объекта способствует успокоению ума; то же происходит и при повторении одной и той же фразы. Но в этом случае первенствующее значение приобретает сам объект или фраза, а совсем не замедление движения ума и то, что благодаря этому раскрывается.
«Я внимательно слежу за тем, что вы разъясняете, и сознаю тишину ума».
— Наблюдаем ли мы когда-нибудь по-настоящему или ставим между наблюдающим и тем, что он наблюдает, экран различных предрассудков, ценностей, суждений, сравнений, обвинений?
«Но ведь почти невозможно обойтись без этого экрана! Не думаю, чтобы я был способен наблюдать безупречным образом».
— Позвольте вам сказать следующее: не блокируйте себя словами или умозаключениями, позитивными или негативными. Возможно ли наблюдение без этого экрана? Говоря иными словами, существует ли внимание, если ум занят? Только незанятый ум может наблюдать. Движения ума замедленны, он бдителен, он полон настороженности; а это и есть внимание незанятого ума.
«Я начинаю переживать то, о чем вы говорите, сэр».
— Пойдем несколько дальше. Если вы не производите оценок, если отсутствует экран между наблюдающим и тем, что он наблюдает, разве тогда будет существовать разделение между ними? Разве наблюдающий не есть то, что он наблюдает?
«Боюсь, что я не уловил вашу мысль».
— Алмаз нельзя отделить от его свойств, не правда ли? Чувство зависти нельзя отделить от того, кто его переживает, хотя существует иллюзорное разделение, которое питает конфликт, а ум оказывается в плену этого конфликта. Когда такое ложное разделение исчезает, тогда существует возможность свободы — и лишь тогда ум становится безмолвным. Когда переживающего больше нет, только тогда существует творческое движение реального.
КОНТРОЛЬ МЫСЛИ
Тонкая и едкая пыль поднималась при любой скорости и проникала внутрь машины. Хотя было совсем рано, и до восхода солнца оставалось один-два часа, воздух был уже теплый, сухой, свежий и приятный. По дороге встречались повозки, запряженные волами. Возницы дремали, а волы медленно, никуда не сворачивая, возвращались в свои деревни. Иногда повозок было две или три, иногда целый десяток, а однажды попалось даже двадцать пять — длинная вереница со спящим возницей и единственной керосиновой лампой при головной повозке. Машина должна была съезжать с дороги, чтобы их объехать, вздымая горы пыли, а волы, ритмично позванивая колокольчиками, продолжали идти вперед, не сворачивая в сторону.
После целого часа непрерывного движения все еще было темно. Деревья стояли темные, таинственные и ушедшие в себя. Дорога стала мощеной, но более узкой; любая шедшая навстречу повозка означала еще большую пыль, более сильный звон колокольчиков и еще большее количество повозок, идущих сзади. Мы двигались прямо на восток; вскоре начался рассвет, мглистый, мягкий и лишенный теней. Это не был прозрачный рассвет с яркими сверкающими каплями росы, но один из тех утренников, которые предвещают наступающую жару. И, однако, как он был прекрасен! Далеко отсюда были горы, их еще нельзя было видеть, но уже чувствовалось, что они там, великие, холодные, свободные от оков времени.
Дорога миновала разнообразные деревни; одни из них — чистые, правильно расположенные, в хорошем состоянии; другие — грязные, полные нищеты и деградации. Мужчины направлялись к полям, женщины к колодцам, а дети кричали и смеялись на улицах. На несколько миль простирались государственные фермы; там были тракторы, пруды, где разводили рыбу, и опытные сельскохозяйственные школы. Мимо нас прошла новая машина с мощным двигателем, в ней сидели богатые, упитанные люди. Горы были еще далеко, и земля была щедрой. В нескольких метрах дорога пересекала высохшее русло реки, автобусы и повозки проделали там колею. Зеленые и красные попугаи перекликались друг с другом во время своего хаотичного полета; пролетали и более мелкие птицы, золотистые и зеленые, а также белоснежные птицы рисовых полей.
Но вот дорога вышла из равнины, и начался подъем. Бульдозеры расчищали густые заросли у подножья горы, а вместо них на целые мили сажали фруктовые деревья. Машина продолжала подниматься; холмы сменились высотами, покрытыми каштановыми деревьями и соснами; сосны были стройные и прямые, а каштановые деревья были густо покрыты цветами. Теперь можно было увидеть бесконечные долины, простирающиеся внизу, а впереди снежные пики.
Наконец, сделав петлю, мы поднялись к самой вершине, и перед нами предстали горы, ясные и сверкающие. Они находились в шестидесяти милях отсюда; в промежутке лежала огромная синеющая долина. Горы тянулись почти на двести миль, заполняя горизонт от одного края до другого; поворачивая голову, мы могли обозревать их в оба конца. Это было нечто необыкновенное! Промежуток в шестьдесят миль, казалось, исчез, остались лишь эта мощь и уединение. Снежные пики, — а некоторые из них превышали двадцать пять тысяч футов, — имели имена богов, ибо здесь жили боги, и люди, совершая дальние паломничества, приходили сюда поклониться им и умереть.
Он рассказал, что получил образование за границей и в прошлом занимал высокий пост в правительстве. Но более двадцати лет назад он принял решение отказаться от мирских дел с тем, чтобы провести в медитации оставшиеся дни своей жизни.
«Я практиковал разные системы медитации, — продолжал он, — пока не приобрел полного контроля над мыслями; и это вызвало появление некоторых психических сил и господство над собой; тем не менее, один из моих друзей привел меня на вашу беседу, на которой вы отвечали на вопрос о медитации. Вы говорили, что медитация в том виде, как ее обычно практикуют, есть одна из форм самогипноза, культивирование желаний, спроецированных нашим „я“, как бы ни были они облагорожены. Сказанное вами поразило меня своей истинностью, и я решил с вами встретиться. Так как я всю свою жизнь посвятил медитации, то надеюсь, мы сможем рассмотреть вопрос достаточно глубоко.
Мне хотелось бы начать с короткого рассказа о том, каков был путь моего развития. Из всего прочитанного я уяснил, что необходимо быть полным хозяином своих мыслей. Для меня эта задача была чрезвычайно трудной. Сосредоточение в процессе работы по службе в корне отличается от приведения ума в состояние равновесия и от обуздания всего процесса мысли. Как указано в книгах, человек должен крепко держать в руках вожжи контролируемой мысли. Мысль не может приобрести остроту проникновения в многочисленные иллюзии до тех пор, пока она не будет находиться под контролем, под управлением. Вот в этом состояла моя первая задача».
— Позвольте спросить, если это не нарушит вашего изложения, разве контроль над мыслью — это первая задача?
«Я слышал о том, что вы говорили во время беседы по поводу сосредоточения. Но если позволите, мне хотелось бы сначала рассказать о своем опыте, а потом уже перейти к существенно важным вопросам, связанным с ним».
— Как вам будет угодно, сэр.
«С самого начала я чувствовал неудовлетворенность своей служебной деятельностью, и мне не было трудным оставить много обещающую карьеру. Я прочел большое количество книг по вопросам медитации и созерцания, включая писания многих мистиков, как восточных, так и западных; и мне казалось очевидным, что контроль над мыслью — это самое важное. Но для этого потребовались значительные усилия, постоянные и целенаправленные. По мере того, как я продвигался вперед в медитации, у меня появились многие переживания; были видения Кришны, Христа и некоторых индийских святых. Я стал ясновидящим и начал читать мысли людей; приобрел также и другие сиддхи , или психические силы. Я шел от одного переживания к другому, от одного видения с его символическим значением к другому, от отчаяния к наивысшей форме блаженства. У меня появилась гордость завоевателя, гордость человека, который стал господином самому себе. Аскетизм, власть над собой порождают чувство силы, а оно питает тщеславие, ощущение мощи, уверенность в себе. Я пребывал в полноте всего этого; и хотя я уже много лет слышал о вас, гордость от сознания своих достижений мешала мне прийти на ваши беседы. Однако мой друг, тоже саньяси, настойчиво требовал, чтобы я пришел. И вот то, что я услышал, вызвало во мне смятение. А я давно уже полагал, что нахожусь вне смятения! Такова вкратце история моей жизни в медитации.
Во время беседы вы сказали, что ум должен выйти за пределы всякого опыта, иначе он окажется в плену своих собственных проекций, собственных желаний и стремлений, и я был глубоко удивлен, когда обнаружил, что мой ум оказался пленником тех самых собственных проекций. Если этот факт осознан, то, как может ум разрушить стены тюрьмы, которыми он сам себя окружил? Не были ли растрачены впустую эти более чем двадцать лет? Не было ли все это просто блужданием в иллюзии?»
— Сейчас можно было бы обсудить вопрос о том, как действовать в данном случае, но давайте сначала рассмотрим, если вам угодно, вопрос о контроле над мыслью. Является ли этот контроль необходимым? Полезен он или вреден? Многие религиозные учителя настаивали на контроле над мыслью, считая его первой ступенью, но правы ли они? Кто осуществляет этот контроль? Не составляет ли он часть самой мысли, которую стремится контролировать? Он может думать о себе как об отдельной сущности, отличающейся от мысли, но разве он не является порождением мысли? Несомненно, контроль предполагает принудительное воздействие воли с целью подчинения ума, подавления его, господства над ним, создания противодействия тому, что оказывается нежелательным. Весь данный процесс — это обширный и полный печали конфликт, не так ли? А разве может из конфликта получиться что-либо доброе?
Сосредоточение, концентрация в процессе медитации, есть форма эгоцентрического совершенствования, оно усиливает деятельность в пределах личности, эго, «я». Концентрация — это процесс сужения мысли. Возьмите ребенка, поглощенного своей игрушкой. Игрушка, изображение, символ, слово тормозят непрестанное блуждание ума, и вот эта поглощенность объектом называется концентрацией. Мы подчинили ум с помощью образа, с помощью внешнего или внутреннего объекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81