ЛЮБОВЬ ВО ВЗАИМООТНОШЕНИИ
Тропа проходила мимо фермы и поднималась в гору; сверху были видны приусадебные постройки, домашний скот, цыплята, лошади и сельскохозяйственные машины. Дорога была очень приятная, она вела через лес, по ней часто ходили олени и другие дикие животные, оставляя следы ног на мягкой почве. Когда становилось совсем тихо, голоса с фермы, смех и звуки радио были слышны на большом расстоянии. Ферма была зажиточная. Везде была чистота и порядок. Среди доносившихся голосов нередко звучал гнев, и тогда дети умолкали. В лесу кто-то пел песню, и гневные голоса врывались в звуки этой песни. Неожиданно из дома вышла женщина, хлопнув дверью; она прошла в хлев и стала палкой бить Корову. Резкий шум от ударов был слышен на горе.
Как легко разрушить то, что мы любим! Как быстро между нами возникает барьер, слово, жест, улыбка! Здоровье, настроение и желание набрасывают тень на настоящее, и то, что было ярким, становится неинтересным и тягостным. В процессе деятельности мы постоянно изнашиваемся; то, что было захватывающим и ясным, делается скучным и запутанным. Из-за постоянных разногласий, надежд и разочарования то, что раньше было прекрасным и простым, теперь нас страшит и настраивает на ожидание. Взаимоотношение является сложным и трудным, и мало кому удается выйти из него невредимым. Хотя нам хотелось бы, чтобы оно было статичным, прочным, постоянным, взаимоотношение — это движение, процесс, который надо глубоко и полностью понять, а не пытаться приспособить к какой-то внутренней или внешней модели. Приспособление, согласование как социальная структура, теряет свой вес и авторитет только тогда, когда есть любовь. Любовь во взаимоотношении — это очищающий процесс, так как она раскрывает пути «я». Без такого раскрытия взаимоотношение не имело бы большого значения.
Но как мы противимся этому раскрытию! Борьба принимает различные формы: господства или подчинения, страха или надежды, ревности или одобрения и т.д. и т.д. Основная трудность в том, что у нас нет любви, а если мы и любим, то хотим, чтобы любовь проявлялась вполне определенным образом, мы не даем ей свободы. Мы любим умом, а не сердцем. Ум может принимать различные формы, но любовь не может. Ум может сделать себя неуязвимым, а любовь не может; ум может всегда уйти внутрь себя, сделаться недоступным, стать личным или безличным. Любовь невозможно сравнивать или ограждать. Наша трудность состоит в том, что любовью мы называем то, что в действительности идет от ума. Мы наполняем свое сердце продуктами ума, а поэтому наши сердца всегда пусты и постоянно чего-то ожидают. Именно ум цепляется, завидует, удерживает и разрушает. В нашей жизни доминируют физические центры и ум. Мы не умеем любить и предоставить любовь самой себе; мы жаждем, чтобы нас любили; мы даем с тем, чтобы получать, а это уже — щедрость ума, но не сердца. Ум постоянно ищет уверенности, безопасности, защищенности; но может ли любовь получить качество уверенности с помощью ума? Может ли ум, самая сущность которого от времени, уловить любовь, которая сама в себе есть вечность?
Однако даже любовь от сердца имеет свои неожиданности, так как мы настолько извратили свое сердце, что оно стало непостоянным и запутанным. Вот это и делает нашу жизнь такой мучительной и утомительной. В данный момент мы думаем, что любим, а в следующий момент любви уже нет. Или неожиданно приходит, неизвестно откуда, порыв: источник его определить невозможно. Этот порыв также уничтожается умом, потому что в подобной борьбе ум, по-видимому, неизменно остается победителем. Конфликт внутри нас не может быть разрешен хитрым умом или не постоянным сердцем. Нет путей, нет средств, чтобы довести этот конфликт до конца. Само искание путей — это новая попытка ума остаться хозяином положения, устранить конфликт с целью пребывать в покое, обрести любовь и самому стать чем-то.
Наша величайшая трудность состоит в том, чтобы широко и глубоко осознать, что не существует путей к любви, как к некой цели, которой желает ум. Когда мы это глубоко и по-настоящему понимаем, существует возможность получить нечто такое, что пребывает вне этой жизни. Без соприкосновения с этим нечто, хотите вы того или нет, не может быть длительного счастья во взаимоотношении. Если вы получили это благословение, а я нет, вполне естественно, что вы и я будем в конфликте. Вы, может быть, и не будете, но я буду; и в своей боли и печали я замыкаюсь. Печаль так же склонна замыкаться, отгораживаться, как и удовольствие, но до тех пор, пока не существует той любви, которая не создана мною, взаимоотношение представляет собой страдание. Если вам дано благословение этой любви, вы будете любить меня, каков бы я ни был, вы не будете создавать той или иной формы любви в соответствии с моим внешним видом и поведением. К каким бы уловкам ни прибегал ум, вы и я существуем отдельно; хотя в каких-то точках мы можем соприкасаться, тем не менее, интеграции, единства у нас с вами нет. Остается лишь моя замкнутость в себе. Такое единство никогда не может быть создано умом; оно приходит лишь тогда, когда ум, исчерпав все свои возможности, стал совершенно безмолвным. И лишь тогда во взаимоотношении нет страдания.
ИЗВЕСТНОЕ И НЕИЗВЕСТНОЕ
Длинные вечерние тени легли над тихими водами; река постепенно успокаивалась к концу дня. Рыбы выскакивали из воды, а крупные птицы возвращались на ночь к высоким деревьям. Не было ни единого облака, небо стало серебристо-голубым. Лодка, наполненная людьми, прошла вниз по реке; люди пели и били в ладоши, а вдали мычала корова. Чувствовался аромат вечера. Гирлянда оранжевых цветов календулы плыла по воде, которая искрилась в лучах заходящего солнца. Как все это было прекрасно и полно жизни — река, птицы, деревья и люди!
Мы сидели под деревом и смотрели вниз на реку. Совсем близко от дерева стоял небольшой храм, и несколько тощих коров бродили вокруг него. Храм был хорошо убран, а цветущий кустарник, за которым заботливо присматривали, был полит водой. Какой-то человек совершал вечерний обряд, и в его голосе звучали долготерпение и скорбь. С последними лучами солнца вода приобрела оттенок только что распустившихся цветов. Вскоре к нам присоединился еще один человек и стал говорить о своих переживаниях. Он сказал, что многие годы своей жизни он посвятил исканию Бога, прошел через разные аскетические подвиги, отказался от многого, что ему было дорого. В прошлом он немало сделал полезного для общества, построил школу и т.д. Многое его интересовало, но более всего захватывало его искание Бога. И вот теперь, после стольких лет, он услышал Его голос, который руководит им в малых и больших делах. У него нет больше своей воли, он следует внутреннему голосу Бога. Этот голос всегда с ним, хотя сам он нередко вносит искажения. Он всегда возносит молитвы за очищение сосуда с тем, чтобы быть достойным слышать.
Можем ли вы или я найти то, что неизмеримо? Можно ли то, что не от времени, искать при помощи того, что создано временем? Может ли усердно практикуемая дисциплина привести нас к непознаваемому? Существуют ли пути к тому, что не имеет ни начала, ни конца? Может ли эта реальность быть поймана в сеть наших желаний? То, что мы можем поймать, — это проекция известного; но непознаваемое не может быть поймано известным. То, что имеет название, — вне сферы того, что не может быть названо, а называя, мы лишь пробуждаем обусловленные ответы. Эти ответы, как бы они ни были возвышенны и приятны, не есть реальное. Мы отвечаем на стимулы, но реальность не предлагает стимулов: она есть .
Ум движется от известного к известному, но он не может достичь непознаваемого. То, о чем вы думаете, исходит от известного, от прошлого, независимо от того, будет ли это прошлое отдаленным во времени или недавним, относящимся к тому, что произошло секунду тому назад. Это прошлое есть мысль, сформировавшаяся и обусловленная многими влияниями; она претерпела изменения в соответствии с обстоятельствами и воздействиями на нее, но она всегда остается процессом, который совершается во времени. Мысль может только отрицать или утверждать, она не может делать открытия или искать новое. Мысль не может натолкнуться на новое; но когда мысль безмолвствует, может появиться новое, которое тотчас преобразуется мыслью в старое, уже испытанное. Мысль постоянно придает форму, видоизменяет, окрашивает опыт в зависимости от его характера. Функция мысли имеет передаточный характер, она не заключается в том, чтобы находиться в состоянии переживания. Когда прекращается состояние переживания, мысль подхватывает это переживание и дает ему определение с помощью категорий известного. Мысль не может проникнуть в непознаваемое, поэтому она никогда не может раскрыть или пережить реальное.
Дисциплина, отречение, отрешенность, ритуалы, практика добродетели — все это, каким бы ни было благородным, есть процесс мысли; а мысль может действовать только в направлении к результату, в направлении достижения, которое всегда есть известное. Достижение как бы гарантирует безопасность, защищенность, убежище, самозащиту, уверенность в известном. Искать убежище в том, что не имеет имени, — значит отрицать его. Убежище, которое может быть найдено, — только проекция прошлого, известного. Вот почему ум должен быть полностью и глубоко безмолвным; но это безмолвие не может быть достигнуто путем жертвы, сублимации или подавления. Эта тишина приходит, когда ум более не ищет, не захвачен более процессом становления. Эта тишина — не результат накопления, ее нельзя достичь путем практики. Это безмолвие должно быть так же непознаваемо для ума, как и то, что вне времени; ибо если ум переживает это безмолвие, то существует переживающий, который является результатом прошлого опыта, познавшим безмолвие в прошлом; и то, что он переживает, — это всего лишь повторение его собственной проекции. Ум никогда не может переживать новое, и потому ум должен стать совершенно безмолвным.
Ум может быть безмолвным только тогда, когда он не находится в процессе деятельности, т.е. когда он не определяет, не дает наименования, не регистрирует, не создает накопления в памяти. Подобный процесс наименования и регистрации постоянно совершается на разных уровнях сознания, а не только в его верхних слоях. Когда поверхностные слои ума находятся в покое, более глубокий ум может давать свои указания. Когда же все сознание в целом безмолвствует и свободно от всякого становления, а это должно произойти само собой, только тогда приходит неизмеримое. Желание удержать эту свободу создает непрерывность в памяти того, кто становится; это является препятствием для реального. Реальность не обладает непрерывностью; она есть в каждый данный момент, от мгновения к мгновению, всегда новая, всегда свежая. То, что обладает непрерывностью, никогда не может иметь творческого характера.
Внешний ум — это всего лишь инструмент общения, передачи информации, он не может измерить то, что неизмеримо. Он не может высказать реальное; реальное невозможно высказать, когда же реальное высказано, оно более не является реальным.
В этом значение медитации.
ИСКАНИЕ ИСТИНЫ
Он проделал очень большой путь, много тысяч километров по воде и по воздуху. Он говорил только на своем собственном языке и с великой трудностью приспосабливался к необычному для него окружению, которое так нарушало его душевное равновесие. Он совсем не был приспособлен к другой пище и непривычному для него климату; родился он и получил воспитание в высокогорной местности, поэтому высокая температура и влажность, так сильно на него подействовали. Он был начитан, эрудирован и даже кое-что писал; по-видимому, был хорошо знаком с восточной и западной философией. Он принадлежал к римско-католическому вероисповеданию. По его словам, уже давно он не был удовлетворен всем этим, хотя и продолжал действовать по-старому из-за семейных условий. Его брак можно было считать счастливым, он любил двух своих сыновей. Теперь они учатся в колледже в своей далекой стране, и перед ними раскрыто светлое будущее. Но его неудовлетворенность тем, как он живет и действует, постоянно возрастала с годами, а несколько месяцев тому назад достигла апогея. Он покинул семью, оставив все необходимое для жены и детей, и вот он здесь. У него как раз достаточно средств, чтобы выполнить свою задачу, он приехал, чтобы найти Бога. Он сказал, что ни в какой мере его нельзя считать неуравновешенным, и что он отдает себе ясный отчет в своей цели.
— Об уравновешенности не могут судить ни тот, кто терпит неудачу, ни тот, кого балует успех. Преуспевающие могут потерять равновесие, а неудачники становятся ожесточенными и циничными или ищут спасения в какой-нибудь ими же созданной иллюзии. Уравновешенность — не в руках психоаналитика; войти в норму не значит быть уравновешенным, сбалансированным. Сама норма может быть продуктом разбалансированной культуры. Общество, основанное на стяжании, с его моделями и нормами, не находится в равновесии, независимо от того, левое оно по типу или правое, является ли в нем основным приобретателем государство или отдельные граждане. Уравновешенность — это нестяжание. Идея уравновешенности и неуравновешенности относится к полю мысли и потому не может быть судьей. Сама мысль, являясь обусловленным ответом, со своими стандартами и оценками, неистинна. Истина — не идея, не умозаключение.
Можно ли найти Бога путем настойчивых поисков? Можете ли вы искать непознаваемое? Чтобы найти, вы должны знать, что вы ищете. Если вы стремитесь что-либо найти, тогда то, что вы ищете, окажется вашей собственной проекцией; это будет то, что вы желаете, но сотворение желания не является истиной. Искать истину означает отрицать ее. Истина не имеет постоянного местопребывания; к ней нет пути, нет проводников, слово — не истина. Можно ли найти истину в определенном месте, в известных климатических условиях, среди такого-то народа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81