Недаром позднее, когда уже существовали два те­атра - Большой и Малый, долгое время они были под­чинены одной дирекции, и артисты Малого даже чаще выступали на сцене Большого Петровского театра. Оба театра продолжительное время ставили на своих сце­нах и музыкальные и драматические спектакли. Пер­вая певица Петровского театра Елизавета Сандунова часто выступала в водевилях и комедиях. Отец гени­ального трагика московской сцены известный драмати­ческий актер начала XIX века Степан Федорович Мочалов пел «очень порядочно», по выражению современ­ника.
В 1823 -1831 годах директором московских театров (Большого и Малого) был Ф. Ф. Кокошкин, в 1831 - 1842 годах - писатель и драматург М. Н. Загоскин.
Ярый театрал, драматург, первый переводчик на русский язык «Мизантропа» Ж.-Б. Мольера, Федор Федорович Кокошкин являлся также активным членом Общества любителей российской словесности, а одно время - его председателем. Общество это служило как бы связующим звеном между театром и университе­том - двумя главными центрами развивающейся мос­ковской культуры. О Кокошкине, фигуре весьма коло­ритной, сохранилось немало воспоминаний современ­ников.
На публичных чтениях Общества любителей рос­сийской словесности Кокошкин бывал неотразим. Вот как, однако, писал о нем его современник, большой лю­битель театра, писатель С. Т. Аксаков: «...полнозвуч­ный, сильный, приятный и выработанный голос его обнимал всю залу, и не было слушателя, который бы не слыхал явственно каждого слова, потому что произ­ношение его было необыкновенно чисто». Но, «услы­хав Кокошкина несколько раз, читающего одну и ту же пьесу, можно было сейчас это почувствовать: одинако­вость приемов, одинаковость переходов из тона в тон, несмотря на наружный жар и даже подчас вызванные слезы, обличали поддельность и недостаток истинного чувства. А потому люди, никогда не слыхавшие или очень редко слушавшие Кокошкина, - слушали его с восхищением или, по крайней мере, с удовольствием; а люди, составлявшие его почти ежедневное общест­во, - со скукою и даже с досадою».
Воспоминания о Кокошкине оставил и дальний род­ственник его писатель Владимир Александрович Солло­губ: «Перевод «Мизантропа» предоставлял ему видное место в русской драматической литературе, и ему-то он был обязан своим званием директора императорского театра. Он, впрочем, заботился добросовестно своею должностью. Им поощрены были дебюты Мочалова, М. С. Щепкина и В.И. Живокини, которые всегда от­носились к нему с благодарностью. При нем процвета­ла актриса Сандунова. Репертуар состоял преимущест­венно из пьес переводных, трагедий Озерова, опереток князя Шаховского и драм Полевого. Большие надежды возлагались на молодого Писарева, слишком рано по­хищенного смертью...» Добавим, что при Кокошкине 14 октября 1824 года был открыт в доме Варгина на Пет­ровской площади Малый театр, а вскоре - 6 января 1825 года - Большой Петровский театр.
Многие члены Общества любителей российской сло­весности - писатели, драматурги, поэты, переводчи­ки - были авторами Петровского и позднее Большого и Малого театров, писали либретто спектаклей, стихи песен и романсов.
Весьма характерной и значимой фигурой для куль­турной Москвы начала XIX века был Алексей Федоро­вич Мерзляков (о нем рассказано в отдельном очерке книги), друг Ф.Ф. Кокошкина. В большом каменном доме Кокошкина у Арбатских ворот Мерзляков блестя­ще читал свои публичные лекции о русской литера­туре.
Романсы А. Ф. Мерзлякова на музыку Д. Н. Каши­на были очень популярны тогда в Москве, их нередко певала со сцены театра, а также в домашних концер­тах любимица публики Елизавета Сандунова, в равной мере владевшая мастерством оперного пения и испол­нения русских романсов и народных песен.
В отличие от чиновного Петербурга Москва в на­чале XIX века проявляла особую склонность к русской старине. Поэтому, наверное, здесь были любимы празд­ничные костюмированные народные гулянья, что тоже, несомненно, питало творчество и поэтов, таких, как Алексей Мерзляков, и актеров, как Николай Цыганов, и композиторов-романтиков, сочинявших музыку пе­сен, романсов, опер, - Александра Алябьева, Александ­ра Варламова, Алексея Верстовского.
Романтизм, первые веяния которого проникли в русскую музыку еще в самом начале XIX века (примером может служить опера «Леста, днепровская ру­салка» композиторов Ф. Кауэра и С. И. Давыдова), раз­вился и усилился после Отечественной войны 1812 года.
Музыка романтиков характеризовалась повышен­ным интересом к национально-самобытному началу, стремилась раскрыть душу человека, его чувства, меч­ты. Естественно, что творчество композиторов-роман­тиков, и в первую очередь баллады, хоры, оперы яркого представителя этого направления А. Н. Верстовского, вобрало в себя мотивы народного искусства, народной песни, пляски.
Перед читателем этой книги пройдут портреты ком­позиторов, поэтов актеров, представлявших театраль­ную Москву начала прошлого века, а также тех, кто, как Одоевский и Виельгорский, принадлежал культур­ной жизни обеих столиц - Петербурга и Москвы. Все они в большей или меньшей степени были связаны с Петровским театром и оказали влияние на его разви­тие.
Профессор русской словесности и поэт
Имя Алексея Федоровича Мерзлякова знакомо сей­час далеко не многим. А в свое время, в начале XIX ве­ка, он играл весьма заметную роль в московской куль­турной жизни.
И в Московском университете, и в его Благородном пансионе любили профессора русской словесности Мерз­лякова. Его лекции слушали М. Ю. Лермонтов, П. А. Вяземский, А. И. Полежаев. При содействии Мерз­лякова состоялся литературный дебют его ученика Фе­дора Тютчева.
Вот что пишет М. А. Дмитриев в книге «Мелочи из запасов моей памяти»:
«Живое слово Мерзлякова и его неподдельная лю­бовь к литературе были столь действенны, что воспла­меняли молодых людей к той же неподдельной и бла­городной любви ко всему изящному, особенно к изящ­ной словесности.
Одна лекция приносила много и много плодов, ко­торые дозревали и без его пособия, его разбор какой-нибудь одной оды Державина или Ломоносова откры­вал так много тайн поэзии, что руководствовал к дру­гим дальнейшим открытиям законов искусства.
Он бросал семена столь свежие и в землю столь восприимчивую, что ни одно не пропадало и приносило плод сторицею».
«Учителем нашим был Мерзляков», - поясняет М. П. Погодин, говоря о литературных вкусах своего окружения.
А.Ф. Мерзляков родился в 1778 году в Далматове Пензенской губернии, в семье купца, учился в Перм­ском народном училище. Написанная им в годы учебы «Ода на заключение мира со шведами» решила даль­нейшую его судьбу: попечитель народных училищ И. И. Панаев передал оду Екатерине II, она была напе­чатана в «Российском магазине» (1792 г., ч. 1), а Алек­сей Мерзляков был переведен в гимназию при Москов­ском университете.
В 1795-1797 годах имя Мерзлякова встречается сре­ди отличившихся и получивших награды гимназистов. А в 1798 году его как первого, отмеченного за успехи в учебе золотой медалью среди так называемых казенно­коштных студентов, переводят в университет.
После окончания университета Мерзляков был оставлен на кафедре российского красноречия, стихо­творства и языка. В 1804 году он становится профессо­ром русской словесности.
Интерес к античной литературе, работа над пере­водами сблизили его с Н.И. Гнедичем, который в то время был еще учеником университетского пансиона. Вслед за В.К. Тредиаковским и А.Н. Радищевым, но прежде, чем Гнедич, Жуковский и Дельвиг, Мерзляков стал разрабатывать русский гекзаметр.
Мерзляков воспринимал литературу древнего мира как народную. Не случайно в переводах из Сафо он приходит к тому тоническому размеру, который при­сущ русской народной песне.
…Коренастый, широкоплечий, «поземистый», с резким провинциальным выговором на «о», со свежим от­крытым лицом, прилизанными волосами и доброй улыбкой - так описывали Алексея Федоровича Мерз­лякова его современники.
«Пишу, перевожу, выписываю, составляю, привожу в порядок, одним словом, хочу быть современным пут­ным профессором, - сообщает Мерзляков В.А. Жуков­скому осенью 1803 года, - с месяц уже не принимался за свою поэзию и живу теперь чужою».
С Жуковским Мерзлякова познакомил Александр Тургенев еще в Благородном пансионе. Мерзляков, как и Жуковский, вошел в Дружеское литературное обще­ство, организованное в 1801 году Андреем и Александ­ром Тургеневыми (братьями будущего декабриста Н. И. Тургенева). В Обществе определился интерес Мерзлякова к гражданственным стихам, к проблеме народности поэзии.
Мерзлякова и Жуковского многое объединяло в тот период. Однако довольно скоро между ними возникают споры, осложнившие их отношения.
Идейные расхождения начались с того, что Мерзля­ков не согласился с Жуковским, когда тот выступил против философов-просветителей, отдав предпочтение не разуму, а «надежде». Позднее пути их все более рас­ходятся, ибо Мерзляков, профессор-разночинец, вы­ступал против дворянской традиции в литературе, влияния Карамзина, против субъективизма и мисти­цизма - всего того, что было чрезвычайно близко Жуковскому. Однако в начале 1800-х годов они еще были связаны узами дружбы, тянулись друг к другу.
«Ты зовешь меня к себе в Белев - житье с тобой, ко­нечно, почитаю я выше, нежели житье с чинами и хло­потами: но, друг мой, у меня есть отец и мать, они не могут быть довольны одним романтическим житьем.
Итак, судьба заставляет меня искать, искать и ме­таться», - писал Мерзляков Жуковскому в 1803 году.
«Метался» Мерзляков и потому, что его снедала тоска по родным пермским местам, он часто ощущал свою неприкаянность в Москве.
Среди трудов, забот всечасных,
Чем рок меня обременил,
Возможно ль, чтоб, места прекрасны,
Я вас когда-нибудь забыл?
Современники вспоминали, что в чопорных собра­ниях Мерзляков был странен, неловок, молчалив. Но зато в небольшом обществе коротко знакомых людей, в дружеских беседах он отличался красноречием и до­бродушием, был необыкновенно прост и непринужден в обращении.
Жил Мерзляков на Никитской, против монастыря. У себя дома он устраивал вечера, которые проходили в беседах о литературе. В числе участников этих вече­ров были поэт Д.В. Веневитинов и писатель, литера­турный и музыкальный критик В.Ф. Одоевский.
У Мерзлякова на квартире жили студенты универ­ситета. Одно время пансионером Мерзлякова был бу­дущий декабрист И.Д. Якушкин. Жил у Мерзлякова и Д.Н. Свербеев, оставивший о нем воспоминания:
«Он был человек несомненно даровитый, отличный знаток и любитель древних языков, верный их пере­водчик в стихах несколько напыщенных, но всегда бла­гозвучных, беспощадный критик и в этом отношении смелый нововводитель, который дерзал, к соблазну сов­ременников, посягать на славу авторитетов того вре­мени, как например, Сумарокова, Хераскова, и за то подвергался не раз гонению литературных консервато­ров...»
Студенты, любившие лекции Мерзлякова, отмечали, что у него была способность импровизации, что он ни­когда не задумывался над фразой и даром, что немнож­ко заикался, «выражение его рождалось вдруг и... все­гда было ново, живо, сотворенное на этот раз и для этой мысли». Он умел вплести в канву своей лекции произведение любого автора, к примеру, даже басни Крылова не мешали ему говорить о лиризме.
В этом ученом муже всегда присутствовал поэт и, пожалуй, даже артист. Н.Н. Мурзакевич, воспоминания которого относятся к 1825 году, писал: «Сколько увле­кательны были импровизации воевавшего против ро­мантизма профессора Мерзлякова, бывшего в душе ро­мантиком...».
Недаром Мерзляков был дружен с театральными де­ятелями, с которыми постоянно встречался и в Обще­стве любителей российской словесности, председателем которого одно время был, и в домашнем театре Ко­кошкина, где блестяще читал публичные лекции. Об этих лекциях Кокошкин говорил Аксакову: «...ничего подобного Москва не слыхивала».
В то время, когда еще не был построен Боль­шой театр, особенное значение для культурной жизни Москвы имели концерты и театральные представления в частных домах, таких, например, как дом Кокошкина. Здесь ставились интересные спектакли с участием са­мого Федора Федоровича, проходили концерты, на ко­торых нередко звучали песни и романсы Мерзлякова и Кашина.
Мерзляков, нечасто посещавший светские гостиные своих знакомых, в доме Кокошкина чувствовал себя легко. Здесь, вне стен университета, в свободной теат­ральной атмосфере, он, вероятно, ощущал себя больше поэтом, нежели ученым мужем. Он покорял слуша­телей бесконечными экспромтами, на которые был ве­ликий мастер, стихами, рождавшимися мгновенно, вдруг и тут же сразу, без помарок, ложившимися на бумагу. И знаменитая его песня «Среди долины ровныя...» также родилась как блестящий экспромт.
Песню эту распевали в России от Москвы до Енисея. Она была настолько распространенной и близкой мно­гим, что мало кто задумывался об авторе, написавшем слова и этой прекрасной песни, и других, также зачис­ленных в разряд народных.
Песня была создана в 1810 году, лучшее для Мерзлякова время, когда он мечтал, увлекался, строил пла­ны и верил в их осуществление. В ту пору он подру­жился с дворянским семейством Вельяминовых-Зерно­вых, где все любили его за талант, доброту, необыкно­венное простодушие и природную беспечность.
Обычно летние месяцы это семейство проводило под Москвой, в сельце Жодочах, куда часто наведывался Мерзляков, питавший нежные чувства к А.Ф. Вельяминовой-Зерновой.
И вот в один такой приезд, как рассказывает М.А. Дмитриев, поэт растрогался оказанным ему при­емом, стал жаловаться на свое одиночество, а потом вдруг взял мел и на открытом ломберном столе напи­сал сразу почти половину песни.
Но в этой легкости, поспешности таился и недоста­ток: стихам Мерзлякова порой не хватало мастерской шлифовки.
В то же время как ученый-теоретик, как литератур­ный критик Мерзляков был весьма взыскателен и строг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20