– К сожалению…
Он ожидал от нее бурной реакции, но она молча двигалась, одеваясь и упаковывая чемоданы. Ему хотелось обнять ее, сказать, что он обманывает ее, и, быть может, вообще отказаться от этой безумной затеи.
Если бы только она знала, как мерзко у него на душе…
Но он молчал. Уже через полчаса Брэндэн стоял около нее, сидевшей за столом и одетой в платье с высоким воротником. Она дрожащими пальцами перебирала пачку бумаг.
– Что будет после того, как я подпишу бумаги?
– Я заготовил для тебя билет на пароход, идущий из Нью-Йорка в Ливерпуль. У тебя мало времени. Погода…
– Мой отец ждет меня?
– Я телеграфировал твоему брату Маркусу. – Он избегал ее взгляда. – Ты подпиши и можешь ехать.
– А если я откажусь? Я ведь могу все потерять, подписав эти бумаги.
– Ну, это зависит от того, что ты понимаешь под словом «все». Ты права, временно ты утрачиваешь право управления своей собственностью, но лишь в том смысле, что я могу управлять этой собственностью по своему усмотрению. В случае же развода ты действительно потеряешь свою собственность. Но ты увидишь, что я выделил тебе щедрое обеспечение, достаточное для того, чтобы ты могла вести обеспеченную жизнь в Англии.
– И после всего этого ты удивляешься, что я уехала из Чарлстона? Что я немедленно не известила тебя? Ты не человек.
У Брэндэна дернулась челюсть. Он ткнул пальцем в документы.
– Называй меня, как хочешь, но подписывай эти проклятые бумаги. – Он всунул их ей в руки и передал перо и чернильницу.
– Э… м-м… может быть, дать время на размышление? – вмешался Фэйрфакс. – Может быть, она захочет посоветоваться со своим адвокатом…
– Не суй нос не в свое дело, – оборвал его Брэндэн. – Ну, давай же, подписывай, черт побери.
– Все в порядке, мистер Фэйрфакс, – заверила Кортни адвоката. – Я понимаю смысл этих документов и подписываю их в здравом рассудке, действуя по собственной воле.
Брэндэн хмуро смотрел на нее, и, как только она нацарапала свою подпись, смахнул бумаги на пол.
Пока адвокат собирал и прошивал их, Брэндэн вручил жене большой, обшитый бархатом ящик.
– Здесь все твои драгоценности. Твоя одежда – в Бостоне. Все остальное я пришлю из Чарлстона при первой возможности. Ежемесячно от моих поверенных в Лондоне ты будешь получать содержание, и, если ты найдешь его недостаточным, сумма может быть увеличена.
– Ты всегда был очень щедр в деньгах, – заметила она, когда он направился к двери, – примерно так же, как мой отец был щедр по отношению к твоей матери. Можешь обо мне не беспокоиться. Как ты понимаешь, я не настолько глупа, чтобы лишить себя жизни из-за такого мерзавца, как ты. Разве что наш корабль потонет, к твоей радости. Тогда это избавит тебя от дальнейших расходов.
Брэндэн выругался и резко повернулся к ней.
– Беспокоиться, мадам? Больше я о тебе не беспокоюсь. Беспокоиться о тебе будет твой отец. Можешь теперь его мучить. – Он взял свою шляпу, не в силах больше смотреть на нее, походившую на раненого зверя.
Когда-нибудь она все поймет. Он заставит ее понять.
– Пошли, Фэйрфакс, наши дела здесь закончены.
14
Кент, Англия
Март 1862 года
– Шон, Шон! Какой красивый мальчик! – Кортни наблюдала, как ее отец рассматривал крошечный сверток в своих руках и светился счастьем. – Кортни, я никогда не пойму, как такое маленькое создание, как ты, могло выносить такого здоровенного парня?
– Так же удивляется и доктор Картрайт. Он будет высоким. – «Как его отец», – подумала она, ерзая в постели и пытаясь устроиться поудобнее. – Ну, что, хорошо я исполнила свой долг?
– Вопреки всем ожиданиям. Ей-богу! Ты стала матерью. Я и вправду не ожидал, что наступит такой день. Подумаешь, балет!
– Твоя радость несколько преждевременна. Ведь отец Шона ничего не знает о его рождении. Он принимал решение о раздельном жительстве, не зная, что я была беременна.
– Ну что ж, можно только сожалеть о его опрометчивом решении, что мы все и делаем, – чуть туманно выразился граф, – но я рад, что ты ушла от этого негодяя. Он никогда не подходил тебе.
«Ушла от него?» – размышляла Кортни. Человек выбросил ее из своей жизни, как старую газету. Если бы он только знал, что в ней растет его ребенок! Если бы, если бы, если бы…
Кортни молчала. Она твердо решила: поменьше разговоров, поменьше поводов для расспросов, поменьше объяснений. Так лучше. Тот отрезок жизни пройден. Ее боль – с ней, а про него – забыть.
В тот день в его суровом взгляде была холодная пустота, такая же бесцветная пустота была и в голосе. Ничего не осталось от страстного любовника, каким он был на протяжении последних недель. Был только человек, одержимый местью, а ей казалось, что она так хорошо его знала.
Кортни упрекала себя за то, что была так глупа, что вбила себе в голову, что он любит ее. Когда он предложил ей содержание, она поначалу хотела отказаться от денег, но, подумав, решила, что ее сын должен хоть что-то иметь от своего отца, как бы жалки ни были эти гроши.
Она не просила Брэндэна о пересмотре его решения. Она не понимала его, что бы ни ждало ее в будущем, она решила достойно выйти из этого двусмысленного положения. Она не покажет ему, как глубоко он ранил ее душу. Когда за ним захлопнулась дверь, закрылась полная боли глава ее жизни.
И все же ее потянуло к окну посмотреть на его быструю походку, его отъезд. И это после того, как выкинуть ее из своей жизни оказалось для него проще, чем прихлопнуть надоедливого комара. Кортни знала, что пройдут годы, а она будет помнить, с какой легкостью он отрекся от нее и своего ребенка, не зная, правда, о его существовании, как легко он отказался от совместной жизни, от брака.
Кортни оцепенело смотрела, как его карета покатилась прочь. Она схватилась за грудь, чтобы ослабить боль в сердце, но ничто не могло ей помочь.
Она обошла вокруг коттеджа, стараясь запомнить каждую деталь их короткой идиллии здесь. Она припоминала каждое мгновение их объятий и, увы, вспомнила о его предательстве.
Никогда ничего этого она не забудет.
– Не стоит ворошить прошлое, – сказала Кортни своему отцу. – У меня, по правде говоря, никогда не было выбора. Брэндэн бросил меня. Но, по крайней мере, у меня есть чудесный подарок от него – мое дитя.
Шон заерзал на руках у деда. Граф сказал хриплым голосом:
– Этот дурак не понимает, что он потерял. Ребенок – точная копия отца. – Передав ребенка Кортни, он открыл ящичек и засунул себе в нос щепоть нюхательного табака.
– Да, – согласилась она, заметив явное неудовольствие графа, – ребенок гораздо больше Блейк, чем Аскуит, – она коснулась губами виска сына, – расскажи мне про Морин Кадделл.
Граф не ожидал такого вопроса. Он пошевелил губами, как бы собираясь начать рассказ, но вместо этого открыл свои карманные часы.
Время летит.
– Брэндэн все мне рассказал. Я тебя очень прошу рассказать мне всю правду.
– Я боялся этого вопроса с той самой минуты, когда узнал, что ты вышла замуж за этого мерзавца, а теперь, когда ты задала мне его, прошлое уже не так тревожит меня. Что он тебе рассказывал?
– Что ты и его мать были любовниками. Что она забеременела от тебя, а ты отказался на ней жениться. Тогда она покончила с собой.
– После всей этой лжи, – начал граф, – пришло время сказать правду. – Граф глубоко вздохнул. – Мне бы надо было все рассказать вам, детям, раньше, но я все думал: еще не время, еще не время. Никогда не знаешь, когда же наконец это время наступит. Знай, что я любил Морин. Когда я ее потерял, я был безутешен. Морин была очень страстной натурой, – продолжал он, – капризная, вспыльчивая, склонная к припадкам обидчивости и меланхолии. Наша страсть постепенно переросла в любовь, и, наконец, дошло до того, что мы не могли жить друг без друга. Она бросила мужа, семью и ушла ко мне.
– Сперва мы вели себя очень скромно. Я поселил ее в Стансуорте, и мы недели проводили не разлучаясь. Когда Морин обнаружила, что беременна, то была в восторге. Она думала, что я уйду от Бренны, что Уинстон даст ей развод, и мы поженимся.
– Она любила тебя, – сказала Кортни.
– Она была совершенно уверена, что я откажусь от всего ради нее, ей удалось убедить и меня, что любовь превыше всего – моей политической карьеры, моего общественного положения. Я любил ее так, как никогда не любил ни одну женщину, ни до, ни после нее. – В его глазах стояла печаль. – Но она плохо разбиралась в людях. Кончилось тем, что, спасая свою карьеру, я отверг ее. Мой развод был, конечно, невозможен.
– Марк знает?
Лорд Гарретт глубоко вздохнул, как бы сбросив тяжкое бремя со своих плеч, бремя, мучившее его двадцать лет.
– Нет.
– Ладно, – заверила его Кортни, – я не скажу ему. Думаю, что бы я ни сказала, это не будет хуже испытанного тобою. Но расскажи…
– О чем?
– Моя мать покончила с собой, потому, что узнала о твоей измене?
– Нет, – решительно ответил он, – я клянусь тебе, что ее смерть не была самоубийством. – Он опять посмотрел на часы. – Я должен вернуться в Лондон. Я жду с минуты на минуту вестей от премьер-министра. Эти колониальные тупицы похожи на твоего мужа – вечно спешат и все без толку. Они пытаются получить от нас поддержку. Я симпатизирую конфедератам, но мы должны действовать осмотрительно. Слишком велики ставки. Неверное решение может быть пагубным. Эти проклятые американцы так и норовят втянуть нас в свои дела.
– Ты что, оставляешь меня одну в этом мавзолее?
– Скоро сюда приедет Марк.
«Что же сулит мне будущее?» – подумала она после того, как закрылась дверь за ее отцом. Марк разрывался между своими фабриками и конторами в различных городах и был редким гостем в Оуклей Корт. Ее отец связан по рукам и ногам своими парламентскими обязанностями, он постоянно должен участвовать в разрешении бесконечных, следующих один за другим политических конфликтов.
Никогда в жизни Кортни не чувствовала себя такой одинокой.
Конечно, она понимала, почему все так запуталось. Во всем виноваты эти проклятые американцы и их война. Обе стороны прилагали все возможные усилия, чтобы заручиться поддержкой Великобритании. Ее отец объяснял это за обедом несколько недель назад. А началось все с замечания, брошенного отцом.
– Я надеюсь, что дело с уполномоченными посланниками южан мы решим до Рождества, – сказал граф.
– Мис-с-мис-стеры Мэйсон и Слайделл? – заикаясь, спросил Марк.
Граф кивнул головой.
– В числе других.
– К-каково состояние вопроса?
– Мэйсон и кто? – спросила Кортни, подняв бровь.
– Как тебе известно, южные порты Америки блокированы с моря, – начал объяснять граф. – Некоторые посланники Конфедерации, в том числе Джеймс Мэйсон и Джон Слайделл из Чарлстона, прорвались сквозь блокаду на контрабандном судне в начале октября. В Гаване они купили билеты на британский пароход под названием «Трент». В начале ноября сторожевой корабль Федерации настиг «Трент» в Багамском проливе и сделал по нему предупредительный выстрел. После этого капитан Уилкс, по всей видимости, придурковатый малый, взял «Трент» на абордаж и арестовал уполномоченных посланцев. Сейчас они находятся в Массачусетской тюрьме.
– Мас-массачусетс? Это т-там, где живет этот п-подлец Блейк? – спросил Марк.
Кортни кивнула.
– Возмутительно! – Марк швырнул на пол свою салфетку, – С-стрелять и б-брать на абордаж английские корабли?
– Недопустимо, – согласился лорд Гарретт, – если северяне откажутся освободить уполномоченых, возможна война. Со дня на день мы ожидаем прибытия в Канаду наших войск численностью в одиннадцать тысяч человек. В полной готовности находится наш флот. Мы предъявили ультиматум мистеру Адамсу, американскому министру, Они должны выпустить уполномоченных и извиниться. В противном случае Британия вмешается в войну, но не на их стороне. – Граф разрезал свой бифштекс и положил себе на тарелку йоркширского пудинга.
– Заварили п-п-проклятую кашу, – согласился Марк.
Дело благополучно завершилось к рождению Шона. Мистеры Мэйсон и Слайделл были освобождены, и им разрешили продолжить свой путь в Англию.
Однажды, когда Шону уже почти исполнилось два месяца, а Кортни восстановила свое здоровье, она заговорила о весеннем бале в Оукли Корт и о своей роли на нем в качестве хозяйки. Отец и Марк в это время играли в шахматы.
– Весенний что? – удивился отец, – бал? Здесь? В своем ли ты уме?
– А п-п-по-моему, х-хорошая идея, – вмешался Марк, изучая тем временем положение на шахматной доске. – П-почему нет? Хорошо д-для бизнеса. М-мы не устраивали балов уже более д-двух десятков лет. С тех пор, как мама…
– И мы можем не делать этого еще два десятка лет без всякого ущерба, как для твоего бизнеса, так и для общественного положения твоей сестры, – настаивал граф, – такое наказание Божье требует подготовки в течение долгих месяцев, а у меня на это нет времени.
– Я все это могу сделать сама, папа. Могу. Я уже устраивала такой бал в Чарлстоне. Положись на меня. Тебя это не коснется. Обещаю тебе.
– Я думаю, что Корт заслужила свой бал, отец. Это встряхнет ее. А то в последнее время она такая печальная.
Граф посмотрел на дочь, обдумывая последний довод Марка.
– Возможно, ты и прав. Хоть это и против моих правил, но я согласен.
Кортни вскочила, подбежала к отцу и крепко обняла его.
– Спасибо, папочка. Ты не пожалеешь об этом.
– Ну, хорошо.
Подготовка празднества оказалась непростой, так как в течение месяца Марк был занят неотложными делами на фабрике в Ланкашире и не мог помогать Кортни. Однако ее опыт организации бала в пользу вдов и сирот в Чарлстоне сослужил ей хорошую службу, и, когда подошло время, все было в полном порядке.
– Вы выглядите очаровательной, – зашептала Мойра, глядя на Кортни, выделывавшую пируэты перед зеркалом, – и золото на платье хорошо гармонирует с вашими изумрудами.
– Ты льстишь мне, Мойра. Я так рада, что ты вернулась в Оуклей Корт из Чарлстона, – говорила Кортни, одергивая платье.
– Да, миледи, я не могла оставаться на службе у этого сумасшедшего.
– Да, Брэндэн может быть просто ужасен. – Кортни снова одернула платье. – А лиф не слишком низок, как ты считаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45