Сердце говорило Милли, что она видит его в последний раз. Он, смеясь, высоко поднял ее в своих руках, потом опустил на ноги и опять поцеловал.
– До встречи, – сказал Том.
– До свидания, Том Эллери, – сказала Милли. На следующей неделе Милли отправилась в деревню, чтобы отправить письмо отцу в Гонконг.
– Как жаль Тома Эллери, – сказала какая-то женщина. Она была толстая и недовольная. Черты когда-то веселого лица оплыли, горькие складки застыли на ее тесно сжатых губах.
– Тома Эллери? – спросила Милли.
– Ты что ль не слышала? Болтали, что вы были не разлей вода. Он умер в понедельник, когда боронил пастбище сквайра Олдройда, лошадь испугалась, и он попал под борону.
Милли закрыла глаза.
– Умер?
– Хоронят во вторник, уже почти неделя прошла. Время летит быстро.
– Но этого не может быть!.. – сказала Милли. – Неправда!.. – Она повернулась и убежала, а женщина стояла и смотрела ей вслед.
Не в силах поверить своим собственным ушам, Милли Смит в тот же самый вечер отправилась на свидание с Томом, они уговорились как раз на эту пятницу. Обычно они встречались перед входом на пшеничное поле сквайра Олдройда. И она увидела Тома: он легким и неторопливым шагом, как обычно, приближался к ней со стороны деревни. Милли еще удивилась, что у него не было тени, и подумала, это из-за лунного света.
Дрожа от накатившего вдруг страха (ведь ей сказали, что он мертв), она ждала, а Том со счастливой улыбкой подошел прямо к ней и поцеловал ее. Но холодны были его губы, а руки, обнявшие ее, показались ей просто ледяными. Сквозь его волосы Милли увидела, как по небу несутся облака, а сквозь лоб и щеки – полную луну: так прозрачно было это бледное лицо, потом облака сгустились и стало темно, по и в темноте Милли сумела разглядеть, что его глаза не были глазами живого существа, это был холодный остановившийся взгляд мертвеца. Она в ужасе отпрянула назад, и тогда видение, только что бывшее Томом Эллери, растаяло, исчезло, точно пламя угасающего костра. Милли закричала, с нарастающим ужасом наблюдая за тем, как преображается, все более искажаясь, образ того, кто недавно был живым… Она упала прямо там в поле и пролежала без чувств до утра, когда после долгих поисков ее нашли учителя.
Взрослые твердили, что все это – проделки лунного света и сильное нервное потрясение, которое со временем пройдет. Сама же Милли чувствовала, что никогда больше не будет прежней.
Самое отвратительное было то, что за всем этим последовало неотвратимое дознание, учиненное директрисой Карвер, женщиной с тонкими чертами лица и с горькими воспоминаниями. Ей потребовалось немного времени, чтобы выудить у Милли правду о ее тайных отношениях с Томом Эллери. Хотя отношения эти, как оказалось, были совершенно невинными, все перипетии ее глупой любви к сыну какого-то конюха обсуждались теперь и учителями, и учениками. Последней каплей этого унизительного кошмара было письмо с подробным изложением ее деяний, направленное сэру Артуру, в коем упоминалось и о возможном ее исключении из Гардфилда.
От этого позора она так полностью и не оправилась.
Суиткорн, вышедший на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха перед тем, как улечься в койку, увидел Милли в ночной рубашке у перил «Монголии».
– Что такое, мисси? – закричал он. – Вы простудитесь здесь раздетая!..
Но Милли не ответила, она смотрела на луну.
– Почему вы здесь стоите? Почему вы так смотрите? – Увидев ее ничего не выражающие глаза, он провел рукой перед лицом Милли, – она не шелохнулась.
– Дорогая моя. Вы очень больной ребенок, это точно, – сказал обеспокоенный Суиткорн. – Суиткорн сейчас отведет вас в вашу каюту, и вы уснете. – Взяв ее за руку, он повел ее обратно.
5
Пока Милли Смит на борту «Монголии» плыла в Гонконг, в жизни еще одной девушки, жившей в Китае, произошли важные события. Волею судьбы их с Милли жизни пересекутся. Ту другую девушку звали Анна Безымянная.
На пятый день марта по западному календарю все насекомые в Китае просыпались после зимней спячки, то есть где-то за две недели до того, как в Англии появляются бабочки. Анна Безымянная, найденыш, у которой в живых не было родителей, помнила эту дату по иным причинам. Во-первых, это был сезон цветения вербы, на чьи желтые пушистые цветы летели бабочки, а во-вторых, это было время Чинг Че, утро того дня, когда ей исполнялось восемнадцать лет. Она тогда работала у монахинь-католичек, у которых в дельте реки Перл была миссионерская школа.
Анна Безымянная была не китаянкой, а мусульманкой, и ее присутствие в деревне Фу Тан требует объяснения. По мнению ее родителей, она была прямым потомком особ королевской крови, но позднее было обнаружено, что Янг, ее брат, такой родословной не обладал и унес сей секрет с собой в могилу. Поскольку родители их умерли, выяснять, насколько это верно, было не у кого. Говорят, их настоящие родители заявляли, что Хсианг Фей, вдова принца Ярканда, приходилась Анне родственницей; эта прекраснейшая среди женщин осталась в истории Азии под прозвищем «Благоуханная Наложница» и в свое время была большой страстью императора Чьен Лунга, который когда-то правил Китаем.
Ее доставили императору в качестве военного трофея. Он был пленен ее красотой и щедро тратил на нее свои богатства, даже построил для нее базар и храм, чтобы те напоминали ей о ее родине.
Но Хсианг Фей не хотела принимать от него никаких даров, она обещала покончить с собой, если тот посмеет к ней приблизиться, ибо любила она своего принца. «Благоуханной Наложницей» назвали ее придворные, потому что от ее кожи исходил аромат, напоминавший мускус. Легенда утверждала, что все ее потомки по женской линии благоухали тем же ароматом – свидетельство принадлежности к ее крови – даже спустя столетия после ее смерти.
Случилось так, что простая девушка-крестьянка из Фу Тана, у которой не было родителей, источала тот же прекрасный аромат. Настолько прекрасный, что это служило неопровержимым, доказательством ее королевского происхождения. Поскольку родители ее были странствующими кочевниками и скитались по долинам Квантунской провинции, деревенская чета удочерила ее и вырастила. Приемные родители назвали девочку «Анной, у Которой Нет Имени». Когда она подросла, они отдали ее в услужение монахиням католической миссионерской школы, которая была расположена около Фу Тана в дельте Перл Ривер.
У Анны Безымянной были способности к игре на «п'и-па», старинном китайском инструменте, напоминавшем лютню. Играла она великолепно и часто путешествовала по окрестным деревням, услаждая своей игрой тамошних жителей. Но в то утро игуменья застала ее в зале миссионерской школы – та на коленях отскребала пол.
– Анна, – сказала игуменья, – у меня для тебя новости. Люди, которых ты называешь родителями, которые вырастили тебя, были убиты пиратом Чу Апу.
Анна, по-крестьянски спокойно воспринимавшая смерть, закрыла глаза и спросила.
– А что с Янгом, моим братом?
– Благодарение Господу, твой младший брат жив, – ответила монахиня. – Он и принес это известие. Он ждет тебя.
– Мне надлежит вернуться с ним в Фу Тан, в мою деревню?
– Конечно, дитя мое. Но сначала тебе следует сходить в часовню и возблагодарить Господа за то, что твой брат остался жив. Это Бог проявил к тебе свою милость.
Тут Анна, до сегодняшнего дня выказывавшая свою приверженность святой католической церкви, подняла голову и сказала:
– Если это доказательство щедрости вашего бога, то лучше я буду поклоняться даосским богам. – Сказав это, она ушла.
На улице, под лучами солнца, ее ждал десятилетний Янг. Он стоял один, прохожие не обращали на него внимания. Оборванный, с разводами от слез на чумазом лице, с голыми ногами, очень худыми от голода и недоедания.
– Они сказали тебе? – спросил он на кантонском диалекте, родном языке его матери.
– Они сказали мне, – ответила Анна. Услышав ее слова, Янг заплакал, но она воскликнула: – Хватит ныть! Помнишь, что говорила мама? «Плачь, когда люди появляются на этот свет, не горюй, когда они умирают».
Она взяла его за руку, и они вдвоем пошли по дороге, которая вела к реке.
– Куда мы идем? – спросил Янг.
– Когда мы поприветствуем наших подружек-бабочек, я скажу тебе, – ответила Анна.
Они шли вдоль рисовых полей, вокруг цвели ивы и вербы, над которыми порхали целые стаи бабочек, павлиноглазок и прекрасных «эразмий». В Китае хорошо известно, что бабочки любят лепестки златоцвета и запах мускуса, и в тот солнечный день был настоящий пир насекомых.
– Наши родители никогда больше к нам не вернутся, – сказал Янг.
– Как живые, нет, – ответила Анна, – но как голодные призраки, они вернутся, и это так же верно, как то, что каждую весну рождаются бабочки. Посмотри! – Она вытянула перед собой голые руки, и на них стали спускаться бабочки, их прилетало все больше и больше, скоро она почти вся была покрыта бабочками. Трепещущие цветки их дивных крыльев соперничали друг с другом узором и расцветкой. Они были в ее волосах, покрывали все ее лицо, то раскрывая, то складывая прелестные крылышки.
– А на меня они даже не садятся, – печально произнес Янг.
Анна встала на колени и обняла его руками, и ему передался запах ее кожи. Чем теснее она его к себе прижимала, тем плотнее окутывал его запах мускуса, и вскоре он тоже был почти полностью покрыт сотнями прекрасных бабочек.
Через некоторое время Янг устал и спросил:
– Скажи мне, Золотая моя Сестра, куда мы теперь идем?
– Мы идем в нашу деревню, чтобы убить пирата Чу Апу.
Больше он ни о чем не спрашивал, ибо хорошо знал: все, что задумала и обещает сестра, в конце концов обязательно случается.
И это было частью той тайны, которую он хранил в своем сердце.
Путешествие было долгим, и только на рассвете следующего дня Анна и ее брат прибыли в деревню Фу Тан, что невдалеке от города Шекки, расположенного на берегу Перл Ривер. В китайских преданиях эта деревня знаменита тем, что там родилась когда-то Хапти, гигантская черепаха, такая огромная, что на ее спине можно было построить дом для целой семьи.
По крышам деревни Фу Тан мягко шуршали капли дождя. Услышав о прибытии путников, к ним вышел Старейшина.
– А, наконец-то! Сирота Янг вернулся к нам, и, если мои глаза меня не обманывают, он привел свою сестру.
Анна локтем попыталась заставить Янга выпрямиться, потому что тот засыпал на ходу.
– Вы поедите? – спросил Старейшина. – У меня на плите лапша.
Глаза Янга расширились, но Анна сказала:
– Мы поедим позже, Старейшина. Сначала расскажите, пожалуйста, почему умерли наши родители.
– Потому что они не могли заплатить свою подать рисом пирату Чу Апу, – последовал ответ. – Он накинул на их шеи веревку и потом затянул маленькой палочкой петли.
– Вы сообщили британцам об их смерти?
– Сообщил, но мне ответили, что ничего сделать не могут. Одним крестьянином больше, одним меньше, – сказал он.
– Можем ли мы увидеть их тела?
– Их лица не для глаз ребенка, – сказал Старей шина и указал на Янга.
– Вы ошибаетесь, почтеннейший, – сказала Анна. – Пусть он увидит их, чтобы, став взрослым мужчиной, он помнил об этом долге.
– О каком долге? Деньги ведь тут ни при чем.
– Чу Апу расплатится за этот долг кровью.
Услышав это, Старейшина улыбнулся, как улыбаются пожилые люди, и сказал:
– Ты, девчонка, угрожаешь этому пирату? Послушай! В нашей деревне его называют Грозный Чу. Просто смешно говорить о мести. Помни. – И он повел их к тому месту, где лежали тела родителей. Они были покрыты весенними цветами и красным папирусом, назавтра их должны были хоронить. – Не хочешь ли ты, Анна, как истинная христианка, помолиться над твоими родителями? Хотя я даоист, иные религии и иные молитвы я уважаю.
– Нет, не буду молиться, – ответила она. Янг, всем телом сотрясаясь от рыданий, стоял перед своими родителями на коленях. – Если я и захочу помолиться, то над могилой Чу Апу.
На этот раз Старейшина не улыбнулся – так подействовало на него выражение лица девушки, стоящей перед ним. А потом произошло нечто странное, о чем крестьяне из Фу Тана говорят до сих пор. Неожиданно прямо из-под солнца выпорхнули две огромные бабочки с белоснежными крыльями, одна из них опустилась на лоб Анны, другая – на лоб Янга. Увидев это, Старейшина испугался, потому что белоснежных бабочек никто никогда не видывал здесь, на реке Перл Ривер. Следует помнить, что белый – цвет траурных одежд в Китае.
На крыльях у каждой бабочки четко была прорисована маска – лисья морда.
Сняв бабочку со своего лба, Анна держала ее в руке перед собой.
– Когда вы, глупцы, будете платить свою рисовую дань пирату Чу Апу, передайте ему от меня, что он скоро умрет, и смерть его будет еще мучительнее, чем смерть моих родителей.
Услышав это, Старейшина прикрыл лицо руками, ибо был перепуган не на шутку.
Анна и Янг прожили три дня в деревне Фу Тан, чтобы Янг мог восстановить свои силы. Наутро четвертого дня Старейшина сказал:
– Анна Безымянная, твоим родителям пора обрести покой и достойным образом прошествовать к своим праотцам. Я задумал кое-что.
Вот уже много лет я со своей женой откладывал деньги на похороны. Что такое смерть? Это счастливый переход от печальной жизни в райские поля. На сэкономленные деньги мы построили каменную гробницу. Там есть маленькая комната с красной дверью, чтобы не пустить дьявола. Там место для двоих, чтобы они могли лежать рука об руку, муж и жена, чтобы они вместе могли отправиться в путешествие в загробную жизнь. Ты меня слушаешь?
– Мы вас слушаем, – сказала Анна.
– У тебя есть деньги?
– У меня в кармане десять мексиканских долларов, – сказала она и показала их ему.
– Тогда договорились? За один доллар в год в течение шести лет ты можешь взять в аренду эту гробницу. А потом, когда тела твоих родителей очистятся, мы опять здесь встретимся и извлечем их оттуда. Ты видела, как это делается?
– Возможно, это видел Янг, – объяснила Анна, – ведь меня еще ребенком отдали монахиням-миссионеркам, и я знаю только христианские традиции погребения.
– Тогда послушай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41