Я схватила громадного Ромку за грудки и затрясла.
- Если ты, мерзавец, приблизишься к ней в радиусе трех километров, я тебя покалечу... тазом! Клянись, больше мы тебя не увидим!
Страшно напуганный яростной атакой, он вяло пытался отцепить меня от рубахи.
- Да не приду, не приду...
Мышь уела гору. Вконец расхрабрившись, я всучила ему в руки коробку с пирожными.
- И чтоб все съел! Они заговоренные!
Неделю от Романа не было не слуху ни духу, неделю я боялась поднять на Надежду глаза, и, возможно, загнулась бы наша дружба под тяжестью вины, если б не Роман. Заявился к Надьке с огромным букетом.
- Накормили меня заговоренными пирожными...
Надежда восприняла его слова как предложение выйти замуж - и вышла. Мастер спорта по боксу не смел сопротивляться. Теперь вот бегает, надеюсь, не от жены.
Ждать приходится недолго, я едва успеваю пару раз измерить тротуар, вымощенный плиткой, как из-за угла на хорошей скорости, облаченный в спортивный костюм, возникает взмокший Юнеев. Даже мое появление не останавливает его, бежит как заведенный, теперь, правда, только на месте.
- Привет, - между прочим бросает Роман. - Надо кого-то убрать?
Обычно я отвечаю: нет - и тем самым спасаю человечество от его кулака, но сегодня я накрываю свой гуманизм медным тазом.
- Надо, но только не знаю кого.
Достаю из кармана монету с профилем императора Константина, протягиваю Роману. Он останавливается, теперь понятно, что монета, найденная под столом, относится к разряду редких.
- Где взяла? - спрашивает Роман, вытягивая из кармана лупу.
Оказывается, заядлые нумизматы даже утренние пробежки совершают с лупой.
- Под столом, - отвечаю я. - Чья она?
- Это рубль Константина, таких монет только семь.
- Во всем мире семь? - изумляюсь я.
Даже мне, не страдающей манией коллекционирования, ясно как божий день, что, не роя, не копая, я нашла клад.
- В двадцать пятом году после смерти Александра Первого на престол должен был взойти Константин, его брат. Успели отчеканить пять монет, когда царем стал Николай Первый. Потом всплыли еще две монеты, без надписи на гурте. - Роман приблизил ко мне монету боковой стороной. - У тебя одна из них. Я знаю человека, у которого есть или, во всяком случае, был рубль Константина.
- И кто он? Имя! - требую я и по отработанной схеме хватаю Ромку за грудки.
- Да ну тебя, - притворно сердится он, пытаясь отцепить меня. - Я все скажу, только не скармливай мне всякую гадость.
Я жду. Как Наполеон, скрестив руки на груди.
- Скажу, когда сам буду знать точно, а пока терпи...
Чего-то в подобном роде я и ожидала. Разве этого бандита такими методами надо пытать?
- И на сколько она тянет? - захожу я с другого края.
Роман усмехается.
- Серьезно тянет, тысяч на тридцать.
- Долларов?
- Ну не рублей же.
Я покрываюсь испариной. Ничего себе подарочек! Кто он, одаривший меня по-царски? Пришел, порылся, одарил.
- Гони обратно, - подставляю я ладонь.
Вместо того чтобы послушно вернуть мне мою находку, Роман начинает ржать на всю улицу. Из подъезда в лосинах и майке выбегает Надежда, своего Ромочку она обнимает за плечи, меня же, источник нынешних наслаждений, шпыняет без зазрения совести.
- Варька, ты ж его простудишь. Марш домой!
Последние слова относятся к Роману. Подталкиваемый женой, он бежит в подъезд, через плечо кричит мне:
- Варька, за денежку не дрожи, я ее к эксперту снесу, может, это фуфел.
Черт побери, какой еще фуфел? И как он смеет так вольно распоряжаться моим капиталом? Из подъезда выскакивает Надежда в шлепанцах, падающих с ног, неуклюже семенит ко мне.
- Ну, Вава, ты что, обиделась? Пойдем чай пить. А кашки хочешь? Кашка сладкая, манная. Пошли, Вава.
Я бы с удовольствием и на чай и на кашку, да некогда - вертолет не дремлет.
- Не могу, Надюха. Вернусь, тогда и кашку вашу слопаю. А ты, матушка, фуфел береги, - предельно нежно говорю я.
- Какой еще фуфел? - недоумевает Надежда.
Я сама недоумеваю, разве что вида не подаю.
- Какой-какой, ты у мужа спроси, он тебе все расскажет и... покажет.
Уж не знаю, что там видится Надежде за моими словами, но только она отстраняется и строго так выговаривает:
- У него, Варвара, не фуфел! Поняла?
- Поняла, - отвечаю я, - но все равно береги.
ПОТЕШНОЕ ВОЙСКО
- Ничего, зимой не холодно, - сказал капитан второго ранга.
Капдва мужиковат, словно вытащили его из погреба рубленой крестьянской избы, даже золотые погоны морского офицера не добавляют лоска, проштампован - "от сохи". Странно, он же мой ровесник, но определенно не современной модификации мужик, припозднился с годом выпуска. А вот ходит вразвалочку, как и подобает моряку, сошедшему на берег.
Рядом с ним - девчонка лет семи. Маша. Она сама назвала себя, еще когда мы стояли на вертолетной площадке и ждали как ясна солнышка генеральской машины. Подошла и незатейливо протянула руку.
- Маша.
- Варя, - ответила я.
Только тут я разглядела две русые косички за спиной. А ведь сперва даже не сомневалась - пацан, которого папаша, двинутый на службе, нарядил в форму старшего матроса. Оказывается, все гораздо сложней.
- Варя, - заручившись моим именем, продолжала девочка Маша, - где здесь туалет, женский?
Вызвавшись ее проводить, я едва поспевала за ней; девочка Маша печатала строевой шаг, русые косички били по темно-синему гюйсу. Иногда она бросала на меня взгляд через плечо.
Капдва крикнул вдогонку:
- Маша, даю на все две минуты, - и постучал по циферблату.
- Папа, это же понос, а не построение, - заявила отцу девочка.
Он виновато развел руками. Маша взяла меня за руку, мы пошли согласно моему шагу. Встреча двух равных женщин. Между прочим, не иронизирую. Уже давно я подозревала, что женщинами рождаются. И тут такой наглядный пример: от горшка два вершка, а мир строит, как говорится, в одну шеренгу. Это мальчики как-то долго, чуть ли не до совершеннолетия, некоторые и до гробовой доски, определяются с полом, поют в хоре и соло женскими голосами, долго ходят под матерью, под ее опекой. И если мужчину еще надо воспитать, то женщины умудряются рождаться готовыми.
Когда мы зашли в клозет, Маша вытащила из-за пазухи сложенный газетный лист. Точно, от сохи, подумала я. Но Маша протянула газету мне.
- Варя, что там написано?
Ее маленький пальчик воткнулся в печатную строку.
- "Депрессии, - прочитала я. - По статистике, неженатые мужчины живут в среднем на десять лет меньше своих женатых собратьев. Более подвержены язвенным и сердечным болезням, депрессии..." Где ты нашла эту ерунду?
- По-твоему, десять лет жизни - ерунда?
Аккуратно сложенный лист отправился на дно ее кармана.
Оказывается, Машка всю свою семилетнюю жизнь прожила на эсминце, которым командовал отец. Теперь девочке пора в школу, поэтому семья Шкарубо и отправилась в сухопутное плавание, к новому месту службы. Был на эсминце у нее и дядька - мичман Алексеич, он дал на прощание Маше газетную вырезку, мол, отец без моря совсем загнется, надо его женить. Нашел адекватную замену штормам и ураганам.
Мать у Машки, естественно, была, но девочка ее никогда не видела, только на фотографии. Странная фотография, больше напоминает открытку, красотка на ней удивительно похожа на Настасью Кински. Я чуть не брякнула об этом, но Машка быстро убрала фото. Мне стало неловко от ее правды, наивной и искренней. Такую правду знают только дети, правду и только правду, чистую как слезу, чистую, как они сами. Взрослые - испорченные воспитанием дети, они знают правду, но с поправкой на жизнь. Маша хочет женить отца, чтобы папа жил долго.
- Ты же еще маленькая девочка, - попробовала возразить я.
- Ничего. Любая селедка была мальком, - вполне аргументированно ответила Маша.
Когда мы вернулись, вся генеральская рать вместе с моим подопечным генералом уже заполнила салон вертолета. По-моему, генерал был не в духе, скупо кивнул на мое "здрасти" и отвернулся к иллюминатору.
Милый мой, тебе сейчас, в предвыборную кампанию, надо быть ближе к народу; усядешься в губернаторское кресло, тогда и норов показывай. А пока, сцепив зубы, заткнув нос, люби нас, своих потенциальных господ, свою дойную корову, к соскам которой ты столь удачно, судя по кассете, присосался. Только так и обретешь высокий статус слуги.
Вертолет бил лопастями, когда на площадку влетел золотистый "Опель-кадет". Выскочивший из машины майор, тот самый, с габаритами молодого зубра, коему Лелик доверил сопровождать меня на вышку контрольно-диспетчерского пункта, распахнул дверь.
- Товарищ генерал, возьмите с собой девушку, ей тоже в пятый Североморск, она служит в полку связи.
- Какая к черту девушка! Пусть едет на рейсовом автобусе! - проворчал генерал.
А девушка была замечательная. Ну прямо Джулия Робертс - длинноногая, с шикарной шевелюрой каштановых волос и с детско-порочным лицом. Ей бы миллионеров на Канарах за квасом посылать, а она все шнуропары крутит, если говорить казенным языком. Прапорщик Киселева Наталия является начальником БП-130, то есть коммутатора. Несколько лет назад мы с ней были однополчанками, пока я не подалась на вольные хлеба, в журналистику.
С милой улыбкой Наташка шагнула по трапу, сразу несколько рук подхватили ее, и никто не посмел вякнуть, даже генерал. Она обрадовалась мне, я обрадовалась ей, нам было о чем поболтать, а это большое дело. Комполка, командовавший еще в мою бытность, ушел на пенсию, теперь ждут нового.
- По-моему, дождались, - кивнула я в сторону Шкарубо.
Наташка пристально, чуть сощурив глаза, посмотрела на него, прочла взглядом ботинки, китель, лицо, обветренное, грубой лепки, и добавила скептически:
- Боже, куда только смотрит управление? Никакого эстетического удовольствия.
Бог с ней, с эстетикой, мужик и не обязан блистать красотой. Напротив, красота зачастую мешает, особенно мужчине, плюсующему от своей внешности, она как стопор в его жизни, способствуют движению как раз комплексы. Взять хотя бы Наполеона, Байрона, Сократа... Стали б они тем, кем стали, если бы были безмятежно довольны собой, если бы не горели желанием доказать всем и себе, что наделены главным достоинством мужчины - мозгами? Судя по первым репликам, у Шкарубо они военного образца.
Тогда-то капдва и сказал:
- Ничего, зимой не холодно.
Это Маша наклонилась к отцу и громко, так что все хмыкнули, зашептала:
- Папа, смотри, какая шикарная девка! Тебе нравятся ее волосы?
Вот такое утилитарное отношение к красоте у капитана второго ранга. Наташа даже не захотела взглянуть на этого нахала, а ведь могла не то что взглядом огреть, но и рукой двинуть. Рука у нее, несмотря на ангельскую внешность, тяжелая, взмах одной левой довел Наташку до Севера. Еще в школе влюбилась в одноклассника, не стоит и говорить, что парень потерял голову от любви такой принцессы. Вместе они поступали в институт связи, но с разными результатами: Наташа поступила, парень же - мимо кассы, пришлось идти в армию. Служил где-то недалеко, в соседней области. Приехала Наташка к нему на присягу, возлюбленный в истерике бьется.
- Да знаю я, этот бородатый специально меня завалил, чтобы тебя, чтобы ты, чтобы вы...
Чем уж так ему насолил этот математик из приемной комиссии? Наташка возьми да и брось институт, и к командиру части. Только бесчувственный чурбан мог остаться безучастным к этой шекспировской страсти, командир - не смог, взял Наташку на коммутатор.
Но красота - она и в армии красота, даже когда на тебе сиротское форменное платье с погонами сержанта, желающих вкусить молодого тела - хоть отбавляй. Парень совсем Наташку извел, что ни день, то скандал, в каждом столбе соперника видел. Дурак дураком, выбрал бы себе невесту косую, хромую, горбатую, чтобы еще говорила через пень колоду - и нет ревности. А как до дела дошло, когда можно было себя во весь рост показать - сник наш герой. На ночное дежурство на объект к Наташке ввалился комендант гарнизона, от одного запаха можно было захмелеть. Наташка в гарнитуре с микрофоном абонентам отвечает, а комендант багровой рукой мясника ее молодое колено оглаживает. Она и врезала ему. Жирная комендантская туша свалилась на пол, подмяв под себя аппаратуру. Кровищи было море. Криков тоже, весь узел связи сбежался. Только жених так и не распахнул дверь соседнего объекта.
Комендант ходил после этого как Щорс, с перевязанной головой, но вряд ли чувствовал себя героем, хоть и пострадал на гражданке. Командование в своем желании услать Наташку от греха подальше преуспело: командировали дальше некуда - на Север. Или она сама сбежала от позора. С тех пор Наташа относится к мужчинам никак.
- Мое сердце потухло, - говорит она, но ухаживания принимает, надеется на встречу с Прометеем, способным разжечь огонь любви. Пока же клюет ухажерам печень. Я устала удивляться: даже одной, самой невинной реплики из ее уст достаточно, чтобы выжечь вокруг себя безжизненную пустыню и навсегда остаться старой девой. Наташке же все прощается. Причем не она просит прощения, а у нее. Вывод: у каждого своя мера дозволенного.
Внизу расстилаются пожелтевшие сопки, тень от нашего вертолета скользит по ним. Справа еще маячит авиационный гарнизон, и где-то там - Лелик; прямо по курсу, уже в зоне видимости, синяя гладь моря, корабли и подводные лодки у пирса, чуть поодаль - казармы, дома. Это Заозерск. В принципе я могу описать всю карту местности, даже не глядя вниз: за пять лет службы в дивизии подводных кораблей, в состав которой входил и наш полк связи, изучила все подробности здешнего пейзажа наизусть. По головокружительно извилистой дороге, петляющей меж сопок и валунов, заросших мхом, час, а то и больше пути, а так уже через пятнадцать минут вертолет пойдет на посадку.
Утомившись созерцанием виданного-перевиданного, генерал во весь свой генеральский бас спросил:
- Братцы, хотите анекдот?
Наверное, вспомнил, что мы пока в одной связке.
Братцы хотели, о чем известили генерала дружными кивками.
- Встретились осел и прапорщик, - начал генерал. - Осел спрашивает у прапорщика: "Ты кто?" Прапорщик огляделся - никого и говорит: "Офицер". Осел ему в ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31