В принципе при таком ассортименте табака, представленном в коллекции хозяйки дома, слова излишни. Выбор каждого - красноречивей любых тестов. Как самая мелкая, я мусолю во рту внушительную "Гавану" - Montekristo, генерал нашел отдохновение в Romeo y Yulieta , Муза Пегасовна заявляет о себе клубами Artist Line. На фоне столь разных пристрастий мы выказываем единодушное одобрение коньяку Hennesi, который и потягиваем, наслаждаясь ощущениями под завесой ароматного тумана. Пользуясь завесой, я незаметно исчезаю.
ЛОХМАТЫЙ МАЛЫШ И ДЕВОЧКА МАША
Который день, с тех пор как командование полком принял капитан второго ранга Иван Шкарубо, взвод женщин-военнослужащих узла связи проходил курс молодого бойца. Без роздыха, с редкими перерывами на обед, холостячки и матери семейств обучались нелегкой воинской науке: под "Прощание славянки", до кровавых мозолей, строем, шеренгами по три, печатали шаг. По команде "Противник с фронта. К бою!" слабый пол, облаченный в пятнистый камуфляж, беспрекословно валился на сырую землю и отражал нападение врага, существующего только в фантазиях командира, очередями из автоматов Калашникова. Приказом Шкарубо было запрещено на время учений передвигаться по территории части шагом, только бегом.
Нашла их и утренняя зарядка с ежедневными пробежками, отжиманиями от пола и подтягиванием на перекладине. Вис на перекладине особенно тяжело давался Бибигонше: ее мощное тело не могли бы поднять даже руки тяжеловеса, не то что ее собственные. От солдатских нагрузок адмиральша не только забыла о рюмке, не только стремительно сбавляла вес, но и значительно помолодела. Но беда не приходит одна - наряды из заветного чемодана теперь болтались на адмиральше как на швабре. Впрочем, носить их не представлялось возможным. Как и все однополчанки, она знала теперь только одну форму одежды уставную, злобный Шкарубо не делал никаких скидок званиям. А ведь сейчас Ева как никогда нуждалась в привлекательности.
Случилось странное. Впервые в жизни она поняла, как приятно подчиняться мужчине, этому медведю Шкарубо. Откровение, смутившее ее душу, настигло Бибигоншу в висячем положении. Мощным рывком командир подхватил куль ее тела и поднял до перекладины. Еще долго Ева не могла очнуться от захвата его сильных ладоней на своей талии. Да, да, у нее появилась талия! Вкупе с жировыми отложениями шла под откос и личная жизнь.
Прилетевший на побывку Жора так и не смог добиться от Наташи не только домашнего ужина, сдобренного нежными словами, но и ожидаемых ласк. Поздним вечером, измотанная беспределом начальника, она доползла до постели и свалилась замертво. Тихое дыхание да трепет каштановых ресниц подсказывали Жоре, что подруга пока только спит. Его поцелуи, на которые ее тело всегда отвечало желанием, теперь были не в силах пробудить в ней хоть проблеск такового. Наташа, чье женское начало было так близко, что он порой пугался ненасытности ее натуры, напоминала труп.
Всю ночь Жора мучил себя вопросом: "Может ли мужчина, неспособный разбудить женщину, считать себя мужчиной?" Вопрос остался открытым, более того, тяжким грузом лег в копилку его комплексов. Был дисквалифицирован и будильник, загорланивший под утро. Пришлось Жоре брать спящую красавицу на руки и, презрев рычащего Малыша, нести в ванную. Только струя холодной воды смогла сделать с Наталией то, что у А.С. Пушкина сделал обычный поцелуй. И если после пробуждения героиня классика рванула под венец, то путь прапорщика Киселевой, как и всех связисток, был заказан не поэтом, а служивым.
Шкарубо ввел новый порядок построений, привычный для него еще со службы на эсминце. Ровно в восемь утра, и ни секундой позже, под то же "Прощание славянки" над плацем взвивался Андреевский флаг. И если кто, кроме Шкарубо, получал удовольствие от сей церемонии, так это Малыш: развалясь у ног своей хозяйки, он запрокидывал голову к небу и с надрывом, перекрывая команды, выл на всю ивановскую. Да девочка Маша: присев на корточки в безопасной близости от отца, она вытягивала губы и корчила псу рожи.
Глядя на этот цирк-шапито, капитан второго ранга Шкарубо беленел от злости и бессилия. Не мог же он, боевой морской офицер, гонять собак по гарнизону. Под его взглядом, пронизывающим до печенки, как норд-вест, даже Наташе было неуютно. От этой неуютности она и шлепнула Малыша по морде. Но легче не стало. Живым укором лежал Малыш у ее ног, изредка поднимал на прапорщика Киселеву влажные собачьи глаза, словно не понимал: за что, ведь хозяйке всегда нравилось его пение, даже колбасой кормила, а теперь вот шлепнула. В мертвой тишине, воцарившейся на плацу, капитан второго ранга обратился к строю:
- Здравствуйте, товарищи связисты!
Строй набрал воздух для приветствия и уже был готов достойно ответить своему командиру, как вдруг, неожиданно даже для себя, Наташа тихо, но внятно сказала Малышу:
- Голос.
В восторге от своей востребованности, от того, что хозяйка не сердится и, наверное, уже приготовила для него колбасный шмат, Малыш залаял во всю свою собачью пасть. Личный состав полка громогласным гоготом поддержал пса, сумевшего в такой лаконичной и доступной форме выразить общественное мнение по поводу всех этих реформ.
- Немедленно убрать собаку с территории части! - срываясь на крик, приказал Шкарубо.
Несколько офицеров бросились к собаке, но девочка Маша, шустрая такая девчонка, опередила всех. Раньше, чем отец успел прокричать, она схватила Малыша за ошейник и потащила за собой с плаца. Вслед маленькой девочке и большой лохматой собаке несся гневный командирский приказ, нашлись люди, готовые исполнить его. Нарушив строй, путаясь в тяжелой шинели, Наташа побежала за ними, но, сколько ни плутала среди домов, ни звала в подвальные окна, так и не откликнулись большая лохматая собака и маленькая девочка.
Ночью, когда взрослые, а тем более дети, спят, семья Шкарубо резалась в подкидного дурака. Чуть раньше Иван Шкарубо вернулся со службы и, приняв душ, с мокрой головой вышел на кухню. Поразительно коммуникабельный ребенок Маша сегодня собирала на стол молча.
- Чем это у нас пахнет? Муха, у тебя ничего не пригорело? - спросил Шкарубо, садясь к столу.
Маша лишь покачала головой. Она поставила перед ним тарелку с макаронами, в большую синюю кружку налила чай.
- Муха, достань колбасу, - сказал отец.
Вместо того чтобы распахнуть холодильник, Маша спиной припала к нему, словно заняла оборону, и затараторила:
- Папочка, а ничего нет. Я съела.
- Целый батон? - удивился Шкарубо и даже подумал, до чего некалорийно он кормит ребенка, если дочь способна за один присест умять столько колбасы.
- Остальную выкинула, - бодро продолжала Маша. - Совершенно несвежий продукт.
Шкарубо взял дочь за руку, притянул к себе.
- Рассказывай.
И тогда, понурив голову после молчания и тяжелого вздоха, Маша крикнула куда-то в комнату:
- Малыш!
Вслед за шумом, будто кто-то двигал диван, и топотом на кухне появился лохматый, мокрый Малыш. Остановясь на пороге, он встряхнулся всей своей массой, от кончика хвоста до черного кожаного носа. Капли брызг упали на стол, в тарелку с макаронами, на которой не было колбасы, дождем посыпались в синюю кружку.
- Так вот чем пахнет! - выдохнул Шкарубо, утирая лицо.
- Папочка, он чистый, я его мыла, - не давая опомниться, частила Маша.
- Где?
- В ванной! - с радостной готовностью ответила она.
Малыш тем временем бесцеремонно развалился на пороге, перегородив путь отступления из кухни. Потрясенный видом мокрого чудовища, с которым пришлось делить ванну, Иван откинулся на стуле, закрыл лицо руками. Маша никак не могла понять по его вздрагивающему телу, по всхлипывающим звукам, плачет отец или смеется. Но ведь папа никогда не плачет. И когда он отнял руки от лица, Маша увидела, что нет, не смеялся, так строго звучал его голос:
- Понимаешь, Маша, я не могу оставить его. Командир не имеет права отдавать приказы, которые сам нарушает.
- А если приказ бестолковый?
- Значит, командир... - вздохнул Шкарубо и с горькой усмешкой добавил: - Приказы не обсуждаются.
Другой ребенок забился бы в истерике, требуя оставить собачку, но только не Маша. Как и положено хорошей хозяйке, она собрала со стола тарелку с недоеденными макаронами, синюю кружку с невыпитым чаем, поставила посуду в мойку и даже вытерла тряпкой стол. Оглядев, все ли в порядке, без единого слова, она переступила через развалившегося Малыша в коридор. Молчал и отец; руками подперев голову, он смотрел на собаку.
- Малыш! Малыш! - донеслось с улицы.
Шкарубо подошел к окну. Прищурившись, рассмотрел одинокую женскую фигуру, бредущую по ночному гарнизону, и даже узнал в этой фигуре прапорщика Киселеву. Отсюда, с высоты пятого этажа, не разглядеть, но он явно представил ее в тяжелой длинной шинели, вспомнил, как, путаясь в развевающихся черных полах, она бежала по плацу. И ветер дышал рыжей копной ее волос. Что-то в ней было от гимназистки, получившей незаслуженную двойку.
- Малыш! Малыш! - будоражила прапорщик Киселева спящую провинцию.
Шкарубо обернулся на звук шагов. Маша, тянувшая Малыша за холку, была полностью экипирована для дальней дороги. Помимо теплой куртки и ботинок, за спиной болтался набитый рюкзак.
- Отчаливаем, Малыш, - сказала она.
Он знал решительный характер своего ребенка; если что надумает - то раз и навсегда. Вот тогда капитан второго ранга Шкарубо, выдвинув ящик, кинул на стол колоду карт.
- Сыграем? - предложил он, кивнув на Малыша.
- А как же приказ? - еще не веря такому раскладу, спросила Маша.
- Карточный долг, долг чести, - сказал Иван, тасуя карты.
- Все равно я проиграю.
- Может, повезет. - Споро, руками опытного картежника, он раскидывал карты.
- Что-то до этого не везло, - заметила Маша, но карты в руки взяла.
Она знала своего отца, который предлагает только один раз. Не снимая рюкзак, Маша забралась с коленями на табурет и посмотрела на остатки колоды, лежавшие между ними.
- Что там козырь? Крести, дураки на месте.
Малыш словно почуял, от какой ерунды зависит его судьба. Поднявшись с насиженного места, пес долго, тревожными кругами ходил вокруг стола: наверное, из любопытства, чем сердце успокоится, смотрел на несерьезные картонки с изображениями, которые игроки припечатывали к столу. И когда ожидание стало невозможным для чувствительного собачьего сердца, а картонки по-прежнему мелькали, Малыш подошел к Ивану и, добросовестно обнюхав со всех сторон, доверил свою великолепную львиную голову его коленям.
- Это не по правилам, - сказал Шкарубо, но уже не так эмоционально размахивал руками.
Маша перегнулась через стол и потрепала Малыша за ухом. Не меняя положения - животом на столе, - она и скинула последнюю карту, пиковую девятку.
- Сдаюсь, - объявил Шкарубо, сгребая в охапку дочь и собаку.
Маша будила соседей восторженным визгом:
- Ура! Я выиграла! Малыш, ты наша собака!
Бескорыстно, на полную катушку, как умеют радоваться только собаки да дети, Малыш крутил хвостом аки пропеллером, словно собрался в полет. Возможно, от его оборотов пес взлетал, и тогда шершавый собачий язык проходился по лицам Ивана и Маши. А может, и не хвост вертел собакой, а что-то другое, более важное, о чем редко говорят люди, а собаки - знают.
Отстранившись от отца, Маша спросила:
- А ты не жульничал?
Шкарубо покачал головой и для пущего эффекта произнес слова клятвы:
- Крест на пузе.
Но Маша не поверила и клятве.
- Чем ты не смог отбиться?
За спиной дочери боевой офицер совершил подлог и клятвопреступление: крестовый туз, зажатый в его руке, был тайно возвращен в колоду.
Говорят, возвращаться - плохая примета. А Наташа вернулась. Нет, с утра, вместе с зарей, она, как все, выскочила из дома на пробежку и даже подтянулась на турнике двенадцать раз. Потом опять был душ, и она вышла из него, закутанная в махровый халат канареечного цвета, особенно оттенявший ее каштановые кудри, потемневшие от воды. Перемолов ручной кофемолкой зерна арабики, Наташа поставила на огонь медную турку. И пока кофе стоял на плите, пока не зашелся коричневой пеной, она подошла к собачьей миске на полу и взяла ее в руки. Наполнила миску водой и вернула на то место, где она всегда стояла.
Уже после кофе, когда дом то и дело хлопал дверями, Наталия высушила феном шевелюру, натянула черную юбку и форменную рубашку с двумя звездами оделась быстро, по-солдатски. Потом снова выскочила из дома и побежала к части. И опять она была как все: и слева, и справа, со всех сторон к плацу спешили женщины в черных шинелях.
Поравнявшаяся с ней Скоморохова бросила на бегу:
- Прекрасно выглядишь, Натали! - и побежала вперед.
Не было ничего обидного в этих словах, но Наташа остановилась. И словно со стороны увидела себя, здоровую, сытую, при погонах и должности, с надежным куском хлеба не только на завтрашний день, но и на всю неделю. На фоне Малыша, преданного людьми, скитающегося где-то в сопках, среди волков, ее благополучие было омерзительно. И тогда Наташа пошла не как все, наперекор толпе.
Она вывернула весь шкаф на пол и вытянула из груды вещей самый вызывающий наряд: расклешенные джинсы с бахромой - в таких завоевывают дикий Запад, - маленький алый топ, сшитый из одних лямок, и джинсовую шляпу с полями. Нарядившись ковбойкой, она вышла из дома. Алый топ, оголявший спину и плечи, был не по погоде, но Наташа не зябла, напротив, ей было и жарко, и весело. Широкими шагами меряя дорогу к штабу, она с вызовом смотрела в амбразуру командирского окна. Каждый новый шаг, приближающий к цели, наполнял сердце девушки отвагой и уверенностью, что все прерии и все мустанги ей по плечу. И даже кольт под сильной рукой казался реально существующим. И она положила руку себе на бедро, словно сжала его точеную рукоятку.
Без всякого стука, ударом ноги распахнув дверь командирского кабинета, она предстала перед Шкарубо. Тот поднялся из-за стола и подошел к ней.
- Что вы хотели? - спросил командир, и по его обычному тону было непонятно, заметил ли он революционные перемены во внешнем виде прапорщика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31