- отдышавшись, спросила Наташка.
В ответ Скоморохова опустилась с тыльной стороны прилавка. Обиделась, что ли? Была Скоморохова. Так хорошо, так ладно раздавала то, что следует носить, и вот тебе - нет Скомороховой, только мышиный шорох с той стороны. Мы уже думали, что она сгинула где-то там, за высоким прилавком, так долго ее не было, так долго, невидимые, шуршали мыши.
- Ау, товарищ прапорщик! - приставив руки ко рту, крикнула я.
- Ау! - вторила мне Наташка.
И когда мы совсем отчаялись, решив, что Скоморохова окончательно и бесповоротно заблудилась в вещевых дебрях, среди гюйсов, погон, кителей и шинелей, она показалась на поверхности прилавка, сжимая в руке, как знамя победы, что-то розовое. Развернула это розовое, рукой аккуратно распластала каждую складочку. Панталоны. Форменные. Розовые. Они приятно ласкали глаз.
- Вот, - не без гордости сказала запыхавшаяся Валентина, - бери, Киселева, себе берегла.
О! Я едва не подпрыгнула от таких откровений; значит, все-таки они у нее под юбкой, более того, не стандартные голубые, через которые прошли все женщины-военнослужащие, а розовые. Тоже творчество.
- Нет, - упрямо сказала Наталия, проявив таки глубинный сепаратизм по отношению к Скомороховой и ее розовым панталонам, - хочу голубые.
- Почему? - не поняла та. Ее наивная уверенность в щедрости дара была потрясающей.
- К лицу они мне, - пояснила Наташка.
Мы вышли из склада нагруженные, прижимая к груди вороха одежды. Наташка доверила мне нести самое дорогое. Синие панталоны.
- Пожалуйста, не умирай, или мне придется тоже, ты, конечно, сразу в рай, - завопили мы не потому, что душа пела, а больше по соображениям безопасности. Темнело, на узкой дороге, в тумане осадков, мы были лишены возможности смотреть под ноги и могли не заметить встречного. А так встречный услышит в снежной пыли про сладкие апельсины и уйдет с пути. Все действительно уступали нам дорогу и шли дальше горланя.
Ключ у этой загадки скрипичный - Муза Пегасовна, руководитель хора Дома офицеров. В нем поют все женщины гарнизона, а принимает их в свой коллектив Муза Пегасовна только при условии полного знания текста хита "Хочешь?". Такая у старушки слабость - любимое музыкальное произведение. Благодаря Музе Пегасовне это единственная песня, все слова которой я помню. Таких, как я, целый гарнизон. Лохматый пес Малыш, поджидающий у ворот, залаял при нашем приближении.
- Вот видишь, - сказала Наташка, - меня уже сейчас ни одна собака не узнает.
- Пока только одна, - уточнила я.
ШАХМАТЫ, БОТТИЧЕЛЛИ И КРИПТОГРАММА ДЬЯВОЛА
Вечером мы с Наташей пошли в гости, хотя можно ли так говорить обо мне: я ведь и так в гостях. До дома пятнадцать минут лета, но это при внятной погоде, а сейчас черт-те что: осадки, сыплющиеся с неба, больше напоминают отходы небесной канцелярии. Надо заметить, что понятие "гости" в гарнизоне крайне размыто; ввиду скученности проживания и наличия всего двух магазинов гарнизонный люд наносит друг другу регулярные визиты. Видимо, поэтому двери у нас нараспашку. Впрочем, как души и постели. Весь гарнизон под одним одеялом.
Вы скажете, это разврат, а для нас - жизнь, вполне обычная, только под микроскопом, когда все подробности шокируют до рези в глазах. Между прочим, под микроскопом и безобидный муравей выглядит усатым чудовищем.
Подумайте сами, что будет, если в одной точке, ограниченной морем и сопками, поселить элитный отряд здоровых молодых самцов и не менее элитный отряд красавиц. Девчонки на Руси всегда любили военных, красивых, здоровенных. Даже самый неказистый курсант, экипированный золотыми погонами и гордо называющийся военным моряком, а тем паче - летчиком, вправе рассчитывать на взаимность красы Москвы или Питера.
Стоит добавить, что единение двух групп населения, разделенных по половому признаку, происходит при полном отсутствии натурального хозяйства и других развлечений. Чем прикажете заполнять долгие полярные ночи? Народ развлекается собственными силами, а их, как, впрочем, и желания, в гарнизоне всегда в избытке.
Наши "гости" живут недалеко, за порогом Наташкиной квартиры, дверь в дверь. Люся, к которой мы намылились, моя одноклассница, мы дружим со второго класса. Конечно, можно было бы заночевать в нелетную погоду у нее, но у Люси сейчас - бурный сезон. Когда-то мы с ней жили в большом портовом городе, я бегала на танцы в военно-морское училище; там на сцене курсант Сеня лабал на электрогитаре "Машину времени". Люся в те поры штудировала медицину в медучилище, и мужчина интересовал ее только в контексте анатомии.
Как-то, помню, в самый разгар вечера Сеня очень душевно напевал "то ли люди, то ли куклы...", вклиниваясь в толпу, как быстроходный катер в волны. В круг моих подружек бесцеремонно влез коренастый корабельный старшина с четырьмя лычками на рукаве. Назвался Федором. Федор показал на Сеню, взявшего самую душераздирающую ноту, на армянскую девушку Маринэ, сверкавшую черными глазами из-за его спины, и объявил о готовности Сени жениться на мне - немедля, прямо завтра.
Маринэ и Федор имели к предложенному бракосочетанию самое непосредственное отношение: еще на первом курсе, пройдя курс молодого бойца, Федор и Сеня поклялись жениться в один день. Как назло, любовь - не эпидемия; признаки любовной лихорадки в той запущенной стадии, когда от невозможности быть с любимой и до летального исхода недалеко, обнаружились только у Феди. В Сенином же сердце, сколько он ни насиловал себя, была лишь музыка. Тогда Сеня решил закрыть глаза на все, в том числе и на невесту, и в незрячем виде шагнуть под венец.
В детстве я не хотела есть суп, была страшно худой при полном отсутствии аппетита. Бабушка считала меня дистрофиком, каждый обед - как Бородино, а в победителях мой девственно пустой желудок. Выстояв длинные очереди за дефицитными апельсинами и сосисками, бабушка приглашала к нам в дом окрестную шпану. По ее замыслу, вид жующих детей должен был вызвать во мне жевательные рефлексы. Замысел оказался провальным, апельсины с сосисками - в минусе. После того как мама сказала, что будет мочить меня в супе, опрокинув в качестве наглядного примера полную тарелку куриной лапши на мою голову, я вытребовала контрибуцию: на время обеда завязывайте мне глаза косынкой. Помогло: ешь и не видишь, что за гадость наполняет твою утробу.
Мужская клятва - дело святое, в общем, я им подхожу. А впрочем, Федор мог подойти и не ко мне. Одной Сенькиной гитары было достаточно, чтобы сказать "да". По обалдевшим лицам девиц, ставших невольными свидетелями мыльной оперы, я осознала, что моя участь весьма завидна.
Жестоко обманывать наивного в своей вере зрителя мгновенной развязкой. Я сказала "нет". Просто так - во мне проснулся дух противоречия. Или в этот момент в моей голове из всех утвердительных и отрицательных слов - третьего не дано - вертелось только "нет". К чему искать логику там, где ее не может быть, тем более в словах. Это же только слова.
Бросив гитару на полуслове, Сеня спрыгнул со сцены прямо к моим ногам.
- Почему "нет"?
- Не люблю групповуху, - сказала я, и толпа отпала.
В первый же Сенин отпуск, сразу после свадьбы, мы полетели к его родителям. Самолет был полон курсантов, один из них, Боря Чукин, смачно рассказывал скабрезные анекдоты. Как и положено воспитанной девушке, я не осталась безучастной к их пошлой тематике.
- Борис, неужели вы думаете, что при мне можно рассказывать такие анекдоты?
Возможно, я закатила при этом глаза. Знал бы он, что этот анекдот мы травили еще в десятом классе. Борис был типичным представителем морского офицерского корпуса, примеривающим к себе дореволюционные традиции флота: с доблестями, подвигами, славой и чтоб непременно прекрасная дама, дарящая муки любви.
- Варя, мне нужна такая невеста, как вы.
Через месяц Люся оставила теорию и перешла к практическому изучению мужской анатомии. После окончания училища вместе с присвоением первого офицерского звания Сеня и Борис получили назначение на Северный флот, в дивизию подводных кораблей. Очень скоро Сеня уволился из армии, а капитан-лейтенант Чукин и сегодня в строю. Он служит шифровальщиком на подводной лодке. Во время последнего похода Бориса обуяла тоска по Люсе.
Поход был длинным, над ними - километры воды, над ними проплывают киты, на такой глубине всякое может показаться. Борьке и показалось, что его жена - свет в окошке. Стал он всех в кают-компании донимать рассказами о своей Люсе, что она красавица и что в шахматы играет на уровне кандидата в мастера или даже мастера. И если к разговорам о красоте командир лодки капитан второго ранга Гужов остался безучастен по причине большого опыта долгой холостяцкой жизни, то мимо женщины, способной логично передвигать фигуры по шахматной доске, пройти не мог.
- Так ты говоришь, в шахматы играет?
Как раз в этот момент капдва Гужов разыгрывал с первым помощником каталонскую партию. Не отрывая взгляд от доски, он отхлебнул из кружки мадеры и передвинул коня на С2; черные оказались в цугцванге. Он повторил вопрос:
- Так ты говоришь, в шахматы играет?
Теперь в цугцванге оказался Борис: вся кают-компания знала об обете молчания командира за шахматной доской, лишь в исключительных случаях он нарушал этот обет словом.
- И как зовут шахматистку?
Слов было больше, чем достаточно, и Борис понял, что он в проигрыше. В кают-компании, набитой под завязку офицерами, стало тесно от тишины. Шахматные часы мерили тишину секундами.
- Люся, - дав петуха, выдавил Борис.
Больше он не поминал ее имя всуе, все надеялся, что жена не понравится командиру, ведь если честно, не такая она и красавица. Но от этих мыслей круглолицая, курносая Люська с рыжими веснушками, фотография которой совершенно измялась под подушкой, все больше грезилась Борису Софи Лорен, а иногда и Брижит Бардо.
Сказанного оказалось достаточно, чтобы сразу по возвращении в бухту Рыбачью Гужов постучал к ним в дверь. Конечно, его визит можно объяснить чисто спортивным интересом: красавец, жуир, прожигающий жизнь как бенгальский огонь, Гужов был чемпионом гарнизона по шахматам. Но не шахматы были его пламенной страстью, Гужов знал толк в женщинах. Список соблазненных им неуклонно стремился к полной переписи населения. Редкая женщина не мечтала об этом матером бабнике. Тихая, скромная Люся была из их числа. Ее синицей являлся Борис, на журавлей, а тем более орлов она и смотреть не смела.
С первого взгляда на жену каплея, когда она только распахнула дверь, Гужов понял, что его личный состав, а конкретно капитан-лейтенант Чукин, склонен к фантазиям. Вместо обещанной красавицы дверь распахнула конопатая простушка, да еще в замызганном халате. Халат Люся надела специально, хотя муж и предупреждал, что вот-вот нагрянет командир. Ей надоели нескончаемые толпы подводников, только что всплывших на поверхность. Ее тошнило от очищенного марганцовкой и настоянного на клюкве технического шила, ночных бдений под дежурный тост за количество погружений, равных количеству всплытий.
- И сколько можно "за тех, кто в море"? Очнитесь, вы давно на берегу, идите к женам, вы же так рвались к ним, - негодовала Люся, в спешном порядке накрывая стол для очередной партии страждущих.
Потому и не сняла халат как символ верности домашнему очагу. Слышала она об этом Гужове такое! Капдва видывал разных женщин. Даже раскрасавицы, которые и в рубище хороши, хорохорились перед ним, а эта совсем не пахнет ванилью, словно не видит, кто перед ней. А впрочем, Гужов вспомнил о самом большом потрясении минувшего отпуска. В каком-то винном подвальчике на Арбате попросил он продавца показать ему что-нибудь эдакое. Продавец указал на бутылку.
- "Mouton-Rothischild" 1947 года. Это не просто вино, это легенда, ваши губы почувствуют вкус ушедшей эпохи.
Цена у легендарного вина оказалась не менее легендарной - две тысячи долларов. Гужов не стал травить душу. Хотя весь поход так мечтал оторваться на берегу, чтобы потом, под толщей соленой океанской воды, не жалеть, не терзаться тем, что не успел, тем, что прошло мимо и чего не дано узнать. Пришлось утешиться бутылкой банального "Мукузани" за 5 долларов. Не по карману подводнику Mouton, как этой замухрышке Чукиной не по карману капдва Гужов.
Без всякого настроения, с прохладцей, Гужов расставил черные. Печально позевывая, смотрел, как ее маленькие ручки, белые до синевы, аккуратно, словно посуду на полке, выстраивают стан белых, как эти детские пальчики с обкусанными ногтями передвигают фигуры по черно-белому полю. Ее голос, тихий, словно у птички на рассвете, оторвал капдва от созерцания ее пальчиков.
- Мат, - сказала Люся и положила конец первой партии.
- Мат, - сказала Люся и положила конец второй партии.
Словно не зная других слов, она как заведенная кукла говорила своим утренним голосом только это слово. И тогда они вновь ставили фигуры, белые и черные, будто клавиши на рояле. Гужов даже поймал себя на том, что почему-то хочет расслышать ее голос, когда она едва слышно пропищит: "Мат".
Стемнело, и Борис, щелкнув выключателем, зажег люстру над их склоненными головами. Гужов, сперва сощурился от яркого света, затем пристально, как умеет смотреть матерый бабник, поглядел на Люсю, будто чего-то не заметил с первого взгляда. А углядев, встал и молча вышел.
Страшно обрадовался его уходу Борис, начал споро супружескую постель стелить да Люсю тискать. Только плохо влияют на женщин победы, одержанные над мужчинами. Много понимать о себе начинают, сам черт им не брат и даже ангел - не муж. Конечно, хоть жена и уворачивалась, Борис бы не один крахмальные простыни мял - ан тут распахнулась дверь настежь, без звонка и стука с шахматными часами под мышкой вошел Гужов.
Сразу за стол, часы водрузил, шахматы, уже сложенные, с полки достал. Фигуры, от короля до пешки, по ранжиру расставил.
Вот такие баталии развернулись в квартире Наташкиных соседей несколько месяцев назад. Все это время Гужов и Чукина только и делали, что манипулировали игрушечными войсками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31