Все склоняются к мысли, что я оказался прав насчет общака. Мне обещали осторожно прощупать. Так же никто не сомневается, что на мокруху он и его бригада не пойдет. Это уже хорошо, но он элементарно может выиграть наши жизни в карты.
– Как это?
– Обыграет в карты какого-нибудь блатного, штук на сорок – пятьдесят, а у того денег нет. Он долг ему простит в обмен на наши трупы. И все шито-крыто, у всей бригады алиби, а как проигравший это сделает, не Симохины проблемы.
– Блин.
– По крайней мере, это произойдет не завтра. Точно не завтра. У нас есть время. Ты дозвонился до своего мента?
– Пока нет.
– Кстати, говорят, он хорошо крыши кроет. Готовит себе пенсию и не борзеет.
– Лично мне он не нравится.
– Эмоции в сторону. Деньги важнее.
– Ладно, мне пора.
Мы опять поменялись ключами, и я поехал в город.
Ровно в половине восьмого она села ко мне в машину. Она ни о чем не спросила, ничего не сказала, просто села и стала смотреть на меня. Мне тоже ничего другого не оставалось делать. Она была очень ухожена, хоть и не красавица. В ней чувствовалась порода. Возраст от двадцати четырех до тридцати. Черный кожаный плащ, воротник чернобурка. Длинные черные волосы. Нелька, конечно, красивей, но в ней нет такого шика.
– Вы иволга? – спросил я.
– А ты Николай?
– Можно Коля. Познакомимся?
– Лучше я останусь иволгой. Я, между прочим, замужем.
Я замолчал, потому что не знал, что сказать, она тоже не торопилась прервать затянувшуюся паузу.
– Как ты думаешь, зачем я сюда пришла? – поинтересовалась она.
– Не знаю.
– И я не знаю, – она достала тонкую женскую сигарету, без спроса закурила и опять надолго замолчала.
– О нас никто не знал, – наконец сказала она. – Ни мои подружки, ни его друзья. Только я и он. Теперь его нет, а мне не хочется расставаться с моей тайной. Хочется ей с кем-нибудь поделиться. Наверное, поэтому я здесь.
Она очень красиво курила. У нее были холеные длинные ногти.
– На самом деле, с его стороны это была всего лишь мимолетная интрижка, он бы уже давным-давно меня бросил, но я очень прилипчивая и настырная. Он был слишком мягким, чтобы в открытую послать меня, хотя в последнее время я его тяготила.
– По тебе этого не скажешь.
– Что я настырная?
– Нет, что тобой можно тяготиться.
– Я так понимаю, что это – комплимент, – усмехнулась она. – Я ездила отдыхать. Возвращалась с таким хорошим настроением, весна, тепло.… А тут такое. Расскажи, как это случилось.
Я рассказал.
– Сволочи. Разумеется, никого не поймали?
– Пока нет.
– И не поймают, – уверенно сказала она. – Когда ты мне сказал, я вся похолодела, подумала, мой что-то узнал и заказал Игорешку, но потом решила, что вряд ли. Во-первых, он не мог узнать, а во-вторых, он скорее меня бы убил.
– А кто у нас муж?
– Меньше знаешь, лучше спишь. Он очень важный дядя в определенных кругах.
– Ты такая таинственная.
– Это так нелепо и обидно умереть весной, – она сменила тему. – Я понимаю, осенью, в дождь, или зимой в метель, вроде как самое время для смерти. Но весной… Сволочи.
– Мы так и будем здесь сидеть? – спросил я. – Или куда-нибудь поедем?
– Поехали, – решительно сказала она.
– Куда?
– Ну, я не знаю, – произнесла она с вызовом. – К тебе, в гостиницу, на сеновал. Ты ведь мужчина, давай, решай.
– Ко мне, – сказал я.
Это было кстати. Я сегодня с утра был ужасно возбужден, события встряхнули мою нервную систему, и это так на меня подействовало, что сразу, как она села в машину, со мной случилась эрекция. Видимо, на моем лице отразились эти мысли, возможно, я слегка покраснел, потому что не ожидал такого поворота событий. Она поняла мое состояние, улыбнулась и сказала:
– Имей ввиду, я отдаюсь только вместе с розовым «мартини».
Мы заехали в магазин за вином и прочим провиантом. Всю дорогу до стоянки я молчал, потому что женщины – есть женщины, одно неловкое слово и можно спугнуть птицу.
Нашего «москвича» на месте еще не было, значит, Серега до сих пор развозит пиво. Я поднялся в будку, чтобы получить пропуск и заплатить за место, охранник уважительно поцокал языком по поводу сопровождавшей меня женщины. Когда мы шли через сквер, в сторону моего дома, я думал о том, как странно устроена жизнь. Вначале у меня ничего не было, но вот проходит неделя и мне достается богатое наследство. Работа моего друга, забота о его семье, его деньги, его бывшая любовница и целый ворох его проблем. Когда мы проходили по пустырю, ко мне подошел молодой парень и попросил сигаретку. Я уже было хотел ответить отказом, но узнал в нем одного из тех, которые били сегодня утром собаку, самого маленького и жестокого. Того самого, который нанес последний удар. В один миг все перевернулось. Глаза мои налились кровью, руки опять затряслись. Я внимательно оглядел сквер, убедившись, что он один, сказал:
– Секундочку, – передал пакет с продуктами иволге и со всей силы ударил парню кулаком между глаз.
Не дав ему опомниться, я еще раз засадил ему слева и, поняв, что особого сопротивления не будет, принялся вовсю метелить его, получая при этом высочайшее наслаждение. Парень повел себя самым позорным образом, он начал причитать, плакать, приседать и укрывать лицо от ударов тонкими и длинными руками. Он совсем не походил на утреннего храбреца.
– Ой, ой, ой! За что? – кричал он.
– За то, что ты куришь в кинотеатрах и бьешь собак, – приговаривал я.
– Я не курю в кинотеатрах, – всхлипывал он.
– Куришь, сука, куришь.
Наконец он упал, и я остановился. Теперь я прекрасно понимал Серегу.
– Ты псих, – испуганно вытаращила на меня глаза иволга. – Он всего лишь попросил закурить.
– Понимаешь… – начал я.
– Я ничего не хочу понимать. Он всего лишь попросил закурить.
В это время парень вскочил и очень быстро убежал.
– Я никуда с тобой не пойду, – сказала иволга, она поставила пакет на землю, попятилась, затем повернулась ко мне спиной и пошла в сторону шоссе.
Ну и скатертью дорога.
Только глупцы утверждают, что нет ничего прекрасней любви. Вот она, любовь, покидала меня, а я нисколько не жалел. Плевать мне на нее. Самое сладкое чувство – ненависть! Пора отдаться ему, наслаждаясь остротой ощущений.
До жилища целый квартал. Возбуждение почти улеглось, кулаки перестали приятно ныть. Я уже вошел в свой подъезд и поднял ногу на первую ступеньку. Я был уже почти в домике, тут уж по всем раскладам меня не замаять. Но, как оказалось, сезон драк еще не закончился. От батареи отделился человек, подскочил ко мне, ткнул в спину чем-то острым и сказал:
– Отдай герыча.
– Чего? – не понял я.
– Верни порошок. Даже стоя к Антону спиной, я чувствовал, как его колотит.
– У меня его нет, – произнес я спокойно. Только потом понял, что зря. Надо было сказать: – Пошли, он дома, – снять напряжение, а уж потом бить.
А этим самым «У меня его нет», я только вывел парня из себя. Антон надавил на нож, и в спине появилось ощущение лопнувшей кожи. Так ведь он меня точно зарежет. Жанна говорила, что он псих. Надо что-то делать.
– Отдай ширево! – заорал наркоман.
Правой ногой я сделал шаг вперед, а левой изо всех сил лягнул придурка. Он отлетел метра на три, причем нож упал и звякнул о бетон. Я повесил пакет на перила, благо время позволяло, и подошел к пытавшемуся подняться недоноску. Потом выволок его наружу, как мешок с опилками, и попытался поставить на ноги, но он поскользнулся и упал. На ногах музыканта красовались летние туфли. Падая этот отросток ухватил меня за штанину и я тоже рухнул головой об лед. Эта выходка меня разозлила. Я вскочил на ноги и стал его быть, удивляясь тому, откуда во мне взялось столько агрессии. Когда у парня потекла носом кровь, я остановился и спросил:
– Понял?
Антон плакал. Натурально, как ребенок. В свете фонаря я видел жалобную мину, но почему-то нисколько не сострадал.
– Они меня убьют, – запричитал он. – Это не мое. Я должен был отдать…
– А мне насрать, – заявил я. – Я спустил эту дурь в унитаз. И если тебя из-за этого грохнут, буду только рад! Пошел вон.
Он с трудом принял вертикальное положение, переставил грабли метра на три отсюда, и с безопасного расстояния, принялся поносить меня самыми последними словами:
– Ты говно! – утверждал он. – Ты подонок! Ты фашист!!! Ты не знаешь, с кем связался. Они тебя кончают. Они вспорют тебе брюхо и обдерут, как ондатру!
Мне достаточно было сделать всего один шаг в его сторону, чтобы он окончательно струхнул и побежал. Плавно и замедленно, сгорбившись и трясясь, как бегают все наркоманы в период ломки.
8.
Меня разбудила тревога. Было еще темно, фонарь почему-то не горел, и над крышей четырнадцатого дома, как прострелянная мишень, висел клочок чистого звездного неба. Думать о будущем не хотелось. Вспомнилось детство, когда мы с Мишкой Чуприным, накатавшись на коньках по бугристому катку, лежали на спине, положив под головы шубенки, побросав клюшки, замотанные медицинскими бинтами и эпоксидкой, и смотрели в пугающую и манящую бездну. Почему-то, глядя на звезды, нам хотелось скорее стать взрослыми. Мы мечтали вслух, но никто и предположить не мог, что один из нас станет конченым алкоголиком, а другой – держателем продуктовых ларьков.
Романтика и сентиментальность, лунный свет, чердачные окна и одиночество – все это раздражает как слезы в бразильских сериалах. Мало того, что я не выспался, с рассветом ко мне пришли головная боль и тоска. Телефон зазвонил, когда я брился.
– Коль, с Сергеем беда, – хрипло сказала Ольга. – Он в реанимации.
– Что стряслось? – испугался я.
– Перебрал с охранниками на стоянке и упал с путепровода на обратном пути. Я с часу ночи сидела с ним в больнице, он ни разу не пришел в сознание.
– Почему ты не разбудила меня? – рассердился я. – Господи, этого нам еще не хватало! Откуда ты знаешь, что он пил с охранниками?
– Приехал он на стоянку, разумеется, трезвым. Он за рулем не пьет, это всем известно. Упал по дороге домой, видимо, тачку поймать не смог, вот и отправился пешком. Ну, а на счет, почему не разбудила, я решила, что, просидев ночь, день уже не выдержу, и лучше бы ты сменил меня. Мало ли, что может случиться? Нужно, чтобы кто-нибудь обо всем позаботился. Я приехала домой, чтобы вздремнуть и устроить Маришку, а ты мог бы поехать в больницу, подежурить.
– А врачи? Нужны хорошие врачи!
– Я уже всех подняла на ноги. Там все наши.
– В каком он состоянии?
– Сильное сотрясение, кровоизлияние внутренних органов, переломы обеих ног, открытый перелом руки и множественные ушибы. Они говорят, что состояние тяжелое, но стабильное, – Ольга никогда не скажет просто. Ставить диагнозы – ее любимое занятие.
– Что мне делать? Купить что-нибудь? Может кровь сдать?
– Пока нет. Он в больнице скорой помощи на улице Крупской, подойдешь к заведующему отделением реанимации, его зовут Никита Прокопьевич, представишься, скажешь, где будешь сидеть, или оставишь номер сотового. Я часа три, четыре посплю, потом тоже приеду. Будет неправильно, если от меня потребуются действия, а я буду никакая.
– Ты звонила в Октябрьск его родителям?
– Если бы он был неживой, позвонила бы сразу. Но, если он выкарабкается, то потом будет меня упрекать, за то, что я его инфарктников зря побеспокоила.
– Я буду сидеть в его палате, – сказал я, поразившись Ольгиной рассудительности и хладнокровию, почти жестокости.
– В реанимацию тебя не пустят, там замки и охрана. Пускают только близких родственников, в самых редких случаях. Подождать придется в приемном покое. Я хотела поспать прямо там, в больнице, но у них нет ни одной свободной койки, ни одного топчана.
– Посмотрим, – решительно сказал я. – Интересно, как это все могло случиться?
– Его нашла милиция. Думали – алкаш, хотели увезти в вытрезвитель, но так как была кровь и одет он хорошо, вызвали скорую и уголовный розыск. У него в кармане нашли права и записную книжку, в которой записан домашний телефон и адрес. Он еще находился в состоянии шока, что-то бормотал, утверждал, что его сбросили.
– Дело возбудили?
– Я не знаю. Лишь бы живой остался.
– Раз состояние стабильное, значит угрозы для жизни нет.
– Ладно, ты давай езжай, я вырубаюсь, – сказала Оля. – Дай-ка мне твой сотовый, а то я в Сережкиной книжке что-то найти не могу.
Я продиктовал номер Игорехиного смартфона, потом минуту сидел и слушал короткие гудки. Что-то опять изменилось. Я смотрел на свою квартиру другими глазами. Она казалась чужой и неуютной. Опять захотелось домой, в поселок. Я почему-то совсем не боялся за Серегу, откуда-то появилась уверенность, что с ним все будет хорошо. Я неожиданно испугался за мать. А вдруг с ней что-нибудь случится? Если она вдруг умрет, то я останусь совсем один на всем белом свете. От этой мысли меня бросило в жар. Я представил себя в образе маленького мальчика в пустыне, в снегах, а потом в космосе. Ё – мое! Запершило в носу, а слезные железы набухли.
Предстояло целый день таскать ящики, поэтому я оделся в старье, как грузчик, но зато позавтракал бутербродами с маслом и красной икрой, которую купил вчера ради выпендрежа перед бабой, чай попил с шикарным шоколадом и с вожделением посмотрел на бутылку «мартини». Мне хотелось выпить. И не потому что это был «мартини», не для того чтобы почувствовать его вкус, а просто чтобы алкоголь теплом прокатился по жилам и ударил в голову. Мысль была неправильной, а желание пагубным. И то и другое я выбросил из головы и растоптал кроссовками, когда открыл дверь и вышел на лестничную площадку навстречу новому дню, который не сулил ничего хорошего.
На стоянке, в будке охранников сидел щербатый парень с желтой фиксой. Его звали то ли Витя, то ли Веня. После приветствия я спросил его, чья смена была сегодня ночью.
– Мы сменили Гришу и Лешу, они ушли минут пятнадцать назад, – сказал парень. – А что случилось?
– Кое-что забыл.
– Они ничего не передавали.
– Может, и не здесь, – схитрил я. – Если у них есть телефоны, скажи, пожалуйста.
Парень покопался в столе, нашел какую-то тетрадь, открыл ее на последней странице и продиктовал номера обоих. Я записал в смартфон.
Вначале хотел забрать «десятку», но, поразмыслив, решил, что теперь мне придется работать за двоих, и в этом случае «пирожок» сподручнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32