- Убили! Убили!..
Мы выскочили за ворота, там уже суетились соседи. Крикнув Алику, чтобы оставался дома, мы бросились к толпе.
Народ собрался около дома нашего консультанта - деда Андрея. Калитка ворот была открыта, да и заборчик у деда был хиленький, низкий, не по здешним меркам сделанный. Возле ворот стоял уже милиционер, никого не пуская. Но и отсюда было видно тело деда, лежащее лицом вниз, головой он был повернут к крыльцу, значит, гости шли за ним следом. На затылке у него зияла черная и большая рана, под телом натекла черная лужа крови. Рядом валялся топор, на обухе его тоже запеклась кровь.
Мы молча переглянулись. Вот он, тот самый сигнал, на который намекал Обух.
- Вот сволочь! - прошипел мне на ухо Димка. - Даже подпись, гад, оставил. Видал обушок топора?
Я кивнул, мол, вижу. В это время подъехала "скорая помощь" и милиция. Следом машина с собакой и экспертами. Быстро стали разгонять зевак, попросив остаться тех, кто обнаружил труп и что-то видел. Все стали потихоньку расходиться.
Осталась только соседка деда, толстая баба Дуся, которая почти вопила на молоденького следователя в милицейской форме:
- А че я знаю? Че я знаю-то? Ну видала, ну и че? Так я че видала-то? Как он уже мертвый лежит. Вышла курей кормить, а он лежит мертвый, отседа видно, через забор, так я даже и не заходила туда. Я по телефону зараз участковому позвонила, он и прибег.
- Врет, чертова баба! - сказала женщина, которая уже уходила в компании ещё нескольких товарок. - Все она видела, от окна не отлипает. Да милиция и сама знает, что это дело рук Обуха и Шила, или их дружков-приятелей.
- А почему все молчат? - возмутился Степан.
- А кому жить надоело? - ответили ему сзади.
Мы оглянулись и увидели трех мужчин, которые шли за нами, мы и раньше встречали их в этом районе. Они жили на соседней, кажется, улице.
- Но ведь если кто-то видел, надо сообщить, - продолжал недоумевать Степа.
- А ты будто сам не знаш, кто убил, - хитро и немного зло прищурился мужичок.
- Да не замай ты ребят, Гриш, - попробовал оттянуть его приятель.
- А чего они дурачков из себя корчат, - обиженно дернул плечом Гриша. - Будто не видал никто, что давеча к ним заходили Шило и Обух? Может, это они сами деда порешили?
- Гриш, ой, ты чего-то совсем не в ту степь загнул, - попробовал его урезонить и другой мужичок.
- Чего я загнул? - с горечью махнул рукой Гриша. - Все всё знают и дурочку валяют. Моя хата с краю...
- Да отстань ты от людей, в самом-то деле! - схватил его чуть не за шиворот дружок. - Вы уж его извиняйте, он поддатый малость, лепит сам не знает чего.
И друзья утащили рвавшегося выяснять с нами отношения Гришу.
- Надо оружие припрятать, - понизив голос, сказал Степа.
- Это точно, - подхватил Дима. - Теперь нас потягают. Все знают, что дед на нас работал.
Мы заспешили к дому и постарались спрятать оружие, насколько это нам удалось в такой суете и спешке.
Вопреки ожиданиям, никуда нас не вызывали и не возили на скучные и длинные допросы. Через три часа после того, как мы узнали о смерти деда Андрея, в ворота к нам постучали и вошли двое: тот самый молоденький следователь, которого мы видели во дворе деда, и пожилой участковый, толстый и степенный.
- Капитан Точилин Вячеслав Николаевич, - представился следователь, как только мы вышли навстречу.
Он сообщил, что пришли они, обходя дворы на предмет того, кто что видел и слышал. Ну и узнать про наши с дедом общие труды. Был он предупредителен и вежлив.
Чего нельзя было сказать об участковом. Он, как только вошел в дом по нашему приглашению, сразу принялся совать нос во все углы и щели, нисколько не стесняясь хозяев, то есть нас. Он открывал и закрывал дверцы шкафов, заглянул в кастрюлю на кухне, поколдовал над пепельницей, сунул нос в мусорное ведро, проявив к нему большой интерес, потом остановился возле камода, в котором лежало наше постельно-нательное. И пока мы отвечали на нехитрые вопросы следователя, участковый полез в ящики. Тут уж Манхэттен не выдержал:
- Товарищ Точилин, скажите, у нас что, обыск?
- Почему вы так решили? - смутился следователь.
- Да вот товарищ участковый, э-э-э, не расслышал, как его звать-величать, в ящиках наших роется, словно у себя дома.
- А что, хозяева возражают? - удивился участковый, задвигая один ящик и выдвигая следующий. - Я могу и не смотреть.
- Товарищ Чугунов, - строго обратился к нему следователь. - Прекратите это.
- А я чего? - сделал детское лицо участковый. - Я ничего. И закрыв ящик, подошел к столу. И там вдруг завертелся вокруг чего-то, одному ему видного. Присел так, что столешница оказалась вровень с его взглядом. Потом наклонился над столом, по-собачьи вынюхивая, довольно хмыкнул, осторожно дотронулся пальцем до чего-то, лизнул этот палец, потом выхватил из кармана широких галифе здоровенный маркер, и не успел никто из нас даже пикнуть, как он обвел жирный черный круг на белой скатерти.
- Вы что это себе позволяете? - ахнул следователь.
- Я сотру, - успокаивающе поднял руки участковый Чугунов.
- Только можно я пару вопросиков задам?
- Пуская он сначала ответит, как это он собирается чернила со скатерти стирать? - возник Степа.
Но следователь смотрел на участкового с интересом.
- Спрашивайте, Чугунов, - разрешил он. - Вы, конечно, за скатерть извините, но на вопросы вам придется ответить. А с этим мы потом разберемся.
Чугунов с удовольствием закивал и не стал откладывать дела в долгий ящик:
- Вы мне скажите, ребятки, кто-то из вас охотой балуется?
Он смотрел на нас своими невинными голубыми глазками, а у меня по спине побежали мурашки.
- Это в каком смысле? - осторожно спросил Дима. - Если дома, то я, например, а если здесь, то никто. У нас и ружей нет. Можете посмотреть.
- А что же вы тогда на столе ружейным маслом мазали, хлеб, что ли? спросил посуровевший разом участковый, мгновенно потерявший свою чрезмерную полноту и вальяжность.
Он сидел, наклонившись вперед, зорко следя за каждым нашим движением. Но на него никто не бросился, да и не собирался. Мы молчали. Ни звука не нарушало звонкой тишины.
- Вы не ошибаетесь, Чугунов? - спросил следователь, наконец, сообразив, в чем суть вопроса.
- Да что вы! Как можно! - отпарировал весело участковый. - Это никогда в жизни.
- Прошу ответить, господа, - сурово обратился к нам следователь.
- Извините, - растолкал нас Манхэттен. - Я не знаю, о чем идет речь, я не охотник. Но масло на столе пролил я. Капнул немного. Только вы, товарищ участковый, ошиблись. Это не ружейное мало, это я купил на рынке веретенку. У меня, простите, радикулит, так мне посоветовали мазать веретенным маслом, и знаете, помогло. Ничего не помогает, только веретенка, представляете!
- Что скажете, Чугунов? - посмотрел следователь на погрустневшего и покрасневшего участкового.
Тот замялся, переступая с ноги на ногу, потом чувство справедливости взяло верх, и он нехотя пробурчал:
- Возможно. Это, в принципе, одно и то же.
- И что, ружейным маслом лечат радикулит? - совсем по-мальчишечьи заинтересовался следователь.
- Лечат, - вдохнул Чугунов. - Сам иногда это дело пользую. Извините, малость перебдел, - развел он руками.
Мы охотно его простили, а со слов следователя поняли, что нас особо не подозревают, дед Андрей очень дорожил работой с нами, можно даже сказать гордился. И всем нас нахваливал. Что все соседи и подтвердили. Они стали прощаться, но камень с ружейным маслом, который в нас запустил участковый, был не последним у него за пазухой. Уже на пороге он вдруг спросил, как бы между прочим:
- Кстати, а зачем к вам ходит Хлюст?
- Это кто такой? - слишком быстро отреагировал я.
- А это Хлюстов Валерий Константинович, - покосившись на меня, с вновь вспыхнувшим подозрением ответил он.
- Так бы сразу и сказали! - радостно ответил я. - Приходил несколько раз Валерий Константинович. Машину мы у него арендуем. А вот по кличке мы его не знали. Что за чудное прозвище? Он что, сидел, или это школьное?
- Хлюст-то?! - весело вскинулся Чугунов. - То есть, Хлюстов? Ну, ребята, такие вещи про своих друзей не знать! Он не просто сидел, он очень даже сидел. Долго и вдумчиво. И неоднократно. Так что вы, мужики, поаккуратнее себе знакомства выбирайте.
- Заметано, участковый! - заверил его Манхэттен. - Будь спок! Можешь спать спокойно. Каждое сказанное тобой слово я высеку в камне и повешу у себя над кроватью. Ночью этот камень сорвется, и я умру раздавленный могуществом твоего разума.
- Он у вас что, с приветом? - покрутил пальцем возле головы участковый. - Ку-ку, да? Вы смотрите, шутки шутками, но я вас серьезно предупреждаю: этот Хлюст - тип опасный, даже для своих. Он помолчал, подождал, пока следователь отойдет на приличное расстояние, и, хитро прищурившись, сказал:
- Вы бы лучше под дурачка не "косили" и тряпочки от шомполов в помойное ведро не выбрасывали. Или ведро вовремя, что ли, выносили. И еще: ружьишко, если оно законное, лучше зарегистрируйте. Или сдайте.
Он поправил фуражку и потопал за следователем.
- Силен мужик! Прямо Анискин! - покрутил головой Степан.
Он что-то совсем сник. Мы все были расстроены гибелью старика Андрея, которого уважали и любили. К тому же мы понимали, что в его смерти есть и наша косвенная вина, а возможно, и прямая. И мы не могли не понять, что влезли в слишком серьезные дела. Смерть дышала нам в затылок. А ситуация становилась все запутаннее.
В сарае лежал товар, фактически украденный нами у Креста и компании. Об этом знал или догадывался Хлюст, который требовал своей доли. Но где гарантии, что, получив свое, он не заложит нас Кресту? У него самого явно какие-то неприятности, слухи из ничего не рождаются. Раз он держит воровскую кассу, значит, претензии к нему денежного характера. Значит, запустил лапу в общак. А это жестоко карается. Вот он на нас и наседает, требуя вступить в смертельно опасную игру с Крестом и Черепом, а там и ещё черт знает с кем. С теми, для кого существует свой закон - закон беззакония, по которому они живут.
А тут ещё страшные Обух и Шило, какие-то ископаемые монстры. Страшные тем, что для них вообще не существует пределов. Им ничего не стоит войти к человеку во двор и среди бела дня грохнуть его топором по затылку, прямо у крыльца, почти на виду у всех.
Нас втягивали под жернова. Я уже слышал, как трещат наши косточки. Пойти в милицию? А с чем? И ещё надо помнить о десяти расстрелянных нами бандитах, которые сгорели в степи, в "КАМАЗе". У нас теперь их оружие, которое ещё неизвестно, как и где добыто. Первым порывом было избавиться от него. Но тогда мы оставались бы совершенно беззащитными перед Хлюстом и перед Шилом с Обухом. И перед маячившей на горизонте фигурой Креста.
До позднего вечера мы обсуждали обстановку, но так и не пришли к единому решению. К вечеру Степа созрел.
- Ребята! - взмолился он. - Уеду я. Вы как хотите, а больше не могу и не хочу. Это дело кровью замазано. А с меня крови хватит. Я не трус, но у меня семья, дочка маленькая. Я даже доли своей не прошу, дайте мне только на дорогу до Москвы да хоть немного на первое время. Совсем немного, потом что-нибудь заработаю. Но хоть дочь сиротой не будет расти. Добром это не кончится, вы же сами понимаете. Надо рвать отсюда. Бросать все и рвать. Вы же не хотите стать такими, как эти хлюсты и обухи!
Он, конечно, во многом был прав. Но с одной стороны, мы не хотели бросать уже заработанное, тем более оплаченное кровью. А с другой стороны куда нам рвать-то? В Москве нас быстренько поставят на ножи ребята Креста: наш долг ведь никуда не исчез. Бежать, куда глаза глядят, в неизвестном направлении? Это рискованно и опасно. Да и денег у нас не так уж много для такого мероприятия. Разве что... прихватить деньги Креста и компании? Но об этом мы сразу отказались даже думать.
- Ладно, Степан, - решили мы. - Мы тебя не держим. Спасибо за помощь, мы очень тебе обязаны, правда. Долю мы тебе выделим. Про тебя из компании Креста никто не знает. В Москве позвонишь Кресту, мы дадим тебе телефон, расскажешь ему, что тут творится. Понял? Только из дома не звони. И ни в коем случае не называйся и не показывайся им на глаза.
На том и порешили. На следующий день купили Степе билет, снабдили деньгами и распрощались. Провожать не поехали, чтобы не навести на него кодлу Хлюста. Мы посоветовали ему не светиться на вокзале в Курганинске, а поехать и сесть на тот же поезд в Армавире - "городе ветров", который прозвали так из-за того, что ветры на его улицах - вещь постоянная и всесторонняя. Ехать до него чуть дольше, около часа, но там не пасутся люди Хлюста.
Отправили мы Степу на автовокзал, выпили на посошок и легли спать. Настроение было поганое, на душе - муторно и неспокойно. Поэтому, наверное, я и проснулся ночью. Сел на кровати. Во дворе что-то происходило. Тихо звякнуло, потом чуть слышно стукнуло. Я свесил ноги с кровати, осторожно встал, достал из тайника пистолет и, не зажигая света, выглянул в окошко. Вроде все спокойно. Я уже хотел лечь обратно, как вдруг опять услышал легкий шорох, только звуки шли с заднего двора. Я ринулся бесшумно на кухню, и сквозь неплотно прикрытые ставни посмотрел в огород, который раскопал вошедший во вкус дела Манхэттен. В Алике проснулся зов земли, и он целыми днями торчал кверху задом в огороде, окучивал, полол, поливал, холил и лелеял какие-то мелкие росточки и терпеливо ухаживал за ними, не щадя сил.
Во дворе было светло от полной луны, но сначала я ничего странного не заметил. Только позже увидел около туалета тень, она долго стояла без движения, потом наконец оторвалась от стены и крадучись пошла к сараю. Я уже хотел выйти, решив, что это воришка влез за шкурками, но что-то удержало меня от поспешного поступка. И правильно. В крадущейся тени я вдруг узнал Хлюста.
"Какого хрена этот ублюдок лазает по нашему двору? - подумал я. - И не боится один! Знает же, что если поймаем - не сдобровать ему".
Тем временем Хлюст зашел в сарай, тихонько скрипнув воротами. Пробыл он там недолго. Вышел, огляделся по-волчьи, поворачиваясь не головой, а всем туловищем. Потом быстро пересек двор и с неожиданной легкостью махнул через забор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26