И спасибо, что в тот ужасный вечер ты был рядом со мной. Стоит мне закрыть глаза, как возникает одна и та же картина. Мне кажется, эти воспоминания будут преследовать меня всю жизнь. – Челси тяжело вздохнула и с едва заметной улыбкой взглянула на Брайана. – Все-таки до сих пор не могу понять, что ты во мне нашел?
Он усмехнулся:
– Просто ты славная. А дядя Рой всегда советовал держаться таких людей.
Она рассмеялась:
– Эдакая славная театральная стерва. – Она провела рукой по его щеке. – Ты знаешь, за последние несколько месяцев я многое узнала о самой себе. И, к сожалению, ничего хорошего.
– Но все-таки узнала?
– Ну и что? Два последних дня мы только и говорили с тобой о том, что произошло. Но ни слова о том, как нам быть дальше. Шоу больше нет, а все мы как обломки разбившегося корабля. – Перед ее глазами возникло лицо Джэнет Берроуз. Такие, как она, выживают. А ей, Челси, удастся ли выкарабкаться? Этого она не знала.
– Сам еще не знаю, что мы все будем делать, – откликнулся он. – Наверно, нужно попытаться собрать обломки, а потом браться за новое дело. – Брайан кивнул на массивную деревянную дверь больничной палаты. – И помочь ей – значит сделать первый шаг.
– Так пошли же. – И Челси решительно толкнула дверь.
– Какой ужас!
Джун Рорк покачала головой: ужасные события, разыгравшиеся в театре «Юниверсал» два дня назад, потрясли ее до глубины души. Она беспрестанно слушала программы новостей, но не могла поверить во все это. Она сообщила Брайану и Челси, что надеется выписаться в конце недели, если ей удастся убедить психиатров в своем желании жить. Однако после выписки она должна была проходить программу реабилитации для бывших алкоголиков и наркоманов.
– Похоже, Дино могут обвинить в мошенничестве и уклонении от налогов, – сообщил Брайан. – Представляешь?
Джун в негодовании всплеснула руками.
– Знала бы я раньше о том, что он творит у меня за спиной, пристрелила бы его собственными руками.
– Не шути так, – мрачно вставила Челси. – До сих пор вижу эту кровь… и… эти глаза…
– Прости. – Джун успокаивающе похлопала ее по руке. – Прости, я не подумала.
– Привет всем, – послышался дружелюбный голос.
Все одновременно обернулись и увидели Коди, возникшего на пороге с огромным букетом роз. Джун поджала губы.
– Пожалуй, нам лучше уйти. Тебе нужно отдохнуть, – сказал Брайан.
Джун, смерив гостя холодным, непроницаемым взглядом, тепло улыбнулась Брайану.
– Вам незачем уходить. Пожалуйста, останьтесь.
– Да нет, мы действительно должны идти. – Челси тронула Брайана за плечо, давая понять, что Джун и Коди надо оставить одних.
Она помнила, каким потрясением стал для него выстрел, прозвучавший тогда на сцене. Коди с тех пор как будто подменили: куда только делась вся его заносчивость и нагловатая самоуверенность. Тем вечером, когда с полицейскими формальностями было покончено, Челси зашла к нему, тревожась за его состояние. Коди встретил ее каким-то чужим, холодным, отрешенным взглядом. Он рассеянно поблагодарил ее за участие, но его мысли были явно где-то очень далеко… Он, кажется, сказал тогда, что, мол, слава Богу, Джун не видела всего этого ужаса.
Брайан и Челси поспешно встали и, тепло попрощавшись, ушли.
– Это тебе. – Коди протянул Джун букет роз.
– Красивые… – безразлично выдохнула Джун, так и не прикоснувшись к цветам. – Насколько я знаю, тебе удалось продемонстрировать личный героизм. Мистер Супермен приходит на помощь, или что-то вроде этого.
Он положил цветы на столик слева от кровати.
– Опять эти газетчики все переврали! Я должен был прийти и увидеть тебя, Джун. Поговорить с тобой. Пожалуйста, не прогоняй меня.
– Прогоню! Уходи, Коди. Не хочу больше ни о чем с тобой говорить. Хватит и того, что я уже услышала. Что бы ты ни сказал – сплошное вранье. Теперь я в этом окончательно убедилась. Ты, как последняя проститутка, готов переспать с первой встречной и после этого еще смеешь являться сюда! Ты долго пудрил мне мозги, но теперь хватит. – Она подалась вперед, твердо отчеканивая каждое слово: – Что тебе еще нужно? Ведь все давно кончено: шоу, работа…. И я больше ничем не могу быть тебе полезной.
– Это неправда. – Он приблизился к ее кровати. – Кому я пудрил мозги все это время – так это самому себе. Знаешь, когда ты хлопнула дверью, я бросился тебя разыскивать, хотел все объяснить…
– О Господи, опять, – с болью проговорила она. – Ты опять хочешь влезть мне в душу. Раньше тебе это замечательно удавалось: ты врал и изворачивался, одновременно увиваясь за всеми юбками в труппе.
– Это неправда!
– Нет правда, черт возьми!
– Выслушай меня, – взмолился он. – Пожалуйста. Да, я встретился с Ронни, но только тогда, когда мне стало ясно, что мы с тобой окончательно расстались. В тот день – помнишь, когда я пришел поговорить с тобой, – все изменилось. Да, я нахально вломился к тебе в дамскую уборную только потому, что очень хотел вернуть твое расположение. Когда я обнимал тебя, то чувствовал такое умиротворение, которого не испытывал никогда еще в жизни. Именно тогда я понял, что не могу позволить тебе уйти.
Она смотрела ему прямо в глаза, по-прежнему не веря ни единому слову.
– Джун, у меня больше нет причин оставаться в Нью-Йорке. После всего этого шума вокруг пьесы позвонил мой агент и сказал, что мной заинтересовались. Но я не хочу уезжать. Естественно, ты можешь сказать, что я получил то, за чем явился в Нью-Йорк, а потому пора скорее брать билет в Калифорнию. Как любил говаривать профессор Гарольд Хилл из фильма «Музыкальный человек»: «Я всего добивался в самый последний момент, когда собирался уже нажать на тормоза». – Он наклонился и осторожно дотронулся до ее руки. И на этот раз Джун его не оттолкнула. – Я уверен, что мне, как и старине Гарольду, удастся в самый последний момент вставить ногу в почти захлопнувшуюся перед моим носом дверь… Я хочу остаться и быть с тобой, Джун. Поверь, я готов ко всему.
Джун глубоко вздохнула, не отрывая взгляда от его глаз. Ноющая тяжесть теснила грудь, болью отзываясь в сердце. Неужели он еще не понял, что натворил? Не понял, что именно из-за него она пыталась наложить на себя руки? Разве то была не его вина? Неужели он не понимает, что может рассчитывать на одно лишь презрение? Джун могла только удивляться тому, что ее пальцы уже не слушаются ее и жадно льнут к его руке.
– Я не понимаю тебя, Коди, – прошептала она. – С самого начала я знала, что весь твой интерес ко мне – сплошное притворство. Мне бы поостеречься. Но так хотелось верить в эту иллюзию. Отчаянно хотелось. Настолько сильно, что, когда я впервые призналась себе, что это – всего лишь фантазия, мне не хотелось больше жить. Ты понимаешь меня?
Коди кивнул:
– Поначалу это и было настоящей иллюзией. Даже во сне я никогда не мог себе представить, что когда-нибудь найдется женщина, которая сделает со мной то, что сделала ты. Наверное, понадобилась вся эта заваруха с «Точным ударом», чтобы я наконец признался себе в этом. Все, что я сейчас говорил, – чистейшая правда. Не ты, а я оказался полным идиотом: мне казалось, что я все сумел предусмотреть, все выверить, обеспечить себе стабильное будущее и успешную карьеру. Но тут появляешься ты. Под холодной, колючей внешностью скрывающая чувствительную, легко ранимую душу. И я понял, что нашел свое второе «я».
Горячие слезы обожгли ее щеки.
– И ты думаешь, что я снова тебе поверю? – с трудом произнесла она.
– Я и не прошу тебя об этом, – тихо сказал он. – Если хочешь, я немедленно уеду в Калифорнию. Я пришел, чтобы извиниться за ту боль, которую причинил тебе. Прости меня, если сможешь. А если нет – я пойму. Но как бы то ни было, мне необходимо было прийти сюда и сказать тебе все это.
И снова на Джун смотрели полные искренности и нежности глаза Коди. И ее сердце опять растаяло. Однако ужас последних недель нависал над ней черной тенью, препятствуя примирению. Едва сдерживая слезы, она прошептала:
– Я могу простить, Коди. Но едва ли смогу забыть.
– Мы оба не забудем, Джун. – Он мягко погладил ее по руке. – Но единственный способ бороться с плохими воспоминаниями – это вытеснить их новыми.
– Я больше не могу! Не могу все начинать сначала. Я дважды рисковала. И у меня не осталось больше сил.
Коди поднес ее руку к губам и нежно поцеловал.
– Я понимаю. – Его глаза не отрываясь смотрели на Джун. – Знаешь, из всех даров, которые люди приносят друг другу, чтобы обрадовать, развлечь, утешить, выразить благодарность и любовь, только один может изменить человеческую жизнь. Это простить ближнего и дать ему еще один шанс.
– Я же сказала, что не могу. – Она закрыла глаза. – И не уверена, что хочу .
Коди осторожно убрал свою руку и встал.
– Ты только позови, – с достоинством произнес он, встав перед ней. – Я буду рядом.
Она вновь открыла глаза. Он все-таки уходит? Он передумал, сдался? Нужен ли он ей? Хочет ли она вернуть его? Нет, конечно, нет. Он стал ее врагом. Слова Брайана Кэллоуэя всплыли у нее в памяти. Тот тоже говорил, что необходимо рисковать. Но могла ли она себе это позволить? Стоило ли рисковать? Она знала, что новое поражение станет последним в ее жизни. Но и жить, сознавая, что держала в руках свое счастье и легко дала ему упорхнуть, разве не более тяжкое испытание? Могла ли она дать этому человеку еще один шанс? И дает ли он шанс ей, просто находясь рядом? Он был прав в одном. Вряд ли бы он пришел сюда, если бы не имел на то веской причины. Ведь ему незачем оставаться в Нью-Йорке. Нет, Джун Рорк решительно не знала, что ей делать. И хотела прочитать этот ответ в его глазах.
– Я не надеюсь, что ты мне поверишь, Джун. Но, возможно, в один прекрасный день ты поймешь, что каждое мое слово – правда. – Он быстро кивнул ей на прощание и вышел, не сказав больше ни слова.
Джун будто онемела. Она уткнулась в подушку и дала волю слезам, которые солеными, жгучими ручьями текли на тонкую наволочку. Ее взгляд остановился на нежных, прелестных цветах, лежащих рядом с ней на столике. И Джун разрыдалась еще горше.
45
– Что ты здесь делаешь?
Сердце Брайана учащенно забилось. Открыв дверь в квартиру, он увидел отца, в задумчивости глядевшего из огромного окна гостиной на панораму Нью-Йорка.
Фрэнк Кэллоуэй обернулся и спокойно произнес:
– Привет, Брайан. Жду тебя. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я поживу у тебя несколько дней?
Брайан прошел в комнату. Он нервничал в преддверии тяжелого разговора и приготовился защищаться.
– Как ты сюда попал?
Фрэнк извлек из кармана ключ, точно такой же, как у Брайана, и повертел им в воздухе.
– Я никогда не знал, что это за ключ на связке твоей матери, но я всегда подозревал, что он – от твоей двери.
Самые противоречивые мысли завертелись в голове у Брайана. Он только что проводил домой Челси после откровенного разговора. Они договорились продолжить разговор за ужином через час. Брайан должен был быстро принять душ и переодеться. Поэтому появление отца в его квартире оказалось более чем некстати.
Фрэнк Кэллоуэй, как всегда в одном из своих обычных темно-серых костюмов, не торопясь подошел к камину и с любопытством принялся разглядывать маленькую хрустальную статуэтку, стоявшую на каминной полке. Это была фигурка лебедя. Фрэнк заговорил, обращаясь скорее к маленькой хрупкой птице, нежели к сыну.
– Джулия любила хрусталь. Здесь ощущается ее присутствие… Тона, статуэтки, мебель… Должно быть, тебе здесь очень хорошо, – с грустью в голосе произнес он.
– Да. – Брайан не мог понять, к чему отец клонит.
Фрэнк поставил статуэтку на место и повернулся к сыну:
– Брайан, я должен с тобой поговорить. Я пришел, чтобы обсудить твои дела в театре, в особенности ту пьесу, в которой ты участвуешь.
– Пьесы больше нет, отец. Ты что, не смотришь новости?
– Почему же. Именно поэтому я здесь. – Фрэнк расстегнул пиджак и опустился в огромное кожаное кресло.
Сесть Брайан не решился. Если отец хочет конфликта, он, Брайан, примет бой. Откровенный разговор между отцом и сыном назревал уже давно, и если ему суждено состояться сейчас, то так тому и быть.
– Послушай, отец, – решительно начал Брайан. – У меня нет никакого желания выслушивать твое мнение относительно того, чем я занимаюсь. Можешь не напоминать мне, что я должен вернуться домой и заняться семейным бизнесом. Я делал и буду делать то, что мне нравится. По душе тебе это или нет. И не нуждаюсь ни в тебе, ни в твоих советах.
Отец закинул ногу на ногу и долгим, оценивающим и удивительно спокойным взглядом посмотрел на сына.
– Я пришел сюда не за тем, чтобы читать тебе мораль, сынок. Я пришел, чтобы поговорить о вашей пьесе. Это очень важно.
– Я тебе уже все сказал. И кончим на этом. – Брайан приготовился защищаться. Сейчас он даже мог, пожалуй, выставить отца за дверь, а если понадобится – и силой. – Прости, отец, но я думаю, что тебе лучше уйти.
Фрэнк Кэллоуэй кивнул и, словно пропустив мимо ушей последнее замечание сына, задумчиво сказал:
– Эту пьесу написал ты. Ведь так, сынок? А не этот старый осел по имени Артур Трумэн?
Брайан побледнел.
– Кто тебе это сказал?
– Никто. Я это сам понял… из сюжета, некоторых сцен, диалогов. – Он весело улыбнулся сыну. – Черт, а некоторые прямо-таки вынесены из нашего дома. Как уж тут ошибиться!
Брайан чуть не задохнулся.
– Ты видел пьесу?
– К счастью, да. Мне удалось попасть на один из последних спектаклей до того, как на прошлой неделе пьеса была снята с репертуара. Я должен был увидеть своими глазами, чем же это ты таким занимаешься, ради чего можно пожертвовать стабильным заработком, карьерой, всем…
Брайан медленно подошел к дивану и сел. Его руки и колени дрожали.
– И ты до сих пор думаешь, что я занимаюсь ерундой? Так ведь?
Фрэнк с горечью рассмеялся.
– Возможно, сынок. Так ведь и ты всегда думал, что я занимаюсь ерундой. И неизвестно еще, кто из нас прав. – Он замолчал, пристально глядя на Брайана. – Мне действительно понравилось то, что я увидел. Просто невероятно… Так правдиво, так убедительно, про нашу историю. Пару раз я готов был разрыдаться, если бы мог себе это позволить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48