Том подошел к окну.
– Чем занимается твоя мама?
– Что?
– Я говорю о твоей матери. Кем она работает?
– Редактором журнала. – Грейс протянула ему чашку. – Сливки? Сахар?
– Нет, спасибо. Довольно нервная работенка, а?
Грейс рассмеялась. Тома поразил этот горький смех.
– Еще какая нервная.
Последовало неловкое молчание. Грейс повернулась, чтобы налить еще одну чашку, но передумала и взглянула Тому в глаза. От ее внутреннего напряжения жидкость в стеклянном кофейнике подрагивала. Было видно, что девочка собирается сказать нечто важное.
– Если она вам ничего не говорила, знайте – я ничего не хочу слышать обо всем этом.
Том медленно кивнул, ожидая продолжения. Девочка с такой яростью выкрикнула эти слова, и ее несколько удивила такая спокойная реакция. Она резким движением плеснула кофе в чашку – немного его пролилось. Грейс с силой опустила кофейник на стол и подняла чашку. Не глядя на Тома, она продолжала:
– Эта поездка – ее идея. Я же считаю – все ерунда. Его надо было усыпить.
Девочка протопала мимо него и вышла из комнаты. Проводив ее взглядом, Том повернулся к окну, глядя на запущенный задний двор. Кошка поедала что-то из опрокинутого мусорного бака.
Том приехал сюда, чтобы в последний раз сказать матери этой девочки, что конь безнадежен. Неприятное дело, учитывая, какой путь они проделали. После неожиданного визита Энни на ранчо Том много думал об этой истории. Вернее, много думал о самой Энни, о бесконечной печали в ее глазах. Ему вдруг пришло в голову, что если он возьмется за это трудное дело, то не ради коня, а чтобы помочь этой женщине обрести покой. Да, но раньше он никогда так не поступал. Что-то его сразу несет не в ту сторону…
– Простите меня. Важный разговор.
Он повернулся. В комнату входила Энни. На ней была просторная хлопчатобумажная рубашка, волосы, еще не просохшие после душа, зачесаны назад. Это придавало ей мальчишеский вид.
– Ничего, ничего.
Энни долила себе кофе, подошла к Тому и, ничего не спрашивая, долила и ему.
– Вы его уже видели?
Кофейник она отставила, а сама продолжала стоять рядом с Томом. От нее приятно пахло – дорогим мылом или шампунем.
– Да. Я только что оттуда.
– Ну и?
Даже начав говорить, Том еще не решил, как – в каких словах – обрушить на нее страшный приговор.
– Хуже быть не может. Но…
Том умолк, и в глазах Энни вспыхнуло нечто, похожее на надежду. Он видел и стоящую в дверях Грейс. Она изо всех сил старалась изобразить, что этот разговор ее совершенно не интересует, но актриса из нее была никудышная. Встреча с девочкой как бы завершила триптих. Все теперь стало ясно. Судьбы этих троих – матери, дочери и коня – были перекручены в один клубок страдания и боли. Если он хоть немного облегчит участь коня, может, удастся помочь им всем? Во всяком случае, хуже не будет. Ведь не может он просто уйти, повернувшись спиной к этим несчастным?
– Возможно, что-нибудь удастся сделать, – вдруг услышал Том свой собственный голос – как бы со стороны.
Лицо Энни мгновенно просветлело.
– Только без лишних иллюзий, мэм. Я ничего не обещаю. Но кое-что я должен знать прямо сейчас. Это касается Грейс.
Он видел, как напряглись худенькие плечи.
– Понимаешь, Грейс, когда я работаю с конем один, толку не бывает. Мне должен помогать хозяин коня. Это мое условие. Одному мне не справиться, а с твоей помощью – попробовать можно.
Грейс издала все тот же горький смешок и отвернулась, всем своим видом показывая, как она удивлена, что он сделал ей такое идиотское предложение. Энни опустила глаза.
– Тебе это не нужно, Грейс? – спросил Том. Девочка посмотрела на него, как она полагала, с презрительным видом, но, когда она заговорила, голос ее дрожал:
– Разве это и так не ясно?
Том на мгновение задумался, а потом решительно мотнул головой.
– Нет. Думаю, не ясно. Но как бы то ни было – это мое условие. Спасибо за кофе. – Он поставил чашку и направился к двери. Энни смотрела на Грейс, которая заковыляла в сторону гостиной. Потом, словно опомнившись, поспешила за Томом в холл:
– А что она должна делать?
– Просто присутствовать, помогать – если нужно – словом, в общем, принимать хоть какое-то участие.
Что-то подсказало Тому, что о поездках верхом лучше не упоминать. Нахлобучив свою ковбойскую шляпу, он открыл дверь на улицу. В глазах Энни застыло отчаяние.
– У вас холодно, – сказал он. – Нужно проверить отопление.
Том уже выходил, когда в коридоре показалась Грейс. Она смотрела в сторону. И что-то говорила, но так тихо, что он ничего не расслышал.
– Прости, Грейс. Что ты сказала?
Девочка мялась, смущенно отведя глаза.
– Я сказала, что согласна. Я буду помогать.
Она, не прощаясь, повернулась и пошла назад в комнату.
Дайана приготовила на обед индейку и сейчас резала ее на куски. Один из близнецов потянулся за приглянувшимся кусочком, но тут же получил по рукам. Его обязанностью было доставать из буфета тарелки и ставить на стол, за которым все уже сидели.
– А как же одногодки? – спросила Дайана. – Я думала, ты отказался от клиник, чтобы заняться собственными лошадьми.
– Времени хватит, – отозвался Том, не понимая, что так рассердило невестку.
– И что только люди о себе думают, сваливаясь вот так на голову? Надеялась, видно, что ты уступишь. Ну и упрямая. А ну пошел отсюда! – Она собиралась вновь шлепнуть сына, но на этот раз тому все-таки удалось ухватить кусок мяса и увернуться. Дайана потрясла ножом. – В следующий раз голову отрублю. Слышишь? Фрэнк, ты не думаешь, что она просто нахалка?
– Господи, Дайана! Не знаю я ничего. И вообще это дело Тома. Крэг, передай, пожалуйста, хлеб.
Дайана наполнила последнюю тарелку – для себя – и тоже села за стол. Все молча ждали, пока Фрэнк произносил слова молитвы.
– В любом случае, – заговорил Том, когда Фрэнк закончил, – с одногодками мне поможет Джо. Правда, Джо?
– Точно.
– Только после школы, – уточнила Дайана. Том и Джо переглянулись. За столом воцарилась тишина, все накладывали себе на тарелки овощи и клюквенный соус. Том надеялся, что Дайана оставит прежнюю тему, но невестка вцепилась в нее, как собака в кость.
– Они, наверное, рассчитывают, что их здесь будут кормить.
– Я так не думаю, – сказал Том.
– Они что, каждый раз, когда захотят выпить чашечку кофе, будут ездить в Шото?
– Чаю, – поправил жену Фрэнк. Дайана бросила в его сторону колючий взгляд.
– Что?
– Чашечку чаю. Она англичанка. Они там пьют чай. Послушай, Дайана, дай человеку спокойно поесть.
– А у девочки какая-то странная нога, – сказал Скотт с набитым ртом.
– Странная?! – Джо покачал головой. – Сам ты странный.
– Нет, правда. Она что, деревянная или какая?
– Ешь и помалкивай, – посоветовал ему отец.
Некоторое время все молча ели. Том видел, что у Дайаны плохое настроение. Невестка была высокой, сильной женщиной, суровый климат здешних мест закалил ее характер. Теперь, когда ей перевалило за сорок, на ее лице появилось новое выражение, словно надежды ее не сбылись. Она выросла на ферме неподалеку от Грейт-Фоллс, и Том познакомился с ней первым. Они какое-то время встречались, но Том дал ей понять, что не собирается обзаводиться семьей, да и вообще так надолго отлучался, что все расстроилось само собой. В конце концов Дайана вышла замуж за его младшего брата. Тому она нравилась, хотя иногда, особенно после того, как мать переехала в Грейт-Фоллс, слишком уж его опекала. Он боялся, что невестка уделяет ему больше внимания, чем Фрэнку. Но Фрэнк, кажется, ничего не замечал.
– Когда ты собираешься клеймить скот? – спросил он брата.
– В следующие выходные. Если позволит погода.
На многих ранчо этой работой занимались позже, но Фрэнк всегда клеймил скот в апреле: ребята любили помогать ему, а чем телята были меньше, тем легче было с ними управляться. Для мальчиков этот день всегда был праздником. К ним на помощь приходили друзья, а после Дайана устраивала для всех праздничный ужин. Эту традицию завел еще отец Тома, а Фрэнк ее продолжил. Не нарушали они и еще одну отцовскую заповедь – в большинстве работ на ранчо по-прежнему использовали лошадей, хотя многие соседи предпочитали обходиться автомобилями. Но как можно пасти скот на мотоциклах?!
Том и Фрэнк во многом были единомышленниками. У них никогда не возникало споров по поводу ведения дел на ферме. Отчасти потому, что Том привык считать ранчо собственностью брата. Пока Том разъезжал по свету, устраивая свои клиники, Фрэнк неизменно оставался тут. Кроме того, у Фрэнка было сильнее развито деловое чутье, и он лучше Тома разбирался в скоте. Братья были близки и хорошо друг друга понимали. Узнав, что брат собирается серьезно заняться разведением лошадей, Фрэнк пришел в восторг – ведь это означало, что тот будет больше времени проводить дома. Хотя Фрэнк хозяйничал на скотном дворе, а Том – в конюшне, они во всем помогали друг другу. В прошлом году, пока Том ездил по клиникам, Фрэнк руководил строительством манежа и пруда для тренировок лошадей.
Том вдруг понял, что один из близнецов что-то у него спросил.
– Прости, что ты сказал?
– Она что, очень знаменитая? – переспросил Скотт.
– Ты о ком, горе мое? – рявкнула Дайана.
– Об этой женщине из Нью-Йорка.
Дайана не дала Тому и рта раскрыть.
– Ты о ней когда-нибудь слышал? – спросила она мальчика. Тот покачал головой. – Значит, не такая уж и знаменитая. Ешь лучше.
3
У северного въезда в Шото стояла, словно охраняя город, тринадцатифутовая статуя динозавра. Специалисты уверяли, что это особая разновидность альбертозавра, но большинство проезжающих не вдавалось в тонкости, видя в нем заурядного королевского тиранозавра. Динозавр стоял на своей пожизненной вахте рядом с парковкой местного музея, его было видно сразу же, как вы проезжали указатель, гласивший: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШОТО – ЧУДЕСНОЕ МЕСТО, ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ.
И чтобы ни у кого на этот счет не возникало никаких сомнений, скульптор придал чудовищному оскалу с обоюдоострыми клыками некое подобие улыбки. Эффект получился несколько неожиданный. Казалось, что динозавр собирается то ли вас растерзать, то ли обласкать, зализав до смерти.
Уже две недели Энни четыре раза в день лицезрела улыбку гигантской рептилии – по дороге в «Двойняшки» и обратно. Выезжали они туда около полудня – после нескольких часов учебных занятий или посещения физиотерапевта. Энни отвозила дочь на ранчо и мчалась обратно – к телефону и факсу. Около шести приезжала снова – забрать Грейси. Сейчас как раз она ехала за ней.
Дорога занимала минут сорок и была очень приятной. Особенно вечерняя поездка. Погода наладилась: вот уже пять дней небо было таким огромным и голубым, какого она никогда раньше не видела. После сумасшедшего дня, проведенного в бесконечных разговорах по телефону с Нью-Йорком, общение с девственной природой было как глоток воды в пустыне.
Путь до ранчо графически можно было изобразить в виде латинской буквы Z, и на первых двадцати милях Энни обычно не встречала других машин. Справа от нее простиралась бесконечная равнина, слева за горной грядой садилось солнце, окрашивая в золотистый цвет прошлогоднюю траву.
За пятнадцать миль до ранчо надо было сворачивать на проселочную дорогу – та шла прямо к дому, за которым вставала скалистая стена гор. Из-под колес «Лариата» взвивались клубы пыли и потом медленно рассеивались. Кроншнепы, с важным видом расхаживающие по дороге, взмыли ввысь, только когда она уже едва на них не наехала. Спасаясь от яркого солнца, Энни опустила защитный козырек, чувствуя, как сердце ее забилось сильнее.
В последнее время она стала приезжать на ранчо чуть раньше, чтобы видеть, как Том Букер работает. Собственно, настоящая работа с Пилигримом еще не началась. Пока в основном было только плавание – таким образом Том восстанавливал плечевые и ножные мышцы. Конь их плавал по кругу в пруду, а в глазах его было такое затравленно-испуганное выражение, будто за ним гнались крокодилы. Пилигрим жил теперь на ранчо – в стойле прямо рядом с прудом. Весь его контакт с Томом сводился пока к минимуму: тот запускал его в воду, а потом выводил. Но даже это было опасно.
Только вчера Энни видела, как Том пытался заставить коня выйти из воды. Пилигрим уперся, как всегда, опасаясь западни или еще какого-нибудь подвоха, и Тому пришлось самому по пояс залезть в пруд. Пилигрим заметался, окатывая его водой, и даже угрожающе вставал на дыбы. Но Том сохранял полную невозмутимость. Энни была потрясена: ведь подойди он всего на шаг ближе и – конец! Пилигрим, и тот, казалось, смутился, встретив такое бесстрашие: он еще совсем немного потоптался, но потом соизволил подчиниться: Том вывел его на берег и закрыл в стойле.
Когда Том подошел к Грейс и Энни, с него ручьями катилась вода. Сняв шляпу, он слил воду с полей. Грейс засмеялась, а Том скорчил такую уморительную гримасу, что девочка прямо покатилась со смеху. Том, повернувшись к Энни, покачал головой.
– Ну и бессердечная девица ваша дочка, – сказал он, притворяясь обиженным. – Ну-ну, пусть хохочет, она еще не знает, что очень скоро ей придется проделывать все это самой.
Смех Грейс в тот день еще долго согревал душу Энни. По дороге в Шото Грейс рассказывала, чем Том занимался с Пилигримом и какие задавал про него вопросы. Рассказывала и про жеребенка Бронти, и про Дайану, и про Фрэнка; близнецы, по ее словам, были сущим наказанием, а вот Джо – парень что надо. После того как они уехали из Нью-Йорка, дочь впервые говорила с матерью весело и открыто. Энни изо всех сил пыталась не выдать своей радости, а принимать такое поведение как должное. Правда, как только они проехали динозавра, Грейс снова скисла и замолчала, как будто этот зверь напомнил ей о том, как она последнее время вела себя с матерью. Ничего, помнится, подумала Энни, лиха беда начало…
Шины «Лариата» заскрипели на повороте по гравию, и автомобиль покатил в долину, минуя деревянный указатель подъезда к ранчо. Еще издали Энни увидела большой открытый манеж, по которому бегали кони. Подъехав поближе, она увидела посредине Тома, сидевшего верхом на лошади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48