Он с радостью перебрался бы в «речной» домик, произведя таким образом обмен, но Дайана сказала, что они переедует только при условии, что он останется – места хватит всем. Том сохранил за собой свою старую комнату, и теперь они жили все вместе. Гости – родственники и друзья – иногда жили в домике у реки, но по большей части он пустовал.
Том слышал в трубке шаги Фрэнка.
– Привет, братишка, как ты там?
– Все путем. Рона собирается, видно, поставить мировой рекорд по числу приглашенных лошадей; мотели теперь строятся из расчета, что в них будут селиться одни карлики – я лично живу в домике для семи гномов, а в остальном нормально.
Они поговорили о делах на ранчо. Стояла горячая пора – самый отел, надо держать ухо востро, постоянно наведываться на пастбище – проверять стадо. Дел полно, но пока они не потеряли ни одного теленка, и у Фрэнка был веселый голос. Брат сказал Тому, что ему много звонили, спрашивали, не передумал ли он? Действительно ли он не хочет устраивать этим летом клиники?
– И что ты отвечал?
– Что ты стал совсем старый и очень устал.
– Спасибо, брат.
– Между прочим, звонила англичанка из Нью-Йорка. Она не сказала, что ей надо, только повторяла, что дело срочное. Здорово на меня насела, но я все-таки не дал ей твой номер в клинике. Сказал, что попрошу тебя связаться с ней.
Том взял со стола блокнотик и записал фамилию и имя Энни, а также четыре номера, по которым ей можно звонить, один из них – в автомобиле.
– Вот как? Всего четыре? А номер телефона виллы на юге Франции она не оставила?
– Нет, Том. Чего нет – того нет.
Они еще немного поговорили о Бронти и распрощались. Том посмотрел на запись в блокноте. В Нью-Йорке он почти никого не знал – только Рейчел и Хэла. Может, звонок как-то касался их? Хотя тогда женщина – кто бы она ни была – сказала бы об этом. Том взглянул на часы. Десять тридцать, значит, в Нью-Йорке половина второго ночи. Он отложил блокнот и выключил свет. Позвонит утром.
Но его лишили этой возможности. Было еще совсем темно, когда Тома разбудил телефонный звонок. Он включил свет, не снимая трубки, и увидел, что на часах всего пятнадцать минут шестого.
– Это Том Букер? – Он сразу определил по акценту, кто звонит.
– Думаю, да, – ответил Том. – Хотя в такую рань могу и ошибиться.
– Простите меня. Я думала, может, вы рано встаете, и боялась упустить вас. Меня зовут Энни Грейвс. Вчера я говорила с вашим братом – не знаю, передал ли он вам.
– Конечно. Я сам собирался звонить вам. Кажется, он не дал вам мой номер.
– Действительно не дал. Я узнала его другим путем. А звоню вам, потому что, как понимаю, вы помогаете людям, у которых проблемы с лошадьми.
– Нет, мэм. Вы ошибаетесь.
На другом конце провода замолчали. Том понимал, что огорошил ее.
– О, простите, – произнесла наконец женщина. – Мне сказали…
– Все совсем наоборот. Я помогаю лошадям, у которых проблемы с хозяевами.
Разговор явно не клеился, и Том пожалел, что начал строить из себя остроумца. Спросив, в чем конкретно заключается проблема, он долго слушал рассказ женщины – о том, что случилось с ее дочерью и конем. История была ужасная, а особенно зловещей делал ее спокойный, почти бесстрастный тон, хотя Том чувствовал скрытое, тщательно подавляемое напряжение.
– Кошмарная история, – произнес он, когда Энни закончила. – Очень вам сочувствую.
Он услышал в трубке глубокий вздох.
– Спасибо. Вы приедете взглянуть на него?
– Как? В Нью-Йорк?
– Да.
– Боюсь, что…
– Все расходы будут, разумеется, оплачены.
– Это не в моих правилах. Даже если бы вы жили не так далеко. Я создаю временные лечебницы. Клиники. И даже их какое-то время не будет. В настоящий момент я провожу последний курс – до осени клиники закрываются.
– Значит, останется время для нас. Если вы захотите.
Она даже не задавала вопросов. Все решала сама. А может, дело просто в английском акценте?
– Когда вы заканчиваете этот свой курс?
– В среду, но…
– Вы могли бы прилететь в четверг?
Нет, тут дело не в акценте. Она уловила нерешительность в его тоне и теперь откровенно давила на него. Совсем как он, когда работает с конем: чувствует, что именно вызывает меньшее сопротивление, и начинает именно с этого.
– Мне очень жаль, мэм, – твердо произнес Том. – Я действительно всем сердцем вам сочувствую. Но меня ждет работа на ранчо, и я ничем не могу вам помочь.
– Не говорите так. Пожалуйста, не говорите. Хотя бы подумайте над моим предложением. – Опять никаких вопросительных интонаций.
– Но…
– Оставим пока этот разговор. Простите, что разбудила вас.
И повесила трубку, не попрощавшись и не дав ему слова сказать.
Когда на следующее утро Том вышел в холл, менеджер отеля вручил ему только что пришедший на его имя пакет. В нем были фотография девочки на прекрасном коне моргановской породы и авиационный билет до Нью-Йорка и обратно.
5
Положив руку на спинку обитого пластиком кресла, Том смотрел, как сын готовит гамбургеры за стойкой закусочной. Казалось, он занимался этим всю жизнь – так непринужденно двигал их на плите, легко переворачивал, подбрасывая в воздухе, и одновременно болтал и смеялся с одним из официантов. Хэл сказал Тому, что их закусочная становится популярным местечком у жителей Гринвич-Виллидж.
Сын работал здесь три-четыре раза в неделю и за это имел бесплатную квартиру, которую предоставил ему владелец закусочной, друг Рейчел. В остальное время Хэл учился в киношколе. Он уже успел рассказать отцу, что снялся в короткометражном фильме.
– Он – о мужчине, который съедает по кусочкам мотоцикл подружки.
– Звучит круто.
– Так оно и есть. Действие разворачивается на дороге, но в основном сосредоточено в одном месте. – Том был почти уверен, что сын его разыгрывает. Во всяком случае, надеялся на это всей душой.
Хэл продолжал:
– А покончив с мотоциклом, он приступает к девушке.
– Парень девушку встречает, парень девушку съедает, – немного подумав, заключил Том.
Хэл засмеялся. Волосы у него были темные и густые – в мать, но на смуглом лице ярко горели синие глаза. Том очень любил сына. Виделись они не часто, но постоянно переписывались, и, когда встречались, им было хорошо друг с другом. Хэл вырос городским мальчиком, однако, попадая в Монтану, там не скучал. И даже вполне пристойно держался в седле.
Том уже несколько лет не видел прежнюю жену, но они перезванивались, говорили о Хэле, и в их разговорах не было горечи.
Рейчел вышла замуж за торговца произведениями искусства по имени Лео и родила ему троих детей – сейчас они были в подростковом возрасте. Хэлу же уже исполнилось двадцать, и он производил впечатление вполне счастливого молодого человека. Возможность лишний раз повидаться с сыном и склонила Тома лететь сюда, на восток, куда вызвала его эта англичанка. Сегодня он как раз собирался взглянуть на ее коня.
– Прошу. Твой чизбургер с беконом.
Хэл поставил перед отцом тарелку и сел напротив, широко улыбаясь. Себе он взял только кофе.
– Ты не будешь есть? – спросил Том.
– Поем позже. А ты отведай.
– Вкусно, – одобрил Том, откусив.
– Некоторые готовят их, совсем не ворочая. А они любят, чтобы ими занимались.
– Тебе эта работа не мешает учиться?
– Нет. Если будет мешать, что-нибудь придумаю.
Время ленча еще не наступило, и в закусочной было мало народу. Обычно Том ел мало в середине дня, а мясо вообще почти никогда теперь не употреблял, но Хэл так старался, что он притворился, будто ест с большим аппетитом. За соседним столиком четверо мужчин в дорогих костюмах и с браслетами на запястьях громко обсуждали только что заключенную сделку.
– Необычные клиенты для этого заведения, – сказал тихо Хэл. Но Том смотрел на них с удовольствием – бурлящая энергией жизнь Нью-Йорка всегда производила на него большое впечатление. Но в душе он радовался, что живет не здесь.
– Как мама?
– Замечательно. Снова играет. Лео договорился о ее концерте в галерее недалеко отсюда – за углом; он состоится в воскресенье.
– Это здорово.
– Она хотела прийти сюда – повидаться с тобой, но вчера вечером случилась накладка – слинял пианист, и надо срочно найти кого-то другого. Она просила передать тебе привет.
– Не забудь и ей передать.
Они поговорили о занятиях Хэла и его планах на лето. Сын сказал, что хотел бы выбраться в Монтану хоть недельки на две, и Том почувствовал, что он говорит искренне, а не просто хочет сделать ему приятное. А Том поведал сыну о том, что собирается остаться на ранчо и работать с одногодками, ну и, конечно, со взрослыми лошадьми, которых натаскивал раньше. Заговорив, Том вдруг страстно захотел поскорее очутиться на ранчо. Первое лето за долгие годы – без клиник, без постоянных разъездов. Как это здорово – встретить приход весны там, в горах!
Клиентов в закусочной прибавилось, и Хэлу надо было приступать к работе. Он не взял у отца деньги за чизбургер и вышел из закусочной с ним вместе. Нахлобучивая шляпу, Том уловил быстрый взгляд, брошенный на нее Хэлом. В его душе шевельнулось опасение: может, мальчику неловко за его подчернуто ковбойский вид. Перед расставанием, как всегда, возникло некоторое замешательство: Тому хотелось обнять сына, но у них уже сложился ритуал – просто обмениваться рукопожатием. Так они поступили и сегодня.
– Желаю удачи с конем, – сказал Хэл.
– Спасибо. А тебе – в кино.
– Спасибо. Я пришлю тебе кассету.
– Буду рад. Ну, прощай, Хэл.
– Прощай, папа.
Том решил немного пройтись, прежде чем взять такси. День был холодный, из люков на мостовой клубами поднимался пар. На углу молодой человек просил милостыню. Волосы его спутались, на серой коже – следы синяков. Пальто на нем не было, и, чтобы согреться, он переминался с ноги на ногу; из рваных шерстяных рукавиц торчали голые пальцы. Том дал ему пять долларов.
Встреча в конюшне была назначена на четыре часа, но Том, прибыв на вокзал, выяснил, что есть более ранний поезд, и решил ехать на нем. Чем раньше он увидит коня, тем лучше. Во-первых, больше света. Да и вообще неплохо сначала осмотреть коня одному. Когда хозяева не дышат в спину, всегда больше толку. Он не сомневался, что звонившая ему женщина не стала бы возражать.
Энни не знала, говорить ли Грейс о Томе Букере. С того дня, как дочь последний раз видела Пилигрима, его кличка не произносилась в их доме. Однажды, когда Энни и Роберт, желая, чтобы не было никаких тайн, попробовали заговорить о его будущем, Грейс резко оборвала их:
– Ничего не хочу слышать. По мне лучше бы ему вернуться в Кентукки. Но если вы не согласны, делайте как хотите.
Роберт ласково положил руку на плечо Грейс и произнес что-то утешающее, но та сбросила его ладонь и яростно крикнула:
– Оставь меня! – Вот и весь разговор.
Но они в конце концов все же решили рассказать дочери о человеке из Монтаны. Грейс отреагировала кратко: она не хочет находиться в Чэтхеме во время его визита. Договорились, что в Чэтхем поедет одна Энни. Поедет на поезде за день до встречи, переночует в загородном доме, сделает кое-какие звонки и поработает за компьютером над рукописью.
Но все оказалось не так – Энни не могла сосредоточиться. Даже тиканье часов в холле, обычно успокаивающее ее, действовало теперь на нервы. С каждым часом ее волнение усиливалось. Энни и сама не знала, почему. Скорее всего беспокойство росло из-за ее безоговорочной, почти иррациональной веры в то, что судьба Пилигрима каким-то непостижимым образом связана с судьбой дочери. Ей казалось, что сегодня она услышит приговор не только коню, а всем им – Грейс, Роберту и ей самой.
У вокзала в Хадсоне не стояло ни одного такси. Моросил дождь, и Тому пришлось минут пять укрываться под навесом, пока не подъехал автомобиль. Забросив на заднее сиденье свой рюкзак, он назвал шоферу адрес конюшен.
Было видно, что когда-то Хадсон выглядел живописным местечком, но сейчас переживал явно не лучшие времена. Прежде величественные здания теперь обветшали. Многие магазины на улице, которую Том посчитал здесь главной, были заколочены, а в тех, что избежали такой судьбы, судя по всему, торговали всяким хламом.
Люди, шедшие по тротуару, горбились под дождем.
Когда такси свернуло к хозяйству миссис Дайер, было самое начало четвертого. Автомобиль медленно катил в гору – к конюшням. Том смотрел в окно на лошадей, стоявших под дождем на грязном лугу. Они, навострив уши, следили за проезжавшей машиной. Въезд в ворота перекрыл трейлер. Том попросил шофера немного подождать и вылез из такси.
Протискиваясь между трейлером и стеной, он слышал доносившиеся со двора голоса и цоканье копыт.
– Да полезай ты! Полезай ты, черт тебя дери!
Сыновья Джоан Дайер пытались затолкнуть в трейлер двух перепуганных жеребят. Тим стоял внутри и тянул вверх по пандусу за недоуздок первого жеребенка. Со стороны это напоминало соревнование по перетягиванию каната, в котором Тим непременно бы проиграл, если б Эрик, стоя позади животного, не хлестал его, ловко увертываясь от копыт. Зажав в одной руке хлыст, другой Эрик держал под уздцы второго жеребенка, который был напуган не меньше первого. Увидев эту картину, Том сразу же оценил ситуацию.
– Эй, ребята, что здесь происходит? – спросил он. Парни разом повернулись и какое-то время молча разглядывали Тома. Затем, словно его не существовало, снова занялись своим делом.
– Так у нас ничего не выйдет, – сказал Тим. – Попробуем сначала загнать второго. – Он с силой рванул первого жеребенка. Том еле успел отскочить в сторону. Тут Эрик наконец обратил на него внимание.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – В голосе юноши и во взгляде, которым он смерил Тома, было такое нескрываемое презрение, что Том не сдержал улыбки:
– Спасибо. Мне нужно осмотреть коня по кличке Пилигрим. Он принадлежит миссис Энни Грейвс.
– А кто вы?
– Моя фамилия Букер.
– Вам лучше поговорить с матерью, – Эрик кивнул в сторону конюшни.
Том поблагодарил его и пошел к конюшне. Кто-то из юношей захихикал за его спиной, проехавшись насчет того, что кто-то строит из себя Зверобоя, но Том не обернулся. Когда он подходил к конюшне, оттуда как раз вышла миссис Дайер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48