– Угу.
– Говорит, если начать работать пораньше, то потом раз плюнуть – приучить его к узде.
– Да, некоторые так думают.
– По телеку показывали одного парня, который занимался воспитанием гусят. У него был планер, который гусята привыкли считать своей матерью. Он летал на планере, а гусята спешили за ним.
– Слышал об этом.
– Ну и что думаешь?
– Видишь ли, Джо, я не очень смыслю в гусях. Возможно, для них и неплохо – считать себя планерами. – Джо рассмеялся. – Но насчет коней я уверен – им надо сызмальства знать, что они – кони.
Подъехав к ранчо, они остановились у длинной конюшни, где Том держал нескольких своих лошадей. Навстречу им из дома выбежали близнецы Скотт и Крэг. Том заметил, что у Джо сразу вытянулось лицо. Братьям было по девять лет – эдакие белокурые симпатяги; веселым шумным галдежом они всегда привлекали к себе внимание, а Джо оставался в тени.
– Вы к жеребенку? – завопили они. – Можно и нам? – Том положил каждому на голову по огромной руке – словно ковши башенных кранов.
– Только если обещаете вести себя тихо.
Том вошел в конюшню, ребята следовали за ним. Они остановились у стойла Бронти, внутрь вошел только Джо. Бронти была крупной кобылой десяти лет, гнедой – в рыжину – масти. Она ткнулась мордой в руку Джо, другой мальчик гладил ее шею. Тому нравилось, как племянник обращается с лошадьми – непринужденно и уверенно. Жеребенок, мастью чуть потемнее матери, барахтался в углу, изо всех сил стараясь встать на ноги. Наконец, шатаясь на неестественно длинных ножках, он доковылял до матери и спрятался за нее, осторожно косясь оттуда на Джо. Близнецы покатились со смеху.
– Вот смешной, – сказал Скотт.
– У меня где-то есть снимок вас двоих в таком же возрасте, – заметил Том. – Знаете, на кого вы там похожи?
– Да на лягушат – вот на кого, – вставил Джо.
Близнецам скоро наскучило в конюшне, и они куда-то умчались. Том и Джо перевели остальных лошадей в загон позади конюшни: после завтрака Том собирался заняться одногодками. Когда дядя с племянником двинулись наконец к дому, навстречу им выскочили собаки и с лаем промчались мимо. Обернувшись, Том увидел, как серебристый «Форд-Лариат», вынырнув из-за холма, едет по дороге прямо к ним. В нем сидел один водитель, и, когда автомобиль подъехал ближе, Том разглядел, что за рулем – женщина.
– Мама не ждет гостей? – спросил Том. Джо пожал плечами. И только когда машина остановилась, все еще окруженная надрывно лающими собаками, Том узнал женщину. И – не поверил собственным глазам… Джо заметил, как изменилось лицо дяди.
– Ты ее знаешь?
– Похоже, что да. Но не могу сообразить, что она здесь делает.
Том цыкнул на собак и направился к автомобилю. Энни тем временем выбралась наружу и нервно спешила навстречу. На ней были джинсы и спортивные ботинки, объемистый бежевый свитер доходил до бедер. Солнце било ей в спину, отчего волосы обрамляли лицо пылающим рыжим нимбом, и Том вдруг понял, что он не забывал эти зеленые глаза с того самого дня, когда побывал в нью-йоркской конюшне. Она кивнула ему без тени улыбки, немного робко.
– Доброе утро, мистер Букер.
– Доброе утро. – Последовало недолгое молчание. – Джо, это миссис Грейвс. А это Джо – мой племянник.
Энни протянула Джо руку:
– Привет, Джо. Как поживаешь?
– Хорошо.
Энни смотрела на долину, на горы, а потом вновь перевела взгляд на Тома.
– Как здесь красиво.
– Да.
Он ждал, когда она наконец соблаговолит открыть, что ее сюда привело, хотя кое-какие мыслишки у него зародились. Женщина глубоко вздохнула.
– Мистер Букер, вы можете считать меня сумасшедшей, но, думаю, вы уже поняли, почему я здесь.
– Уверен в одном: вряд ли вы проезжали мимо и заскочили меня проведать.
Она еле заметно улыбнулась.
– Простите, что свалилась вам как снег на голову, но просто позвонить я не могла: ваш ответ мне заранее был известен. Я к вам по поводу коня моей дочери.
– Пилигрима?
– Да. Я знаю, вы можете помочь ему. Поэтому я и приехала сюда – просить вас еще раз взглянуть на него.
– Миссис Грейвс…
– Пожалуйста. Это не займет у вас много времени.
Том засмеялся.
– Слетать в Нью-Йорк? – Он кивнул в сторону «Лариата». – Или вы хотите доставить меня туда на нем?
– Конь здесь. В Шото.
Том не верил собственным ушам.
– Вы привезли его сюда?
Энни кивнула. Джо переводил взгляд с дяди на женщину, не понимая, в чем дело. На крыльцо вышла Дайана.
– Вы приехали одна? – спросил Том.
– С Грейс, моей дочерью.
– Только для того, чтобы я осмотрел его?
– Да.
– Вы собираетесь завтракать, друзья? – крикнула Дайана. Кто эта женщина, звучало в подтексте. Том положил руку на плечо Джо. – Скажи маме, что я сейчас приду, – сказал он и, когда мальчик отбежал, снова повернулся к Энни. Они стояли, выжидающе глядя друг на друга. Она слегка пожала плечами, и тут наконец на ее губах промелькнула улыбка. Однако в глазах оставалось все то же беспокойное выражение. Эта женщина давила на него, не оставляя выбора, и он только удивлялся, почему не взбрыкнет.
– Простите, мэм, – произнес он. – Но мне кажется, вы чертовски не любите, когда вам говорят «нет».
– Да, – без всяких возражений согласилась Энни. – Действительно не люблю.
Лежа на полу затхлой комнаты, где стоял неистребимый запах плесени, Грейс занималась физкультурой, прислушиваясь к звону электронных колоколов методистской церкви, находившейся через дорогу. Они не просто отбивали час – каждый раз они вызванивали целую мелодию. Звон выводил мать из себя и в основном по этой причине нравился Грейс. Как раз сейчас Энни говорила об этом по телефону с агентом по недвижимости.
– Разве они не знают, что это противозаконно, – пылко нападала она. – Этой музыкой они оскверняют среду.
За прошедшие два дня она звонила агенту уже пятый раз. Бедняга совершил большую ошибку, дав ей домашний номер телефона – Энни безнадежно испортила ему выходные, осыпая бесконечными жалобами: отопление не работает, комнаты сырые, не установлен дополнительный кабельный телефон. Потом звонила повторно, объявляя, что отопление по-прежнему не работает. И теперь еще – колокола.
– Хоть бы исполняли что-то стоящее, – жаловалась она. – Смешно – ведь у методистов есть вполне приличные мелодии.
Вчера Грейс отказалась сопровождать Энни на ранчо. Когда мать уехала, она пошла осматривать город. Впрочем, и осматривать-то было особенно нечего. Весь Шото состоял практически из одной длинной улицы, идущей вдоль железной дороги. От нее вбок отходили маленькие улочки. Грейс увидела закусочную, видеосалон, кафе и кинотеатр, где шел фильм столетней давности. Единственной достопримечательностью города был музей, где посетителям демонстрировали яйца динозавра. Грейс зашла в один-два магазина, повсюду ее встречали приветливо, но вели себя сдержанно. Идя по улице со своей дурацкой палкой, она то и дело ловила на себе сочувственные взгляды. Вернувшись в дом, она почувствовала себя такой несчастной, что разрыдалась.
Энни приехала очень оживленная и объявила Грейс, что Том Букер согласился завтра утром осмотреть Пилигрима. Дочь выслушала ее, но реакция была все та же:
– Сколько нам еще торчать в этой дыре?
Большой и нелепый дом, где они поселились, был обит бледно-голубой обшарпанной вагонкой, пол покрывал грязный желто-коричневый палас. Разрозненная мебель, видимо, была закуплена по случаю на дешевой распродаже. В первую минуту Энни даже испугалась. Грейс же пришла в восторг. Вопиющая убогость нового жилища играла ей на руку – еще одно отличное доказательство бессмысленности попыток матери.
В глубине души Грейс не так уж сопротивлялась предприятию, задуманному Энни, как настойчиво демонстрировала. Неплохо было на время отвлечься от школы и сбросить с себя маску притворного оптимизма. Но ее отношение к Пилигриму было таким непонятным, и это пугало ее. Лучше всего – вообще не думать о нем. Однако в присутствии матери это было невозможно. Та постоянно заставляла ее возвращаться к этой проблеме. Энни приняла на свои плечи заботу о нем, словно конь принадлежал ей. Но он не принадлежал ей – он был конем Грейс. Конечно, Грейс хотела, чтобы он выздоровел, но только… Неожиданно девочку пронзила мысль: возможно, она как раз и не хочет этого. Значит, она винит Пилигрима в том, что произошло? Нет, это глупо. А может, она хочет, чтобы он, как и она, остался навсегда калекой? Почему он станет таким, как раньше, а она – нет? Это несправедливо. Прекрати, прекрати изводить себя, приказала себе Грейс. Эти беспокойные, дикие мысли приходили к ней по вине матери – она не позволит им укрепиться в ее сознании.
Грейс с еще большим тщанием принялась за упражнения – пока не почувствовала, как по шее струится пот. Она снова и снова высоко поднимала обрубок ноги, чувствуя боль в правой ягодице и бедре. Теперь она уже могла смотреть на свою искалеченную ногу и смирилась с тем, что это – ее нога. Шрам был теперь ровным и аккуратным – ничего общего с тем страшным зудящим алым пятном, которое было прежде. Мускулатура быстро восстанавливалась, и ноге становилось в протезе тесновато. Грейс услышала, как Энни положила трубку.
– Грейс? Ты закончила? Он скоро придет.
Грейс промолчала.
– Грейс?
– Я слышу. И что?
Грейс хорошо представляла себе лицо матери: сначала раздражение, потом оно – как раз сейчас – сменяется выражением крайнего возмущения. Она слышала, как мать, тяжело вздохнув, вернулась в унылую столовую, которую, естественно, не посоветовавшись с ней, переоборудовала в свой кабинет.
2
Том обещал только еще разок взглянуть на коня. Учитывая, на какие жертвы пошла Энни, это самое меньшее, что он мог сделать. Правда, он выдвинул одно условие: коня он будет осматривать один. Он не хотел чувствовать кого-то за спиной, испытывать постороннее воздействие. А Энни умела влиять на людей – Том успел это понять. Она взяла с него обещание, что после осмотра он зайдет к ним и вынесет свой приговор.
Том знал, где расположена ферма Петерсена, – именно там, в пригороде Шото, Энни устроила Пилигрима. Петерсены были вполне приличными людьми, но, если конь так же агрессивен, как и прежде, они не станут его долго держать.
У старого Петерсена было лицо человека, долгое время скрывавшегося от полиции: трехдневная щетина и зубы черные, как табак, который он постоянно жевал. Увидев подъезжающий «Шевроле» Тома, он озорно улыбнулся.
– Как это говорится? Если жизнь не мила – пожалуйте сюда. Когда этого чертяку выгружали, он чуть не убил меня. Бился и брыкался, как дьявол.
Старик повел Тома прямо по грязи мимо кладбища автомобилей к конюшне. Остальных коней уже выгнали на пастбище, но Пилигрима было слышно задолго до того, как они подошли к его стойлу.
– Дверь сколотил только прошлым летом, – сказал Петерсен. – Старую он уже вышиб. Эта женщина говорит, что вы взялись вылечить его.
– Она, значит, так говорит?
– Угу. А я так считаю– надо вам сначала с Биллом Ларсеном потолковать. Чтоб он был наготове. – Разразившись хохотом, старик хлопнул Тома по спине. Билл Ларсен был местный гробовщик.
Конь находился в еще более плачевном состоянии, чем в тот раз, когда Том видел его впервые. Передняя нога была так плоха, что Том удивился, как Пилигрим может стоять и тем более брыкаться.
– Видать, раньше был красавец хоть куда, – заметил Петерсен.
– Похоже на то, – ответил Том и повернулся к стойлу спиной. Того, что он увидел, было достаточно.
Усевшись снова за руль, он вытащил листок бумаги, на котором Энни написала адрес. Когда он подъезжал к дому, церковные колокола вызванивали мелодию, которую он не слышал с детства, со времени посещения воскресной школы. Нажав кнопку звонка, Том ждал.
Он вздрогнул, увидев лицо той, что открыла дверь. Не то чтобы он ожидал увидеть ее мать, нет… Его потрясла неприкрытая враждебность на бледном веснушчатом личике. Ему вспомнилась фотография, которую прислала ему Энни – счастливая девочка на великолепном коне. Контраст ошеломил Тома. Но он улыбнулся.
– Ты, видимо, Грейс. – Девочка не улыбнулась в ответ, только кивнула и отступила в сторону, пропуская его. Том снял шляпу и стоял, пока Грейс закрывала дверь. Из дальней комнаты доносился голос Энни.
– Мама говорит по телефону. Вы можете подождать здесь.
Она провела Тома в скудно обставленную гостиную. Следуя за девочкой, Том невольно глядел на протез и палку, мысленно приказав себе никогда в ту сторону больше не смотреть. В мрачной гостиной остро пахло сыростью. Здесь стояли два обшарпанных кресла, проваленная тахта и телевизор. Он был включен: показывали какой-то старый черно-белый фильм. Грейс села и уставилась на экран.
Том пристроился на ручке кресла. Дверь в комнату по другую сторону коридора была приоткрыта, и Том мог видеть факс, экран компьютера и многочисленные провода. И еще – ногу, обутую в ботинок, – Энни нетерпеливо ею помахивала, сама оставаясь вне поля его зрения. Голос ее звучал возбужденно:
– Что? Он так сказал? Не верю своим ушам. Люси… Люси, мне наплевать. Кроуфорд не имеет к этому отношения. В конце концов, редактор – я.
Том видел, как Грейс выразительно закатила глаза к потолку. Ему стало интересно – эта скептическая мина рассчитана на него или нет? На экране телевизора актриса, чью фамилию он сроду не мог запомнить, стоя на коленях, умоляла Джеймса Кегни не покидать ее. Почти в каждом фильме обязательно была такая сцена, и Том никак не мог понять, почему герои так волнуются из-за всякой ерунды.
– Грейс, налей, пожалуйста, мистеру Букеру кофе, – крикнула Энни. – И мне тоже. – И она вновь продолжила разговор по телефону. Грейс выключила телевизор и поднялась, пылая от негодования.
– Спасибо, не надо, – отказался Том.
– Она уже сварила его. – Грейс бросила на него гневный взгляд, словно он сказал нечто грубое.
– Тогда ладно. Спасибо. Да ты не отвлекайся – я сам налью.
– Да я этот фильм уже видела. Тоска смертная.
Она подобрала палку и заковыляла на кухню. Том подождал с минуту и пошел следом. Девочка метнула на него враждебный взгляд и, заторопившись, чуть не уронила чашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48