С невероятной, близкой, должно, к скорости света душевная моя субстанция в 4,5 грамма перемещалась по туннелю, похожему на открытый космос беспредельной своей бесконечностью, сафьяновым мерцанием умирающих звезд и далекими, нарождающимися в муках химерическими галактиками... Затем впереди брызнул свежий рассвет, и с каждым мгновением он насыщался, словно этот незнакомый пространственный мир, как холст, пропитывался колером фанатичного живописца.
После последнего судорожного движения душа моя впадает в безбрежное пространство ультрамаринового наслаждения. Необыкновенная легкость потустороннего полета и радость освобождения от земных пут делают её бестолковой: беспечно кувыркается она в многомерном ОКЕАНЕ ЛЮБВИ.
И продолжается это до тех пор, пока из ниоткуда возникает воронка, которая, разрастаясь, начинает затягивать в смутное нутро свое беззаботную, как дитя в песочнице, душу. И когда субстанция в 4,5 мегатонн понимает, что возвращение в мрак жалкого плоского мира неизбежно, то исторгает из себя такой отчаянный вопль - вопль обманутой души, что, кажется, сама она гибнет навсегда в ослепительной вспышке ядерного оргазма...
- Тише, милый, тише, - слышу знакомый голос, - ты весь район перебудишь. И особенно телефонисток АТС.
- АТС?
- Телефонная, говорю, станция. Здесь рядом. Там такие барышни, засмеялась. - Еще прибегут...
- Прости, - пытаюсь восстановить дыхание: душа вновь вернулась в консервную банку тела, и это возвращение трудное. - Кричал, что ли?
Александра смеется: если бы так - орал, как гиббон с бананом на баобабе, на которого охотится царь зверей.
- Я - гиббон с бананом? - обижаюсь в шутку. - А ты тогда кто?
- И я тоже, - хохочет, - гиббон, - целует в щеку, - но женского рода.
- Это утешает, - признаюсь, зевая. - Извини...
- Спи-спи, - просит.
Я почувствовал приятную теплынь обожания, исходящую от любимой, и, закрыв глаза, поплыл на волне приятного сновидения. И скоро эта волна небытия превращается в океанскую, где бултыхаюсь я. Вода чиста и виден подводный подвижный мир, завешенный гардинами водорослей. Берег золотится песком и кажется диким: ни одной живой души. Тихие волны прибивают меня на отмель, нагретую смиренным солнцем. Незнакомая местность настораживает, но не настолько, чтобы бежать. И куда бежать? Куда идти, сержант? В нерешительности переминаюсь на шипящей линии, где сходятся в вечном своем противоборстве суша и вода. Растительность странная - южно-кактусовая, а вдали плавятся кипарисы из цветного пластика.
Сделав несколько шагов, утопаю по щиколотку в горячем песке. Меж кустарниками тропинка - куда она может вывести? Мои размышления прерывает движение в дальних кустах. Некто в пестреньком летит вниз по петляющей тропинке. Отступаю под защиту гигантских колючек и вижу: на побережье показывается ангельское золотоволосое создание. Молоденькое диво в летне-легком платьице, за тканью которого угадывается выточенная природой фигурка - выточенная до фантастического совершенства. За плечами ангелочка рюкзачок. Так мне показалось, что рюкзачок.
Потом диковинка бежит в океан по колени, словно проверяя температуру воды; вернувшись на берег, начинает стаскивать заплечный предмет. Так мне показалось, что пробует его снять. Наконец это удается: девушка как бы дергает за тесемочку и... и я не верю своим глазам. То, что считал рюкзачком, оказывается крыльями. Да-да, крыльями - ангельскими, цвета чистых облаков.
И пока я, оцарапанный иглами кактусов, приходил в себя, ангелочек бросил эти крылышки на песок, а затем и платье... Да, она была само совершенство. Природа потрудилась на славу: никаких изъянов - тело по форме напоминало бесценную древнегреческую амфору.
Неуверенно переступая, чудная дива входит в мировой океан, смеясь, падает в него и начинает барахтаться в счастливом грехопадении. А что же я, грешник? Ничего умнее не придумываю, как... похитить крылья. Да-да, стянул их самым хамским образом. Кажется, сам не понимал, зачем это делаю, и тем не менее совершил столь неопрятный проступок. И вновь затаился в цепких кактусах, невольно ощупывая крылья - были они легкими, из нежного птичье-поэтического пуха.
Накупавшийся вволю ангелочек выходит из воды - я вижу шафранную по цвету заплаточку между её ладных ножек, которая почему-то не вызывает никаких чувств, кроме умиления. Обнаружив пропажу, девушка ведет себя спокойно: натягивает на мокрое тело платье и смотрит на кустарник, где таится дурачок в моем лице, потом, улыбнувшись проточной улыбкой, говорит:
- "I can't give you nothing but love, baby!"
- Чего? - от удивления вываливаюсь из кактусов.
- "Я не могу тебе дать ничего, кроме любви, малыш!" - переводит слова песенки. - Я тебя приглашаю на танец jig. - И протягивает руки. - Зачем мои крылья тебе, Дима?
- Не знаю, - признаюсь. - Наверное, не хочу, чтобы ты улетела.
- А зачем? - спрашивает. - Будешь меня любить, не улечу.
- Ты ангел?
- Я твой ангел-хранитель, - и, взяв из моих рук крылья, просит, чтобы помог надеть. - Я их снимаю, - считает нужным объяснить, - только когда ты спишь.
- Но сейчас, - удивляюсь, - не сплю?
- Тебе только кажется, что не спишь.
- Да? - перемещаемся по песку в танце jig, не касаясь друг друга.
- Да, - отвечает уверенно.
- А почему именно ты мой ангел-хранитель? - не унимаюсь.
- В каком смысле?
- Ну ты вся такая... - не найдя слов, жестами рисую в воздухе контуры совершенной женской фигуры. - И это... слабый пол ты...
- Это не ко мне, - запрокидывает умытое океаном лицо в немые вечные небеса.
- А имя твое?..
- Даная, - отвечает. - Прости, мне пора.
- Почему?
- Потому, что и тебе пора...
- Даная, ты о чем?
- Просыпайся, милый, - говорит колдовская девушка с крыльями, но уже иным, чем прежде голосом.
- Что-о-о?
- Пора-пора, Дмитрий, - и вижу лицо, мне хорошо знакомое глазами цвета тающих арктических айсбергов.
- Доброе утро, - потянулся к земной женщине по имени Александра.
- Уже вечер, - пошутила. - Спал как младенец. - И приказала, чтобы я привел себя в порядок. - Нас ждет поздний завтрак и работа, - включила магнитофон, который тотчас же ударил африканскими тамтамами.
- А любовь? - шлепал в ванную комнату.
- Что? - не поняла из-за джазового шквала. - Ты о времени? Уже полдень.
- Понял. Спасибо, - и переступил порог ванной с чувством, что недалекое прошлое с Александрой было лишь приятным видением. Иногда кажется, что живем, как во сне.
Сон? Принимая душ, вспомнил странную грезу, где приключилась встреча с прекрасной незнакомкой. Да, она была совершена, эта девушка, от природы совершена, но её полудетские лопатки напоминали крылья... то ли крылья птицы, то ли ангела? Ангела?.. Что за чертовщина? И на этом память отключила прошлое - настоящее врывалось требованием:
- Завтракать! Или уже обедать, уж не знаю!
Прибываю на теплую, как отмель, кухоньку. Обнимаю Александру за плечи. Садимся за стол. Что может быть приятнее завтрака с любимой. Известные наши дела были отложены в дальний ящик и мы говорили обо всем и ни о чем.
- Как ты себя чувствуешь, родной?
- Прекрасно! А ты, родная?
- Лучше всех на свете.
- Не верю!
- А ты верь, - и, как ребенок, показала язык цвета океанской раковины (изнутри).
Вдруг раздался странный живой звук за окном. У меня было впечатление, что бухает оркестр - яростно и неумело. Александра засмеялась: да, именно оркестр, милый мой, духовой, с медными трубами и такими же тарелками гонит в соседний парк отдыха на генеральную репетицию перед выступлением на выходных.
- Как-нибудь приглашу в парк, - пообещал. - Потанцуем под духовой оркестр.
Александра рассмеялась: там только пляшут те, кому за тридцать, и глубоко за тридцать.
- Именно тогда и приглашу, - невозмутимо отвечал, - когда нам будет глубоко за сто.
Оркестрик, бухая, убыл в невидимый парк, а мы продолжили наш поздний ланч, переходящий в ранний обед с видами на преждевременный ужин, во время которого Александра для смеха поведала несколько баек о своей чисто конкретной ментовской службе. Я бы не поверил, однако как тут не поверишь?
Например, такая вот правдоподобная история: в два часа ночи в отделение милиции обратился встревоженный гражданин по фамилии Голиков. По его словам, банда малолеток из пяти-шести человек поймала на огороде его козу Розу и снасиловала несчастное животное. От стыда и позора коза сдохла. Кто будет платить неустойку? Разумеется, хозяину мелкой рогатой Розы поначалу не поверили, потом поверили, когда он предъявил фотографию своей любимицы. (Симпатичная коза была, хотя, видать, не пуританка.) Словом, занялись оперативным расследованием и обнаружили великовозрастных балдуёв аграрного профессионально-технического училища, которые со слезами на глазах, признались суду и оторопелой общественности в глубоко некрасивом деянии. На вопрос судьи объяснить мотивы преступления, один из юных скотоложцев чистосердечно раскаялся и сказал, что он, как все еть Розу Голикову и что очень любит свой родной край, и сделает все, чтобы впредь его приукрасить. Младым любителям родной окраины дали по два года (условно). Говорят, склочный хозяин козы остался приговором недоволен и подал апелляцию. И он, безусловно прав: любить свой край надо, но не до такой же крайней, право, степени.
- Мало дали живодерам, - шутил я, - за Розу.
- У нас самый гуманный суд в мире, - беззаботно смеялась Александра.
- Значит, нам с тобой ничего не грозит.
- Нам? Ты о чем, Дима?
- О наших делах, - перевел тему разговора.
Заметно темнея лицом, Александра махнула рукой в сторону окна, где гулял, как денди по strit, новый день:
- Может, бросим все это! - предложила. - Перелетим в теплые края...
- Только не говори о Майями! - возопил. - Что там делать? Хочешь, чтобы мы жили, как в пластмассовом ведре.
- А здесь живем как?
- Как на свалке, - не без пафоса проговорил. - Но это наша свалка.
- Ты мальчишка...
- А если серьезно, - проговорил с нажимом, - не хочу быть "говны".
- Как? - удивилась. - Кем?
Я объяснил: однажды известный актер театра и кино так изрек о своей "благородной" профессии: "Намажем морды и ходим, как говны". Так вот: не хочу ходить в качестве "говны". И буду делать все, чтобы не находиться в подобном состоянии. Такая вот у меня причуда. Каприз. Вычура моей души.
- Все-все, - пыталась ладонью прикрыть рваную рану моего рта. - Я поняла тебя, милый ты мой "говны".
- Александр-р-ра! - прорычал.
- Ах, ты ещё и кусаешься! - дурачилась. - Ну после этого ты и в правду "говны".
- Отшлепаю!
- А я тебя!..
Только через час мы сумели выбраться из любовного водоворота - и то, подозреваю, чудом. Измаянные иступленной любовной стихией наши тела пали на дно плота, роль которого исполняла кровать, и лежали на нем без движения, словно не желая возвращаться в мир жалких и суетных фантомов, уверенных, что их жизнь полнокровна и счастлива.
- Ты как, - спрашиваю, - жива?
- Чувствую себя, как Жанна Д'Арк, которую распяли...
- Ее, кажется, сожгли?
- Сначала распяли, а потом сожгли, - покачивает головой. - И где же мой жиголенок научился такому ремеслу?
- О чем ты? - валяю дурака.
- Наш Дима большой мастер по гончарному ремеслу, если допустить, что женщина - глина.
- Что на это сказать? - дурачусь, выпячивая грудь. - Талант, мать.
- Ах, у нас одаренный, оказывается, мальчик, - восклицает и снова пытается нырнуть в омут страсти.
- Прекрати, - спасаюсь от её инициативных губ. - За последствия не отвечаю.
- М-да, игрушечка, - потягивается с удовольствием, - для дам. - И делает решительный вывод. - Игрушка моя! - Капризничает. - Никому не отдам! - Целует.
- Александра! - пытаюсь остановить.
- Ах, какой стойкий солдатик, - шалит. - Равняйся! - Командует. Смирно! - Смеется. - Сейчас будет объявлена благодарность от командования...
Надо ли говорить, что благодарность от командования была принята по всем правилам уставной службы. В конце концов мой стойкий солдатик рявкнул нечто похожее на "Служу Отечеству!" и мощно салютовал.
- Теперь можно и умереть, - сказала после Александра.
- Почему?
- Я самая счастливая, - объяснила, - а умирать счастливой не страшно.
Я обнял её за плечи, точно пытаясь защитить от неведомой угрозы, и потребовал, чтобы она прекратила хныкать: переделаем все дела и сразу же мчим на перекладных...
- Только не на Майями! - возмущенно вскричала. - Слышать о них больше не могу!
- Валим в Бердянск, глупыха, - успокоил как мог.
- Куда? - вытянулась лицом.
Я объяснил: на Азовском море хохлит небольшой премиленький городишко с диким пляжем, где можно заниматься love под любым юным кусточком или на песочке, или даже в лодочке. Там, в смысле, городке живут многочисленные родственнички - родные тетки, двоюродные братья, любимые сопливые племянники и так далее.
? В общем, - делает заключение Александра, - дыра дырой.
? Зато местечко надежное.
? То есть?
? Ну после того, как мы тут мало-мало накуролесим, - развожу руками.
? Накуролесим... ? странно задумывается женщина, словно пытаясь заглянуть в будущее.
? Кажется для этого мы все сегодня собрались, - неожиданно испытываю раздражение, то ли от застывшего и незнакомого взгляда Александры, то ли от любовного переутомления, то ли от мысли, что пока я тут блаженствую наши враги...
Как все опытные женщины, Александра понимает, что перечить молодому невыдержанному хвату не стоит - отступает и не без изящества:
- Трум-турум! Труба зовет!.. С тобой, мой дорогой, хоть на край света! - И передает несколько страничек, на одной из которых изображена схема с кружочками, квадратиками и кубиками. - Пока вы-с дрыхли без задних ног, мы-с работали...
- Что это?
- Информация по мафии, боец, - отвечает, - вернее, одна из веточек, нас интересующая.
- Прости, - целую руку. - Я больше не буду с тобой "говны".
- Бог простит, - подшучивает, уходя в ванную комнату.
Я начинаю изучать схему, где представлена лишь малая толика огромного криминального айсберга, дрейфующего у зажиточных столичных берегов. Прочитав информацию, понимаю, что мои голословные обещания бежать в славный южный городок Бердянск вполне реальны.
Почему? Дело в том, что на сегодняшний день в моем родном городе выделяются три основных направления контролируемого "духами Кавказа" бизнеса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47