Отец часто бил ее, да и мать не отставала — пока Хуанита не воткнула отцу кухонный нож в плечо и не удрала. В седле она уже держалась уверенно, будто родилась наездницей, и супруги Ду запланировали ближе к концу года отправить ее на корректирующую хирургическую операцию. А пока что она выполняла свою долю работ с поправкой на увечье.
— Должно быть, ваша вера просто чудесна, раз… — Хуанита зарделась, отвела взгляд и закончила чуть ли не шепотом, — раз к ней принадлежат такие люди, как вы с мистером Ду.
— Спасибо, милая, — улыбнулась Асагао, — но, знаешь ли, мы самые обыкновенные люди. По-моему, тебе лучше вернуться в лоно твоей собственной церкви. Конечно, мы с радостью объясним, что сумеем, все наши дети этим интересуются. Но то, чем мы живем, на самом деле в словах не выразишь. Наши принципы в этой стране кажутся слишком чуждыми. По вашим понятиям это даже не религия, это скорее стиль жизни, попытка пребывать в гармонии с Вселенной.
Хуанита быстро вскинула на нее полный любопытства взгляд:
— Как в «Единстве»?
— Где?
— В «Единстве». Это в моих местах. Вот только… Они не могли меня принять. Я спрашивала у одного их парня, но тот сказал, что… спасательная шлюпка полна под завязку, едва не тонет. — Девочка вздохнула. — А потом мне повезло, и меня подобрали в… для вас. Пожалуй, оно и лучше. С вашей выучкой я где угодно пристроюсь. А если ты попал в «Единство», так и оставайся в нем… По-моему. Только я толком-то не знаю. Они не болтают языком, члены-то.
— Раз ты слыхала, то твой друг все-таки болтал.
— А-а, слухи-то ходят. А наркодельцы, эти вот его ненавидят будь здоров! Но мне кажется, оно только в Нью-Йорке. А как я уже сказала, там чем выше поднимешься, тем меньше болтаешь. Мануэль, он-то еще маленький. Он вырос в «Единстве», как и его родители, но они говорят, что он еще не готов. Он почти ничего и не знает, кроме работы по дому, и учебы, и… В общем, члены «Единства» помогают друг другу.
— Это хорошо. Мне доводилось слышать о подобных организациях.
— Ну, это не совсем взаимопомощь, как, скажем, у этих… у ангелов-хранителей, если не считать, как они говорят, звания стража и… Это вроде как церковь, только по-другому. Члены могут верить, кому во что заблагорассудится, но у них проводятся эти… службы, или молельные собрания, что ли… Потому-то я подумала, что у вас что-то вроде «Единства».
— Нет-нет, никоим образом. Мы просто семья, и даже не представляем, как справиться с большим количеством народа.
— Пожалуй, потому-то «Единство» и перестало расти, — задумчиво произнесла Хуанита. — Мама-ло просто не сможет уследить за остальными.
— Какая мама-ло?
— Так ее называют. Она вроде как… высшая жрица, что ли. Только это не храм. Говорят, она обладает настоящим могуществом. Они, которые в «Единстве», делают, что она скажет.
— Хм! И давно это пошло?
— Не знаю. Давно. Я слыхала, первая мама-ло была то ли матерью нынешней, то ли бабкой. Она черная, хотя я слыхала, что с ней бок о бок работает белая женщина, и всегда так было.
— Любопытно, — вставила Асагао. — Ты рассказывай, рассказывай!
…По вечерам, после обеда, воспитатели и приемные дети обычно собирались вместе — беседовали, играли, читали книги. Порой вместе сидели у единственного в доме телевизора, но только по взаимному согласию, и последнее слово всегда оставалось за взрослыми. Желающие побыть наедине с собой могли уйти с книжкой в свою комнату или заняться любимым делом в небольшой мастерской. Поэтому когда Асагао с Ду Шанем вышли прогуляться, час был уже поздним. Они ушли далеко в поле и долго не возвращались, но все равно говорили лишь по-китайски, -для полной уверенности, потому что по-прежнему лучше всего понимали друг друга на этом языке, хоть за века совместной жизни усвоили множество языков и наречий.
Тихая ночь овевала уснувшие поля прохладой. Земля тонула в тени, и кроны деревьев вырисовывались темными контурами на фоне обильных звездных россыпей высокогорий Запада. Где-то невдалеке раскатисто заухала сова, а потом сорвалась в воздух и бесшумным призраком скрылась в ночи.
— Быть может, они тоже подобны нам, — дрожащим голосом говорила Асагао. — Их организация росла мало-помалу, на протяжении нескольких поколений, но при том строилась вокруг одной-двух личностей. Якобы мать и дочь, они, однако, держатся в тени и работают в одном и том же стиле. Мы и сами с тобой были главами разных деревень то под одним прозванием, то под другим, а наше знакомство с городами оказывалось лишь мимолетным. Ханно обратил свои деловые качества в свою мощь, защиту и прикрытие. А тут открывается возможность третьего пути — к бедным, несчастным и обездоленным. Протяни им руку помощи, помоги наставлением, дай руководство, цель в жизни и надежду — и они водворят тебя на твой крохотный престол, где ты в тиши и тайне переживешь не одно поколение смертных.
— Быть может, — врастяжку отвечал Ду Шань, что было признаком напряженных раздумий. — А может, и нет. Напишем Ханно — он разберется.
— А надо ли?
— Что?! — он вздрогнул и остановился на полушаге. — Он знает в этом толк. А мы с тобой из деревни и носу не кажем.
— Он ведь тут же упрячет этих бессмертных подальше от глаз людских, как упрятал Странника, тебя, меня, как упрятал бы этого турка, если б тот сам от нас не отмежевался?
— Ну, он ведь объяснил причину…
— А откуда нам знать, что он не заблуждается? — настойчиво спросила Асагао. — Ты знаешь, что навело меня на этот вопрос. Я потолковала с тем ученым мужем по имени Джианотти, когда он повторно обследовал нас. Так ли уж надо нам прятаться под этими личинами? В Азии нам не всегда приходилось прибегать к ним, а Страннику среди своих диких индейцев вообще не требовалось таить свою сущность. Быть может, и в сегодняшней Америке это уж не нужно? Времена меняются. Если мы откроемся миру, уже через несколько лет бессмертие смогут получить все.
— А может, и нет. И что тогда сделают с нами?
— Знаю я, знаю! И все-таки… Почему мы ни на миг не усомнились в правоте Ханно? Надо разобраться, является ли он, как старейший, и мудрейшим из нас, или закоснел в своих привычках и теперь совершает ужасную ошибку — из-за излишней трусости и… крайнего эгоизма!
— М-м-м…
— В худшем случае нам придется умереть, — Асагао подняла лицо к звездам. — Умереть, как все — с одним лишь отличием: мы прожили много-много, очень много лет. Я вовсе не боюсь. А ты?
Ду Шань издал короткий смешок:
— Нет. Но признаюсь, мне эта мысль не по нраву, — и тут же снова набрался серьезности. — Надо сообщить ему про это самое «Единство». У него есть и средства и познания, чтобы разобраться, а у нас нет.
— Верно, — кивнула Асагао, но чуть помолчав, добавила: — Но когда мы узнаем, похожи ли они на нас…
— Мы многим обязаны Ханно.
Переезд в эту страну благодаря влиянию Томека на какого-то конгрессмена. Помощь в знакомстве с новыми условиями жизни. Устройство с поселением в этих краях, когда стало окончательно ясно, что американские города — не по ним.
— Согласна. Но и человечеству, думаю, мы задолжали немало. И себе самим. И свободы выбора у нас никто не отнимал.
Некоторое время они шагали молча. На западе взошла яркая быстрая звезда и начала свой стремительный путь по низкому небу.
— Погляди-ка, — оживился Ду Шань, — спутник! Настал век настоящих чудес.
— Я полагаю, это «Мир», — медленно проговорила она.
— Что?.. Ах да! Русский.
— Это космическая станция, единственная на планете. Соединенные Штаты со времен «Челленджера»…* [Если начало XVIII главы, по хронологии, приведенной в конце книги, относится к 1975 г., то этот диалог не мог состояться ранее чем через одиннадцать лет: как запуск станции «Мир», так и несчастье с «Челленджером» случились в 1986-м.]
Асагао могла не договаривать; они столько веков прожили вместе, что частенько проникали в мысли друг друга. Династии расцветают и увядают, и низвергаются в бездну — равно как империи, нации, народы и судьбы.
5
— Да пребудут ваши добрые ангелы во благости. Да зажжет Огонь силу, да принесет Радуга покой. А ныне ступайте к Богу. Доброго пути.
Роза Донау воздела руки в благословении, поднесла их к груди и склонилась перед крестом на алтаре, в обрамлении алой и черной свечей в подсвечниках-лилиях. Стоявшие перед Розой коллеги-священнослужители тоже склонились пред алтарем. Их было ровно два десятка — мужчины и женщины, большей частью темнокожие и седовласые — старейшины семей, которые поселятся здесь. Служба шла около часу и состояла из простых слов, речитативных распевов под барабанный бой, священных танцев, гипнотизирующих уже самой своей сдержанностью и мягкостью. Расходились без единого слова, хотя некоторые дарили Розу широкими улыбками, а многие осеняли себя священным знамением.
Роза задержалась — сейчас ей не помешало бы посидеть и успокоиться. Пока молитвенный покой был обставлен скудно. За алтарем висела икона Христа, более изможденного и сурового, нежели принято, хотя десница его была поднята в благословении. Написанная прямо по штукатурке, его окружала Змея Жизни, а к ней примыкали символы, которые обозначали то ли, ло, то ли святых — как кому видится. Символы слева и справа призывали удачу, волшебные чары, святость… Или просто служили для ободрения, как понимала Роза; укрепитесь сердцем, смятенные, с отвагой чествуйте жизнь, наполняющую вас.
Это не догма, но святое почитание творений, ибо и сам Творец воплощен в них; не заповедь, но святая преданность братьям по духу. Лишь анимистическое, пантеистическое воображение могло постигнуть смысл и суть учения, а ритуалы только поддерживали его и скрепляли братство. Каждый мог верить, во что хотел, что считал более истинным… И все-таки Алият со времен юности, отдалившейся в прошлое на целых четырнадцать веков, не ощущала такой концентрированной духовной мощи, какая скопилась здесь.
По крайней мере, внутри нее самой, если не в алтаре или. воздухе. Надежда, очищение, смысл существования, возможность давать, а не брать или расточать, как раньше. Не потому ли Коринна просила ее возглавить освящение здания?
Или Коринна просто чересчур углубилась в выяснение, кто притаился за невинным с виду воззванием к долгожителям? В последнее время она явно набрала в рот воды и рассказала Алият очень немногое. Коринна быстро выяснила, что некий Уиллок — всего-навсего агент, якобы работающий на научную организацию. (Может, и это сплошная липа?) Наверное, для выяснения дела Коринна задействовала свои связи в правительстве, полиции, ФБР — или где там еще. Хотя нет, пожалуй, нет — слишком опасно; это может заставить их заподозрить, что мама-ло Макендел — не та, за кого себя выдает…
Обойдется, повторяла Коринна, не волнуйся, тяжелая жизнь учит сосредоточиваться лишь на том, что под носом… Алият со вздохом встала, задула свечи, выключила свет и вышла. Молельня находилась на третьем этаже. Строители не только починили разваливающуюся лестницу, но и перестроили лестничную клетку в небольшую прихожую; больше пока ничего сделано не было. Болтающаяся на проводах голая лампочка резко высвечивала поблекшую, отслаивающуюся целыми пластами штукатурку. Дом стоял в скверном районе — чуть ли не на самой западной окраине. Зато здесь «Единство» смогло задешево приобрести брошенный жилой дом, где члены общества заживут приличной жизнью. Алият не могла удержаться от раздумий, будут ли открываться еще такие же филиалы — если «Единство» разрастется, то будет чересчур бросаться в глаза, да вдобавок выйдет из-под контроля двоицы, которой оно служило защитой и покровительством. Но, как ни крути, входящие в «Единство» люди будут взрослеть, жениться и рожать детей.
Роза спустилась к груде беспорядочно сваленных в вестибюле строительных материалов и инструментов. Ночной сторож встал поприветствовать ее. Вслед за ним поднялся еще один человек — молодой, рослый, с кожей цвета эбенового дерева. Алият с первого взгляда узнала Рэндолфа Касла.
— Вечер добрый, миссус-ло Роза, — пророкотал он. — Покой и сила.
— А, привет, — удивленно отозвалась она. — Покой и сила. Ты чего здесь так поздно?
— Думал, дай-ка вас провожу. Решил, вы задержитесь, когда остальные ушли.
— Ты очень добр.
— Просто осторожный, — мрачно уточнил он. — Нам не хотелось вас терять.
Они пожелали сторожу спокойной ночи и вышли. Уличного освещения в этом районе почти не было, и погруженные во мрак улицы казались совершенно безлюдными — но разве угадаешь, что или кто таится в тени, а таксисты в этот район заезжать не рискуют. До дома Розы, небольшой меблированной комнаты в Гринвич-виллидж, отсюда было недалеко, но все равно она обрадовалась столь внушительному провожатому.
— Все одно хотел с вами говорить, — сказал он по пути. — Если вы не против.
— Нет, конечно нет! Ведь я главным образом здесь именно для этого, не правда ли?
— Нет, на этот раз не личные проблемы, — слова давались ему не без усилия. — Это за всех. Только не знаю, как сможем сказать маме-ло.
Алият потерла пальцами правой руки стиснутую в кулак левую и мягко подбодрила спутника:
— Продолжай. Что бы ты ни сказал, я и словом не обмолвлюсь.
— Знаю, ох, как знаю! — в свое время она выслушала его исповедь в проступках и помогла ему вернуться на путь истинный. Рэндолф молчал, топот его шагов гулко отдавался от близких стен. Наконец он заговорил: — Слушайте, мама-ло не понимает, какой тут плохой район. Никто из наших не знал, а то б мы, наверно, не стали ничего тут покупать. А я вот выяснил.
— Что ж — преступность, наркобизнес? Нам уже приходилось с ними справляться. Что еще?
— Ничего. Но эти деляги, они подлые и коварные. Они про нас знают и не хотят, чтоб мы тут закрепились, то есть вообще.
Сердце Розы стиснуло холодом — она столетие за столетием встречала абсолютное зло в самых разных проявлениях и знала его мощь.
…Некогда она со смехом отмахнулась от тревог по поводу такого соседства.
— Да что ж такого, были бы наши люди чисты! Пусть другие губят себя, если хотят. Ты тоже жила за счет контрабанды спиртного и забегаловок во время «сухого закона»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90