Начните новую жизнь, может быть, в Новом Свете. Избавьте себя и меня от искушения — и не забудьте при том, какое именно искушение испытываю я. Ибо донимающая вас мечта — мечта идиота.
— Но почему? — хрипло простонал Лейси.
— Неужели не догадываетесь? Право, вы меня вот-вот разочаруете. Вы позволили надежде взять верх над опытностью Обернитесь в прошлое. Вспомните, как короли держали при дворе диких зверей в клетках и всяких уродов. Допустим, я принял бы ваше предложение, и Мазарини вслед за мной придерживался бы моей линии, — а чего ждать от юного Людовика XIV, когда он достигнет совершеннолетия? От любого короля, от любого правительства? Исключения редки и мимолетны. Даже если бы вы, бессмертные, были сплошь мудрецами и поняли бы, как управлять мной, — уж не полагаете ли вы, что верховные правители захотели бы и смогли бы поделиться с вами властью? Вы сами признаете, что вы, кому дана такая продолжительность жизни, — явление исключительное. Кем вы можете стать, кроме как экспонатами в королевском зверинце, живущими под неусыпным наблюдением секретной полиция и подлежащими немедленному устранению, как только вы предъявите себя слишком откровенно. Нет уж, сохраняйте свою свободу, чего бы это ни стоило… Вы просили меня обдумать свое предложение. Я предлагаю вам удалиться и обдумать мой совет.
Тикали часы, дул ветер, текла река. Почти потеряв голос Лейси спросил гортанно:
— Это последнее слово вашего высокопреосвященства?
— Последнее, — ответил Ришелье.
Лейси поднялся.
— Тогда я позволю себе оставить вас.
— Право же, хотелось бы уделить вам больше времени, — сказал Ришелье, скривив губы. — Вам — и самому себе.
Лейси приблизился, и кардинал протянул ему правую руку. Капитан, склонившись, поцеловал ее и признался, выпрямляясь:
— Вы самый великий человек, какого я встречал.
— Значит, Господь милостив к роду людскому, — ответствовал Ришелье.
— Я вас никогда не забуду.
— Я запомню ваше мнение на весь срок, что мне отпущен. Прощайте, скиталец.
Лейси подошел к двери и постучал. Стражник приотворил ее, и кардинал жестом приказал выпустить посетителя и закрыть дверь снова. Сам Ришелье продолжал сидеть, погрузившись в раздумья. Котенок проснулся, сполз на коготках по мантии и ускакал по своим делам.
Глава 12
ПОСЛЕДНИЙ АМУЛЕТ
С севера мчались всадники. Кони под молодыми седоками неслись ровным галопом, ритм скачки тек плавной волной, под стать колеблемой ветром траве. В лад этой волне величаво покачивались высокие подсолнухи, готовые поспорить своей желтизной с изливающимся на мир солнечным светом. И земля, и небо не признавали границ, на самом пределе видимости зелень сливалась с голубизной, а даль переходила в безбрежность, недоступную даже снам. Высоко-высоко, то пикируя, то взмывая, среди воздушных струй парил одинокий ястреб, и крылья его трепетали и застывали, как языки пламени. Вдали поднялась на крыло огромная стая болотной дичи, затмившая чуть не четверть небосвода.
Первыми всадников заметили гонявшие с поля ворон ребятишки. Старший, чуть не лопаясь от важности, помчался в деревню: еще бы, сам Бессмертный велел сообщить о возвращении охотников немедля. Но едва мальчик вбежал за частокол и очутился среди жилищ, отваги как не бывало. Где уж ему говорить с могущественнейшим из шаманов! А вдруг своим вторжением он помешает заклинаниям или видениям? Его нерешительность подметили даже женщины, казалось бы, занятые своими делами, и одна из них окликнула:
— Оге, Серый Зайка, что у тебя на сердце?
Но женщины — это всего-навсего женщины, и старики, попадающиеся навстречу, — обыкновенные старики… А дело наверняка ужасно важное, раз сам Бессмертный так о нем печется.
Мальчик сглотнул застрявший в горле ком и двинулся к нужному дому. Пройдя под мрачными серо-коричневыми земляными стенами, он оказался у входа, зияющего, как устье пещеры, — только в глубине теплился красненький костерок. Семьи, населяющие дом, разошлись кто куда — кто по делам, кто просто отдохнуть у реки. Но один человек остался, и как раз тот, на кого и надеялся Серый Зайка: мужчина в женских одеждах перетирал кукурузные зерна. Подняв голову, он спросил тихим, почти нежным голосом:
— Чего тебе, паренек?
— Охотники возвращаются, — сглотнув для храбрости, сообщил мальчик. — Может, ты сходишь сказать шаману, Три Гусыни?
Скрежет каменных жерновов прекратился, и бесполый встал.
— Схожу.
Такие, как он, словно заговорены от невидимых сил — наверное, духи хотят возместить им нехватку мужского начала. И, что ни говори, он — сын Бессмертного. Отряхнув со штанов из оленьей кожи мучную пыль, Три Гусыни распустил косы и удалился полной достоинства поступью. Серый Зайка испытал мгновенное чувство облегчения и поспешил отправиться по своим делам. Ах, какое гордое зрелище будут являть всадники, когда промчатся мимо!
Жилище шамана стояло рядом со священной хижиной посреди деревни и было заметно меньше остальных, потому что предназначалось лишь для одной семьи — семьи шамана. Как раз сейчас он вместе с женами был дома. Яркая Бронза, мать бесполого, сидела на земле под стеной, приглядывая за игравшими на солнцепеке дочурками Перепелиной Шейки. Горбатая, полуослепшая старуха была счастлива уже тем, что может в столь преклонном возрасте приносить хоть какую-то пользу. Сидящая на пороге Вечерняя Изморось, рожденная в одну зиму С бесполым, помогала своей дочери Рассветной Росе отделывать крашеными перьями платье для скорой свадьбы. Вечерняя Изморось поприветствовала новоприбывшего и по его просьбе зашла внутрь позвать мужа. Вскоре вышел и Бессмертный, выходу поправляя набедренную повязку. Из-за его спины выглядывала Перепелиная Шейка, молодая, растрепанная и счастливая.
— Оге, отец, — произнес Три Гусыни с должным уважением, однако без трепета, присущего Серому Зайке и его сверстникам. В конце концов, этот человек качал его на коленях ребенком, учил узнавать звезды, плести силки и множеству других вещей, полезных или приятных; и когда стало ясно, что юноше не суждено превратиться в мужчину, это не отразилось на отцовской любви. Бессмертный принял печальное известие со смирением человека, перед глазами которого прошли сотни жизней, зыбких, как пылинки на ветру.
— Заметили отряд Бегущего Волка, — сообщил бесполый. — Они возвращаются.
Бессмертный немного постоял молча. Потом нахмурился, по челу его пробежала одна-единственная морщинка. Под кожей его бугрились мускулы, и капельки пота блестели на ней, как роса на камне; чернота волос делала их похожими на полированный обсидиан.
— А ты уверен, что это они? — спросил шаман.
— Они, кто ж еще? — удивился Три Гусыни.
— Враги…
— При свете дня? Они не решатся напасть столь открыто. Отец, ты же слышал: за племенем паррики такого не водилось.
— Конечно, слышал, — пробормотал шаман, будто это совсем вылетело у него из головы. — Теперь мне нужно спешить: хочу потолковать с охотниками с глазу на глаз.
Он ушел в дом, а Три Гусыни и женщины, томимые дурными предчувствиями, переглянулись. Бессмертный выступал против охоты на бизонов, но Бегущий Волк собрал отряд и уехал слишком стремительно, так что настоящего разговора не получилось. С момента отъезда охотников шаман всё время о чем-то раздумывал, а порой толковал со старейшинами наедине, но те держали язык за зубами. Чего же они все-таки боятся?
Вскоре Бессмертный вышел, облачившись в кожаную рубаху с выжженными на ней знаками мощи. Нарисованные на щеках белые завитки подчеркивали его невозмутимость, шапка из белой норки закрывала лоб до самых бровей. В левой руке шаман держал тыквенную погремушку, а в правой — магический жезл, увенчанный черепом ворона. Все расступились, давая ему дорогу, и даже дети притихли: за несколько минут шаман совершенно преобразился. Из хорошо знакомого, доброго и спокойного отца и мужа он обратился в того, кто вмещает в себе дух племени, кто не стареет, кто век за веком наставлял свой народ и сделал его непохожим на все другие.
Пока шаман шагал среди жилищ, ему сопутствовало почтительное молчание, но отнюдь не каждая пара глаз провожала его с положенным по древнему обычаю благоговением. А некоторые из юношей, он сознавал, относились к нему с неприязнью, смахивающей на тлеющую ненависть.
Он миновал ворота, затем кукурузные поля, грядки фасоли и тыкв. Деревня стояла на утесе над широкой мелкой рекой с тополями по берегам. К северу перекатами вздымались пологие холмы, а здесь куцая травка прерий сменялась буйным разнотравьем, колыхавшимся под ветром, как зеленое море. Охотники были совсем близко — земля уже дрожала от ударов копыт.
Узнав того, кто вышел навстречу, Бегущий Волк дал знак дюжине скакавших следом всадников остановиться и сам натянул поводья. Его мустанг заржал и взбрыкнул, но всадник крепко впился ногами в бока животного, будто сросся с конем воедино. Да и спутники почти не уступали ему в сноровке. Под ярким солнцем люди и кони, казалось, равно радуются жизни. У одних всадников в руках были копья, у других через плечо были перекинуты луки и колчаны со стрелами, и у каждого с пояса свисал великолепный кремневый нож. Лбы были стянуты кожаными лентами, на которых переплетались узоры из молний, громовых птиц и шершней. А у Бегущего Волка лента была вдобавок украшена орлиными и сойкиными перьями — неужели он надеялся, что когда-нибудь сумеет взлететь?
— Оге, великий, — неохотно сказал он. — Какая честь для нас!
— Как поохотились? — осведомился Бессмертный. Бегущий Волк показал назад, на вьючных лошадей — из тюков торчали шкуры, головы, окорока, куски сала, внутренности. Добыча была так обильна, что даже удерживающие поклажу сыромятные ремни пропитались кровью и жиром, и как только лошади остановились, начали тут же привлекать мух.
— Такой забавы еще не бывало! — с торжеством в голосе сказал юноша. — Да и такой бойни! Мы оставили койотам больше, чем сумели унести. И у народа будет сегодня пир, нет — пиршество!
— Духи отомстят за расточительность, — предупредил Бессмертный.
— А разве бог койотов не порадуется, что мы накормим и его род? — с прищуром спросил Бегущий Волк. — А бизонов в прерии не меньше, чем травы.
— Но если огонь пожрет траву, земля почернеет…
— А после первого же дождя зазеленеет опять. Молодой вожак осмелился перебить шамана! Охотники невольно затаили дыхание, втянув воздух сквозь зубы, хотя на самом деле никого это не поразило, а двое даже ухмыльнулись. Бессмертный сделал вид, что ничего особенного не случилось, только голос его зазвучал еще строже:
— Когда приходят бизоны, наши люди, прежде чем взять их, совершают должные пляски и жертвоприношения. Потом я беседую с духами бизонов, объясняю им наши нужды, дабы умиротворить их. Так заведено от века, и мы пребывали в благоденствии. Все зло оттого, что люди забывают старые, проторенные и надежные пути. Я скажу вам, как искупить содеянное, и сам поведу вас, куда надо.
— И снова ждать, пока стадо забредет в наши края, чтобы до него было не больше дня пути? А потом отбить несколько зверей от стада и попытаться зарезать их так, чтобы никого из наших не забодали и не затоптали? А то еще вспугнем все стадо, и оно в паническом бегстве обрушится в пропасть, где большая часть мяса сгниет без малейшей пользы… Наши отцы приносили домой мало мяса лишь потому, что не могли добыть больше, да и собакам на корявых волокушах было больше не увезти…
Бегущий Волк говорил быстро и бегло, без единой запинки. Он явно ожидал этой стычки и заранее подыскал нужные слова.
— Если новые пути так уж дурны, — воскликнул Красный Сокол, — что ж тогда племена, которые их приняли, так процветают? Неужели лучшие куски должны достаться им, а нам — лишь гнилые кости?
Бегущий Волк нахмурился и жестом призвал своего спутника к молчанию. Бессмертный вздохнул и почти кротко сказал:
— Я провидел подобные речи и потому искал встречи там, где нас никто не услышит. Человеку трудно признать свою неправоту. Давай подумаем вместе, как все поправить и не ранить вашу гордость. Пойдем со мной в священную хижину и попытаемся вызвать видение.
Бегущий Волк выпрямился — его силуэт резко выделился на фоне неба — и воскликнул:
— Видение?! У меня, старик, было собственное видение — под высокими звездами, после целого дня скачки наперегонки с ветром. Я видел несметное изобилие, славу и чудесные деяния, какие будут помнить дольше, чем ты прожил и еще проживешь. В наш край пришли новые боги, кудесники из краев Творца. Они скачут на лошадях подобно грому, а всадники разят молниями! И твое дело — добиться, чтобы мы жили с ними в мире!
Бессмертный поднял жезл и затряс погремушкой. На лицах отразилось беспокойство. Кони, почуяв тревогу людей, принялись с фырканьем переступать на месте и бить копытами.
— Я вовсе не хотел оскорбить тебя, о великий! — торопливо сказал Бегущий Волк. — Ведь ты же сам учил нас говорить без похвальбы, но и без страха! Ну, если я вел себя чересчур шумно, то извини меня. — Он вскинул голову. — И все-таки такой сон снисходил ко мне. Я пересказал сон товарищам, и они верят мне.
Шаман уронил руки с магическими амулетами и какое-то время стоял недвижной темной тенью среди залитой солнечным светом травы, а затем сказал негромко:
— Надо поговорить с тобой еще. Попробуем понять смысл предзнаменования.
— Твоя правда. — Бегущий Волк испытал явное облегчение, и это придало его голосу мягкие интонации. — Завтра поговорим. А сейчас подойди, о великий, и позволь предложить тебе моего лучшего скакуна. Ты въедешь в деревню верхом, а я войду пешком, и ты благословишь нас, как всегда благословляешь вернувшихся охотников.
— Нет, — отрезал Бессмертный и зашагал прочь. Встревоженные охотники хранили молчание, пока Бегущий
Волк не расхохотался, и смех его был подобен рычанию его диких собратьев из восточных лесов.
— Радость нашего народа вполне заменит благословение! И нас ждут женщины, страсть которых жарче их костров!
Большинство охотников подхватили смех не без усилия над собой, но все же немного развеселились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90