Иногда меня насыщал ферментированный сок дерева и тысячи подобных мне кружили вокруг него. Но еще слаще было ночью подниматься высоко к полной луне, растворявшейся в своем свете как в радуге. Когда запах самки, готовой к продолжению рода, коснулся меня, я превратился в летучее желание.Новый слепой порыв направил нашу стаю в дальнее путешествие, ночь за ночью мы летели над холмами, долинами, водами, лесами, полями, огнями в домах людей, звездами, пятнавшими тьму под нами; день за днем мы отдыхали на каком-то дереве, усеивая его своими телами. И пока я так пересекал эти странные ветры, Единый взял меня, вновь присоединив к Единству, и так мы познали всю мою жизнь, какою она была с тех пор, как я вышел из яйца. В ней было много чудес. Я был Насекомым. Глава 7 Холодным и пустым обращался «Эмиссар» вокруг солнца в сотне километров за Колесом Сан-Джеронимо. Посрамленный таким расстоянием, солнечный диск едва освещал корабль, явно затерявшийся среди звезд. Колесо представляло собой более впечатляющий объект; имея в поперечнике два километра, оно величественно вращалось, чтобы создать земную силу тяжести для мастерских и жилых помещений, размещенных по ободу. Во втулке, там, где сходились спицы, служившие переходами, корабль могли бы принять в док. Облицованное алюминиевой радиационной защитой сооружение блестело словно отполированное.Однако оно оказалось неудачным. Столетие назад люди построили Колесо, чтобы оно служило им в качестве базы для операций среди астероидов. Среди разреженных останков мертворожденного мира выгодно было использовать роботов, как и на станциях, устроенных на спутниках Юпитера возле нижнего соединения. Вскоре усовершенствованные космические корабли заставили забыть об этой идее. Дешевле и с большим эффектом люди отправлялись путешествовать самостоятельно, не прибегая к помощи автоматов, при постоянном земном ускорении прямо отсюда до индустриальных спутников Земли. Колесо забросили. Поговаривали о том, что материалы можно утилизировать, однако желающих заняться этим делом так и не нашлось. Цены на металл уже тогда резко упали. Наконец сооружение досталось по наследству союзному правительству, которое обновило его и объявило историческим памятником. Теперь время от времени Колесо посещали гости.Когда Айра Квик, министр исследований и разработок, призвал использовать старое сооружение, никто не обратил на это особого внимания. Квик заявил, что Колесо прекрасно подходит для исследований межпланетного газа. Подобные исследования сулили работу весьма кропотливую, к тому же не обещающую фундаментальных результатов. Однако все же заслуживающую внимания; к тому же проект финансировала частная компания. Тонкие измерения требовали, чтобы вблизи Колеса в течение нескольких недель или даже месяцев никто не объявлялся. Подобное ограничение едва ли могло причинить неудобства кому бы то ни было, а менее всего персоналу станции, который был рад оплаченному отпуску. Тема заслужила строчку-другую в различных астрономических журналах и, быть может, около тридцати секунд в дюжине обзоров новостей.В иллюминаторе своей каюты Джоэль Кай видела небеса, набор призм преображал картину в вертикальную. Небеса не проносились мимо нее, так что ничего нельзя было разглядеть, они оборачивались за три часа, и вид был великолепен. Но Джоэль скоро устала от него и охотно проводила бы большую часть своего времени в голотевтическом состоянии, будь у нее под рукой оборудование. Тюремщики до сих пор отказывались доставить сюда оборудование с корабля, или перевести ее обратно.Они извинялись, поясняли, что не смеют проявить подобную инициативу, не имея приказа. Двадцать человек, охранявших экипаж «Эмиссара» и его пассажира, на свой лад достаточно мягко обходились с ними. Эти агенты Американской секретной службы выполняли особое поручение, искренне веря в то, что делают необходимое дело. Приходилось, конечно, учитывать, что персонал отбирали, воспитанный в преклонении перед дисциплиной и привыкший к повиновению, что поощрялось прежним военным режимом. Их начальник, ведавший допросом и увещеванием пленников, относился к ним с меньшей симпатией. Впрочем, грубостей не допускал и, сообщая Джоэль, что для встречи с ними прибывает сам Квик, обещал попросить у него разрешения на предоставление ей всех приборов.— К тому же, доктор Кай, — добавил он, — если вы окажете нам содействие, если вы поймете, что обязаны это сделать, то можете добиться и освобождения.Она слишком устала и не хотела спорить.Джоэль углубилась в книги, записи изобразительных шедевров и слушание музыки. Директор не стал отказывать экипажу в праве пользования колоссальным банком памяти корабля: литературой, развлекательными материалами и собранной информацией — тем более что главным образом он был обязан выяснить, что сделали и открыли исследователи за восемь прошедших лет. Если не считать совместных трапез, Джоэль практически избегала общественной жизни.Ее бывшие спутники вели более открытый образ жизни. Капитан Лангендийк соблюдал ледяную корректность в общении с агентами, Руэда Суарес держался подчеркнуто снисходительно, Бенедетти иногда бывал с ними груб, остальные же поддерживали более или менее дружеские отношения. Фрида фон Мольтке даже обнаружила среди них давно желанную сексуальную новизну. Остальные женщины пренебрегали подобной возможностью, предпочитая собственных партнеров, однако не возражали против партии в карты или в ручной мяч.Ощущавший себя еще более одиноким, но не так, как был бы одинок человек среди нелюдей, Фиделио сперва искал у Джоэль некое утешение, но потом искренне заинтересовался ее обществом. Он просил объяснить ему непонятное. Перед высадкой инопланетянин изучал испанский, но не мог сразу освоить тысячи, культур чуждого вида. Джоэль была для него наилучшей помощницей, потому что занималась изучением двух его языков; начались эти занятия с того, что она попыталась использовать голотевтику, чтобы помочь Александру Влантесу, а потом ей пришлось возглавить исследования, после того как приливная волна погубила лингвиста.В ту самую вахту когда к ней обратился бетанин, Джоэль читала с экрана Суинберна. Многое в поэзии и прозе не трогало ее, скорее даже озадачивало. Чтению мешал недостаток обычных эмоциональных взаимоотношений и слишком широкие знания основ Вселенной. Впрочем, романтические сенсуалисты привлекали ее на уровне плоти, как волновали ее разум и дотошнейшие из исследователей. Джоэль полагала, что понимает эти строчки: …Время и Боги сошлись в борьбе, а мы между ними — в крови,Тщетно пытаемся жизнь впитать из иссохших грудей любви.А я скажу вам — хватит страдать; я скажу всем — вкушайте мир,Пока не иссякли груди ее и не кончился горький пир. Мысли ее отклонились от текста, как всегда бывало с той поры, когда она научилась читать. Причина осталась прежней: она показывала эту строфу Дэну Бродерсену, когда они были вместе в последний раз. В нынешней изоляции его образ часто вставал перед Джоэль, она видела Дэна столь отчетливо, что наконец даже начала ощущать запах табака, и едва ли не могла пересчитать морщинки возле уголков глаз. Она думала, — это потому, что он жив (о, он должен быть жив!), хотя Кристина мертва, или потому, что мужская суть его была благодарней, чем память о ней… прости меня, Крис, — промелькнуло в голове Джоэль, — когда она…— Что ж, — сказал он тогда. — Приятно. Даже больше того. Здесь есть правда, — он помедлил. — Прости, а тебе не кажется, что нудновато? Киплинг растянул бы эту же мысль в лучшем случае на страницу.— Наверно, поэтому я никогда не ценила Киплинга, — отвечала она.Дэн вопросительно поднял бровь:— Даже его стихи о машинах? И тем не менее ты, голотевт, чья душа, как полагают, является компьютерной программой, наслаждаешься Суинберном, — и пожал плечами. — Ну что ж, там, где люди, там и парадоксы.Она взорвалась, не осознавая причин:— А я не вполне понимаю тебя, например. Но всегда считала, что вы, нормальные люди, иногда резонируете друг с другом. Или ты хочешь сказать, что и ты не способен на это?На мгновение Джоэль представилось, что она попала в древний миф. Ей казалось, что даймон этого места овладел ею. Освободившись на несколько дней от дел, они проводили время на острове архипелага Туамоту, который Дэн знал по старым дням (естественно, он был здесь с другой женщиной и признавал это без малейшего смущения). Веранду, на которой они стояли, обступили разбушевавшиеся алые цветы зеленого куста гибискуса, далее тропа по берегу загибалась вокруг лагуны. Ряды пальм согласно кивали и что-то шептали в ответ нежному ветерку. Лазоревая вода пыталась растворить в себе звезды, лишь снаружи — на рифе — она грохотала и бурлила кипящим молоком. Облака стояли напротив солнца, их стену аркой прорезала радуга. Джоэль не умела назвать те сладкие ароматы, которые приносил воздух. Тем утром они с Бродерсеном рука в руке бродили по берегу, потом разделись догола (оставив только сандалии, чтобы не порезаться о прекрасный острый коралл) и отправились купаться, а после лежали на песке, свет пропитал всю ее кожу, добрался даже до головы. Наконец, опасаясь солнечного ожога, Дэн велел ей одеться. На обратном пути они встретили темнокожего человека: он улыбнулся им и на ломаном испанском пригласил в свой недалекий дом; они перекусили, а потом хозяин взял гитару и на пару с Бродерсеном исполнил несколько песен. Начался дождь: такой, словно бы это сама земля отдавалась небу.А теперь и тот, кто пришел к ней с Деметры, признался, что всегда обитал огражденным стенами. Даймон знал ужас. Стало больнее.— О, ну… меня это никогда не смущало настолько, чтобы говорить… — Дэн умолк. — Эй, в чем дело? Ты что притихла?Она покачала головой и крепко зажмурилась:— Ничего. Дэн шагнул вперед, взял ее за обе руки — дрожащие разве что самую чуточку, — и пробормотал:— Ничего себе пустяк. Так что же способно потрясти тебя, Джоэль?..— Я не знаю… не знаю, — ответила она, прежде чем сумела остановиться. Самоконтроль вернулся. — У меня тоже… бывают… мгновения безрассудства. — И, заметив его недоумение, добавила:— Разве ты не понимал этого?Дэн глотнул, что удивило ее. Конечно же, он достаточно знал женщин и прихоти их. И, помедлив, неторопливо проговорил:— Конечно, ты можешь наслаждаться моим обществом — помимо постели, естественно, — но я это не совсем понимаю…Джоэль отметила, что, невзирая на легкую манеру общения с ней при всем долгом знакомстве, душа его по-прежнему удивлялась ее интеллекту.— Но если и у тебя тоже есть настоящая слабость… — он умолк, когда Джоэль приникла к нему.— Обними меня покрепче, Дэн, — она просила и приказывала одновременно, не желая слышать напоминаний об эмоциональной неудачнице, ищущей утешение в знаниях. — Давай войдем в дом, пора заняться любовью.Но в этот раз у нее ничего не получилось. Он был столь же ласков и силен, как обычно, и она испытала некоторое облегчение, а потом добилась и большего, заверив его, что она просто не в настроении и скоро все будет великолепно: чтобы оказаться безусловной истиной.«И все же… никто из нас не может возразить против того, что любить трудно, а часто и невозможно, — думала Джоэль в Колесе. — Тем хуже для бетан, конечно. Надо же представить себе такое: надеяться научиться любви у чуждой и едва ли цивилизованной расы? Неужели в этом отчасти причина — кроме общей наклонности к голотевтике — того, что я ощущаю такую близость с Фиделио?»Скрипнула дверь.— Входи, — сказала Джоэль и более чем обрадовалась, увидев гостя. Не только потому, что она только что думала о бетанине. В скучной и функциональной комнате, которую отнюдь не оживляли окрашенные пастелью стены, он был твердым свидетельством того, что реальность не ограничивается этим помещением.— Buenos dias, — приветствовал ее Фиделио хрипловатым гортанным голосом, которым его порода говорит на суше. Присвистывающие обертоны затрудняли понимание слов.— Bienvenido, — отвечала она и предложила ему перейти к природной речи бетан, предназначавшейся для воздуха, сообщив, что будет отвечать по-испански. Без компьютеризованного декодирующего оборудования она не способна была воспроизводить вокабулы бетанина и не хотела спускаться вместе с ним в лабораторию, чтобы разговаривать в присутствии часового, дежурившего в холле. Если разговор потребует фраз на его языке, она может написать их. Конечно, без голотевтического блока Джоэль обладала ограниченными познаниями. Языки содержали в себе больше непонятных нюансов, чем умел осилить ее мозг без внешней поддержки. (Придворный «язык» был еще хуже, как с точки зрения понимания, так и произношения.) Однако, если речь зайдет не о слишком сложных вопросах, она справится.— Ты занята, интеллектуальная самка? — вежливо поинтересовался бетанин. — Я не стал бы нарушать сонную логику. — Этим словосочетанием Джоэль передала некую концепцию — не слишком удовлетворительное определение, на ее взгляд, подходило лучше, чем «медитация», «философические раздумья», или просто «мечтания».— Нет, мне просто нечего делать, и я расстроена этим, — заверила его Джоэль. — А как ты? Я не видела тебя… уже не помню с каких пор. Время не имеет смысла в этом проклятом месте.— Я был в бассейне, — проговорил он. Еще на борту «Эмиссара» биологи предупреждали, что Фиделио ослабнет и умрет, если не сможет проводить по несколько часов в неделю в воде своего родного моря. Состав ее не вполне совпадал с жидкостью, наполнявшей океаны Земли, однако ничего экзотического тоже не было; любая химическая лаборатория могла легко представить все необходимые ингредиенты. Нужные вещества доставили с корабля в Колесо и соорудили бассейн. Торговля солью между прибрежными континентальными обществами и расположенными в глубинах суши определила значительную часть бетанской истории.— Тебе это полезно, — отвечала Джоэль, понимая, насколько неадекватны эти слова. Гибель Фиделио была бы трагедией для обоих видов и, быть может, не только для них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63