Сколько лет уже тянулась эта история, изнурявшая их?! Первый раз он мог овладеть ею тогда, среди олив Кастелламаре-дель-Гольфо, за каменной стеной, разделявшей два земельных владения. Ей было восемнадцать, ему двадцать, и у них обоих обрывались сердца от тайных взглядов, которыми они уже давно обменивались.
Стояло жаркое лето. Антонио Кроче возвращался с пляжа. Полуденный зной растекся в воздухе. Аддолората шла домой после работы – у семейства Манкузо, богатых и уважаемых людей, она стирала и гладила. Ей нравился кузен с веселыми глазами и насмешливой улыбкой, стройный и сильный, как бычок, нравилась его большая голова с блестящими волосами и упругая, темная от загара кожа. Он ей нравился, и она желала его, пренебрегая предрассудками, готова была нарушить семейный и общественный запрет кровосмесительства. Тогда она не испытывала чувства вины и хотела подарить ему свою трепетную пылкую юность, чтобы испытать радость взаимной любви. Они лежали на траве, она вдыхала, положив голову ему на грудь, аромат моря и с восторженным восхищением смотрела на напрягшийся прекрасный твердый фаллос, она нежно гладила его, ведь в нем – семя жизни, которое она хотела принять в себя. Она поторопилась задрать узкую юбку и уже стягивала трусики, когда кузен внезапно поднялся.
– Все. Не будем продолжать, Аддолората, – он наклонился над ней и провел рукой по ее искаженному от огорчения лицу.
– Почему? – воскликнула она, чуть не плача от унижения.
– Потому что я люблю тебя и, значит, должен уважать.
– Мне не нужно твое уважение, – с вызовом сказала она. – Ты прекрасно знаешь, что отец в жизни не отдаст меня тебе, если мы не поставим его перед свершившимся фактом.
– Но я не хочу брать тебя так. Я хочу обвенчаться с тобой в церкви. Я бездельник, что правда, то правда, но у меня есть принципы. Я не смогу жениться на тебе, если возьму тебя сейчас. – Эта логика была хорошо известна Аддолорате.
– Тогда конец нашей любви, – с вызовом сказала она.
Полгода спустя Аддолорату выдали замуж за Калоджеро Пертиначе – славного юношу, навязанного ей родителями. В день их свадьбы Тони Кроче сел на пароход и отправился в Соединенные Штаты. Это было в 1936 году.
После этого произошло столько всего. Тони выбился в люди, его моральные принципы изменились. Он помог ее семье перебраться в Америку и наконец по прошествии стольких лет, здесь, в этой клетушке, стоя и дрожа от желания, как подросток со своей первой женщиной, овладел ею. Аддолората приняла его так, словно они лежали на траве среди олив, словно ей восемнадцать и он первый мужчина в ее жизни. А на самом деле ей сейчас тридцать два, она замужем за другим и именно сегодня ее дети приняли первое причастие.
– Бог нас накажет… – прошептала она, когда Тони вышел из нее, еще млеющей от сладострастия и охваченной неутоленным желанием.
– Не болтай глупостей, дуреха! – оборвал он ее с ласковой грубостью, обнимая так, словно в руках его весь мир. – На этот раз я сам поговорю с твоим мужем-недоноском. Я заставлю его соображать. Пусть отваливает, я решил взять то, что мне положено.
Глава 2
Ветер с океана поднял белый шарф Нэнси и взъерошил длинные черные волосы Сэла. Брат с сестрой пересекли Таймс-сквер и дошли до Пятой авеню. Они быстро, немного важничая, шагали в своих торжественных нарядах. Нэнси несла пакетик с порцией торта для отца. Они были горды собой и прекрасно понимали, что выглядят необычно даже в этом квартале, жителей которого ничем не удивишь – они всего насмотрелись.
Мимо прогарцевал конный полицейский патруль, лошади оставили на асфальте темные кучки. Сэл толкнул сестру.
– Сюда бы бабушку, – со смехом заметил он.
– Она бы свернула передник кулечком и собрала это «сокровище», – подхватила Нэнси.
Она вспомнила большие горшки с геранью и базиликом на галерее бруклинского дома, которые бабушка удобряла конским навозом, когда лошади, изредка появлявшиеся в их квартале, предоставляли такую возможность.
По воскресеньям Манхэттен выглядел торжественно и спокойно, в магазинах – самые лучшие товары мира. Нэнси загляделась на витрину «Сакса», она отчаянно завидовала девочкам, которые выходили из магазина со свертками и пакетиками.
– Забавы для богатых американцев, – бросил на ходу Сэл и потянул сестру дальше.
На лице мальчика совсем недавно зажили ссадины от яростной драки с ватагой сверстников на Шипсхедвей, – они дразнили его «маленький макаронник».
Брат с сестрой знали, что здешние жители по большей части эмигранты со всего мира. Но континент этот давным-давно открыл итальянский мореплаватель, именно поэтому Нэнси считала себя настоящей американкой, не то что выходцы из других стран. В отличие от брата она любила Нью-Йорк, его неуемное сердце – Манхэттен и была уверена, что «американский рай» создан и для нее тоже. Она поделилась своими выдающимися, как ей казалось, мыслями с братом.
– Ты действительно великая женщина, прав отец, – восхитился Сэл, узнавая в ее рассуждениях и свои самые заветные мысли.
Сестра, решительная, заражавшая всех своей уверенностью, пользовалась уважением жителей квартала, они восхищались ее сдержанным характером и меткостью суждений. В противоположность брату она укрощала свои порывы и никогда не сдавалась. Она и брата учила воспринимать все здраво.
Калоджеро Пертиначе стоял на противоположной стороне улицы в парадной ливрее с золотыми галунами. У их отца важная должность, без него роскошному отелю «Плаза» не обойтись. Дети смотрели друг на друга и улыбались. Завороженная любезностью, с которой отец встречал гостей, Нэнси сжала руку брата.
– Кто пойдет – ты или я? – Она несколько оробела перед этим величественным отелем и его посетителями.
– Пошли вместе, – решил Сэл. – Или вместе, или вообще не пойдем.
Занятый делом Калоджеро еще не заметил их. Как раз в этот момент подкатил, шурша по асфальту, лимузин и бесшумно остановился перед входом. Калоджеро спустился по ступеням, которые детям казались огромными, как в церкви, и услужливо склонился к дверце, опередив замешкавшегося шофера. Он почтительно снял фуражку и открыл заднюю дверцу. Показался крупный, элегантный человек средних лет в черной шляпе с полями и в сером пальто. Он приветливо улыбнулся Калоджеро. Наверняка важный босс, решили дети. Босс оглянулся с той же приветливой улыбкой. Калоджеро стоял рядом, вежливо улыбаясь. Порыв ветра растрепал ему волосы, Калоджеро пригладил их и надел фуражку. Он, как считали дети, выглядел значительнее, чем важный босс. Нэнси и Сэл обменялись удовлетворенной улыбкой. То, что происходит на их глазах, – увлекательнее любого фильма. Нэнси запоминала самые мелкие подробности. Но она не обратила внимание на такси, которое приблизилось к лимузину. Это было обычное желтое нью-йоркское такси, каких тысячи в этом огромном городе. В сравнении с ним лимузин смотрелся просто' шикарно. Все дальнейшее уложилось в доли секунды, Нэнси и Сэл стали свидетелями трагедии, которой суждено было перевернуть их жизнь. Из окошка такси грянула автоматная очередь. Крупный, элегантный человек в порыве отчаяния ухватился за Калоджеро Пертиначе и загородился им словно щитом. Они увидели искаженное лицо отца, он растерялся, на него смотрело дуло автомата, выстрелы из которого предназначались другому. Калоджеро взмахнул руками, будто хотел зачеркнуть неизбежный смертный приговор, и осел на тротуар. Человек из лимузина упал вместе с ним, а сверху рухнул изрешеченный пулями шофер.
Постепенно до Нэнси стало доходить случившееся, кусок торта смялся в ее судорожно сжатых руках, она невольно зашептала: «Аве Мария, гратия плена…» Нэнси молилась, а память ее фокусировала и запечатлевала страшное событие. Такси стремительно промчалось мимо нее. Она четко запомнила мелькнувшее на мгновение в окошке такси молодое, с синими глазами лицо убийцы. Красивое и беспощадное, как пожар. Нэнси вздрогнула. Этого лица она никогда не забудет.
Такси проскочило светофор и повернуло на 58-ю улицу. Сэл, окаменев, смотрел на тела, распростертые на тротуаре. Нэнси с силой вырвала у него свою руку и бросилась вперед, к отцу. Потрясенные прохожие столпились над убитыми. Нэнси почувствовала запах крови и пороха. Кто-то сдвинул безжизненное тело шофера, чтобы помочь подняться крупному человеку, который несколько мгновений назад вышел улыбаясь из лимузина. Он с трудом поднялся и с удивлением осмотрел себя – он был цел и невредим. Пальто его было испачкано кровью Калоджеро Пертиначе, неподвижно лежавшего рядом.
Девочка склонилась над отцом. На парадной ливрее, там, где блестели золотые пуговицы, растекалось темное пятно. Нэнси услышала истошный крик женщины и мужской голос, требующий «Скорую помощь». Она наклонилась еще ниже, решительно оттолкнув людей, которые пытались увести ее.
– Папа, – позвала она тихо. – Папа, дорогой мой папа.
Он открыл глаза, узнал ее и улыбнулся.
– Ты видишь, я пришла. – Спазм сжал ей горло. Он подтвердил, опустив веки. – Я принесла тебе торт, папа, как обещала. – Ее голос сорвался в плач.
Калоджеро из последних сил произнес по слогам угасающим голосом:
– Великая женщина всегда держит слово. Кусок торта, липкий и бесформенный, лежал на руке девочки.
– Сейчас придет доктор, – пыталась она подбодрить отца.
– Все о'кей… – произнес он на последнем дыхании, голова его упала на руки дочери. Тонкая струйка крови вытекла изо рта на белую вуаль. Жизнь Калоджеро Пертиначе оборвалась случайно или по трагической ошибке судьбы на тротуаре перед отелем «Плаза». Ветер взметнул белый шарф и накрыл лица отца и дочери. В глазах Нэнси стояли слезы.
– Я отомщу за тебя, папа, – прошептала она, склонившись к отцу, свое страшное обещание, но он уже не слышал. Перед ее внутренним взором появилось молодое красивое лицо убийцы. – Я отомщу за тебя, папа, – повторила она.
В ее окаменевшей от боли душе неугасимым пламенем полыхала жажда мщения, которая с этого момента стала смыслом ее жизни. Нэнси знала, что рано или поздно она уничтожит убийцу отца, хотя еще и не могла знать, как, где и когда. С этого момента лицо убийцы неотступно стояло перед ней.
Глава 3
Шон Мак-Лири прислонился лбом к стволу автомата и выругался.
– Промахнулся! – произнес он. – Я промахнулся!
Мысль, что он промахнулся, потрясла его. Этот подонок Фрэнк Лателла почувствовал опасность, прикрылся телом швейцара и бросился на землю. Он упал, но Шон был уверен, что не попал в него, а убил парня в ливрее и шофера этого борова. Плохо. В его профессии нельзя ошибаться. Убитым больше, убитым меньше – не меняет дела, но такая накладка непростительна такому асу-профессионалу, как он. Промахнулся и не поразил цель, за которую заплачено. Этот ублюдок с неожиданной при его грузности ловкостью вывернулся, а две пешки отправились на тот свет. Он же точный добросовестный профессионал! Так промахнуться – все равно что сфальшивить на пианино, а ведь он был виртуозом, прежде чем рука, покалеченная в Корее, оборвала его блестящую карьеру солиста джаза.
– Разворачивайся! – крикнул он водителю. – Разворачивайся! Гони обратно! – Задание должно быть выполнено даже ценой собственной жизни. Шон не испытывал ни ненависти, ни возмущения, а просто хотел довести дело до конца, он уже получил деньги за это убийство.
– Обалдел, что ли?! – водитель и не думал разворачиваться.
На мгновение перед Шоном предстали фигурки двоих детей в нарядной одежде первого причастия. Мальчик и девочка, застывшие, словно фигурки из яслей Христовых, перед отелем «Плаза». Откуда они? Из мечты? Образы из детской сказки? Или реальность? Он воспринял их как светлый луч в этом беспросветно мрачном мире. У девочки непроницаемое лицо, словно у сфинкса, в ее расширенных от ужаса глазах застыла какая-то загадка.
– Разворачивайся, дубина! – повторил он, приходя в себя.
– Я еще не спятил! – выкрикнул водитель. – Думаешь, ты в Корее? Это Нью-Йорк! Через несколько минут там будет полно полицейских.
Такси влилось в поток уличного движения. Ветер гнал тучи, то и дело перекрывая солнце. В голову вдруг ворвалось мрачное воспоминание о зарослях в Корее. Там он и стал профессиональным киллером, овладел ремеслом убийцы. Он умел уложить человека очередью из автомата, выстрелом из пистолета, ударом ножа, задушить с помощью лассо или голыми руками. Именно за это он был дважды награжден. Он был неукоснительно точен, как сама смерть. Но Алан, сидящий за рулем, прав. Два года назад они были вместе на 38-й параллели, тогда китайцы перешли границу, чтобы помочь северным корейцам. Он убивал в деревеньке Унсан к северу от реки Конгкон, примерно в девяноста километрах южнее Йалу, и за это его наградили кучей медалей, а здесь ему светит только электрический стул. В нем говорило самолюбие аса, гордость профессионала…
Шон узнал переулок за одним из многочисленных китайских ресторанов Нью-Йорка. Они с Аланом вышли из такси, унося спрятанное в матерчатый мешок оружие, затем разделились. Шон вышел из переулка и спустился по грязным ступеням в подземку. Он был очень недоволен собой и тем, как обернулось дело.
Нэнси обвела взглядом помещение. В морге было холодно и влажно. Запах формалина не заглушал сладковатого устойчивого запаха смерти. Безразличие персонала поразило ее больше, чем само это страшное место. Тело отца лежало на столе в центре зала, накрытое простыней до самой шеи. Мать и бабушка в отчаянии смотрели на него. Застывшее лицо Калоджеро Пертиначе хранило спокойное выражение, почти улыбку. Тусклый свет, от которого все кругом казалось каким-то нереальным, усугублял трагизм этой сцены. Аддолората прижимала к груди бумажный пакет с вещами погибшего мужа. Нэнси и Сэл прислонились к стене возле двери. Девочка сняла белый шарф, на котором запеклись пятна отцовской крови.
– Давай выйдем… – попросил Сэл сестру вполголоса. Ему стало плохо в этом царстве смерти.
Брат с сестрой выскользнули из двери и сели в коридоре на металлическую холодную скамью.
– Почему ты сказала полицейским, что не видела убийцу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39