Предполагалось, что гости будут обедать, разместившись в гигантских гондолах, а оркестр в это время будет услаждать их слух прекрасными итальянскими мелодиями.
Оглядевшись, Джо Ла Манна убедился, что его люди незаметно, но в достаточном количестве расставлены по всему парку. Ситуация была под контролем.
Решив, что наступил момент, Ла Манна спустился к гостям. Он обнял сына и поцеловал Бренду, а она благодарно улыбнулась Джо. Отец испытывал признательность к этой женщине, восхищаясь ее красотой и нежностью, – ведь она скрашивала тяжелую жизнь сына. К тому же не только Альберт любил Бренду, но и Бренда, что приводило в изумление Джо, нежно любила Альберта.
– Ты – великолепная хозяйка дома, – сделал Джо комплимент невестке, – честное слово, превосходная хозяйка!
– Я так счастлива, папа! – прошептала Бренда, целуя свекра.
На ней было изысканное платье от Диора с умопомрачительным декольте, подчеркивающее изящество и совершенство линий ее цветущего тела. Оказалось, так восхитительно быть женой! Что бы она ни делала, все обретало какое-то особое значение.
Бесшумно подъехал Альберт в инвалидном кресле, за ним шел официант с подносом, уставленным фужерами с шампанским.
– Я хочу выпить с тобой, папа, выпить до отъезда, – сказал молодой человек.
Джо взял бокал и недоуменно спросил:
– До какого отъезда?
– Уже забыл? Мы с Брендой уезжаем в Европу. В Лозанну.
Нет, Джо, конечно, не мог забыть. Эта поездка так много значила для сына. Отец просто прогнал мысль о Лозанне, опасаясь очередного и, вероятно, последнего разочарования. Один знаменитый швейцарский хирург, ознакомившись с историей болезни Альберта, согласился поместить юношу в свою клинику, естественно, не давая никаких гарантий. Врач обещал посмотреть, что можно сделать для Альберта. Он не исключал вероятность операции.
– Не думал, сынок, что ты бросишь меня прямо в день праздника, – пошутил Джо. – Поезжай завтра, какая тебе разница?
– Нет, мы сейчас тебе не нужны, папа, – возразил Альберт. – Ты стал самым крупным предпринимателем на всем Восточном побережье.
– Но вы мне очень помогли. Удачи тебе, мальчик мой!
Он поднял бокал, благодаря не только Альберта, но и Бренду. Гости вокруг вели оживленные беседы.
– Спасибо, папа! – прочувствованно произнесла Бренда.
– Поддержи Альберта, пусть не падает духом, – прошептал невестке на ухо Джо, целуя ее в щеку.
Они уехали, а отец, провожая сына с женой взглядом, почувствовал жалость к своему мальчику: пригвожденный к инвалидной коляске Альберт еще продолжал надеяться.
Праздник шел своим чередом: речи, аплодисменты, музыка, а в завершение – веселое разноцветье фейерверка. Охрана получила приказ отгонять подальше журналистов и репортеров, которые попытаются выведать какой-нибудь секрет или тайком сделать фото.
Ла Манна отвечал улыбкой на улыбки, обменивался рукопожатиями, обнимался и выслушивал поздравления. Последний лимузин покинул виллу уже на рассвете. Потом ушли слуги, гондольеры, оркестр.
Чарли Имперанте проводил Бренду и Альберта до самолета и вернулся на виллу в Хай-Пойнте.
– Ты тоже уходишь? – спросил у него Джо.
– Праздник ведь кончился.
– Хороший праздник, правда?
– Великолепный, волшебный, – польстил ему Чарли, зная, что Ла Манна обожает комплименты.
– Праздник получился на славу. О нем еще долго будут говорить, – сказал Джо, пожимая на прощание руку Имперанте.
– Ты – великий человек, Джо, – ответил Чарли.
– В твоих устах такой комплимент – бесценен.
Ла Манна тяжелым шагом вернулся на виллу и поднялся на второй этаж. Сегодня он слишком много ел и пил, слишком много говорил и излишне радовался собственным успехам. Теперь у него болела голова, во рту чувствовалась горечь, а все тело ныло от усталости. Не так должен был бы чувствовать себя победитель в день праздника. Надо поспать несколько часов, и жизненные силы вернутся к нему! В полдень Джо обязательно должен быть в форме. В двенадцать, в соответствии с договором, подписанным доверенными лицами Ла Манны и Лателлы, собственность семьи Фрэнка перейдет к клану Ла Манна. Но мысль об обретенном могуществе, могуществе практически безграничном, не радовала Джо. Может, к этому удастся привыкнуть понемногу, постепенно.
Джо добрался до спальни и начал раздеваться. Он остался один на огромной вилле. Погасли огни праздника, дом и парк погрузились в темноту и тишину. Ла Манна насвистывал старый грустный вальсок, напоминавший ему трудное детство и бурные годы молодости.
Он избегал смотреть в зеркало, чтобы не оказаться один на один с собственным отражением.
Никогда не был он таким всесильным и одновременно таким слабым.
Раздевшись, Джо отправился в ванну, поднял крышку унитаза и не без трудностей облегчился. Он высунулся в окно и бросил последний взгляд на парк, объятый тревожной тишиной. Такая же тревога поселилась в сердце Джо.
Он отошел от окна и, направившись в спальню, снова задел ногой кабель. Не устояв, Джо рухнул на пол, больно ударившись правым плечом о выступ биде. Ему послышалось, что хрустнула кость, но никакой боли он не почувствовал, словно падал он под наркозом. Может, ничего и не сломалось. Джо попытался встать, но не смог. Неожиданно он улыбнулся, вспомнив, что споткнуться – плохая примета.
В небе сверкнула молния, вдалеке пророкотал гром. Легкий свежий ветер доносил аромат моря. Джо вспомнил о своем сыне, который летел над океаном навстречу последней надежде. Потом Джо увидел, как голубая искра пробежала от черного ящика по кабелю, за который он запнулся, к электрической розетке. Но это длилось лишь долю секунды, потому что небо и земля с безумным грохотом раскололись пополам. Великолепная вилла в Хай-Пойнте взлетела на воздух, рассыпавшись на тысячи мелких пылающих обломков. Взрыв слышали за много километров вокруг. Джо Ла Манна и его дом перестали существовать.
Чарли Имперанте наблюдал с холма мощный взрыв и последовавший за ним моментально занявшийся пожар. Он снял очки, аккуратно протер стекла и снова водрузил очки на нос. Потом, оглянувшись на огонь, сел в свою машину и отправился в Нью-Йорк. Его обогнала «Феррари», и Шон Мак-Лири, что сидел за рулем, приветственно махнул Чарли рукой. Потом ирландец нажал на акселератор, и «Феррари» исчезла за поворотом.
Глава 27
Фрэнк Лателла с сыном прошли через виноградники и направились по каменистой тропе, что вела к горе Иничи. Нежные рассветные лучи освещали мрачные склоны горы, окрашивая их в розовый цвет. Камешки сыпались у них из-под ног. Воздух был еще по-ночному прохладен. Пройдет несколько часов, и палящее солнце раскалит гору, долину и тропу.
Время от времени Неарко с интересом поглядывал на отца, но лицо старика оставалось непроницаемым. В эти дни ему несколько раз звонили из Штатов. Фрэнк долго говорил по телефону, закрывшись в кабинете дона Антонио Персико, но никому ничего не рассказывал.
Вчера вечером он вдруг объявил сыну:
– Завтра идем на охоту. Разбуди меня в четыре.
Сэл и Джуниор хотели пойти с ними, но старик не разрешил. И теперь отец с сыном, оба в вельветовых куртках, оба с двустволками за плечами, молча шагали в гору. Солнце уже почти взошло. Послышался шорох крыльев, и в воздух взлетели три диких голубя.
– Вот так и мы скоро взлетим, – задумчиво сказал старик, провожая птиц взглядом. – Пришла пора вернуться домой.
Неарко вздохнул с облегчением. Со дня похищения мальчика он все время чувствовал себя как на иголках.
– Ты об этом хотел со мной поговорить? – спросил сын.
– Именно об этом, – ответил отец.
– Хорошая новость! – улыбнулся Неарко. Но Лателла-старший еще не сказал главного.
– Есть одно «но», – произнес Фрэнк. – Ты остаешься на Сицилии… Вместе с Дорис.
У Неарко на миг замерло сердце, а потом забилось, чуть не выпрыгнув из груди. Сын знал: отец, конечно, накажет его за все промахи, но не предполагал, что наказание будет таким жестоким.
– И надолго я здесь останусь?
– Навсегда!
– Стало быть, пожизненное заключение.
– Нет, необходимая предосторожность. Ты постоянно наносишь мне ущерб своими действиями. Последняя твоя ошибка едва не стоила всего состояния семьи. И к тому же поставила под угрозу жизнь моего внука, а твоего сына. Мне жаль, Неарко, но я вынужден лишить тебя права заниматься делами семьи.
Фрэнк был холоден, решителен и безжалостен. Неарко слишком хорошо знал, что отец своих решений не отменяет. Старик не станет прислушиваться к голосу крови. Для него любовь и уважение неразделимы: нет одного, нет и другого.
– Но наше состояние осталось в целости и сохранности благодаря уловкам твоих адвокатов и ниспосланной провидением кончине Джо Ла Манны, – попытался возразить Неарко.
– Это ты верно сказал, сынок: благодаря ниспосланной провидением кончине… Но нельзя рассчитывать на то, что провидение всегда будет на твоей стороне.
Неарко ощутил приступ жгучей ненависти. Он ненавидел отца, который умел побеждать даже тогда, когда мир, казалось, рушился вокруг него. Сын ненавидел отца, потому что никогда не чувствовал себя равным ему, потому что рядом с Фрэнком Неарко ощущал собственную ничтожность; потому что старик предпочитал родному сыну чужих людей: Хосе Висенте или Шона. Даже Нэнси Лателла-старший уважал больше, чем Неарко. Сын не раз замечал, как с ней беседует отец, как терпеливо отвечает на ее вопросы. А с Неарко у Фрэнка никогда не было такого доброго взаимопонимания.
– Ты полагаешь, я буду здесь торчать без дела? – пробурчал Неарко.
– Дон Антонио уже стар. Детей у него нет. Я предложил ему удалиться от дел, а ты займешь его место.
Отец позолотил горькую пилюлю, и только…
Старик шагал по краю тропки, что вилась вдоль горного обрыва. Он до сих пор был необыкновенно энергичен и ловок. Неарко с трудом поспевал за отцом.
– Хоть бы спросил меня, прежде чем предлагать такое! – крикнул сын в спину отцу.
Но Фрэнк даже не обернулся, и Неарко в ярости завопил:
– Да остановись же, когда я с тобой разговариваю. Ты не господь бог, а я не пыль у тебя под ногами!
Старик продолжал спокойно шагать, словно не слышал ничего. Неарко почувствовал, что его просто душит лютая ненависть к отцу. Он вскинул ружье, направил на отца и произнес:
– Остановись, а не то я убью тебя, папа!
Этот крик отчаяния эхом прокатился по склонам горы и растворился над равниной Кастелламаре.
Фрэнк остановился, медленно обернулся и так и остался стоять, глядя на Неарко, направившего на отца двустволку.
– Чего ты ждешь? – издевательски спросил старик. – Докажи, что хоть раз в жизни ты сможешь поступить, как подобает мужчине. Или хочешь, чтобы я нажал на курок? Ну, скажи!
Неарко опустил ружье, и на глазах его выступили слезы.
– Я – человек, отец. Поэтому я стрелять не буду. Наверное, я не такой, каким ты хотел бы видеть меня. Ты всю жизнь навязывал мне чужую роль. А я, чтобы угодить, притворялся другим, нежели был на самом деле. Как я ни старался, я все время совершал ошибки. Но теперь хватит – не желаю больше притворяться! Больше никогда ничего из себя изображать не буду! Возвращайся в Америку, дерись за власть и могущество. Это твоя игра, отец, а ставка в ней – человеческая жизнь.
Мне это неинтересно. Но одну вещь я тебе скажу, – тут в голосе Неарко зазвучала несвойственная ему настойчивость, – моего сына я в Америку не отпущу. Забирай Нэнси и Сэла, они на тебя похожи. Джуниор – не такой. Я хочу, чтобы он был счастлив. Сын должен остаться с отцом и матерью.
Неарко повернулся и быстрым шагом начал спускаться по тропе вниз. Старик долго смотрел сыну вслед. Когда фигура Неарко стала лишь черной точкой вдали, Лателла-старший удовлетворенно улыбнулся.
– Я горжусь тобой, сынок! Впервые я горжусь тобой! – крикнул Фрэнк, но слышали его лишь горы да раннее ясное утро. – А насчет Джуниора – мы еще посмотрим, – добавил старик.
Он перекинул через плечо двустволку и снова двинулся вверх по тропе.
Глава 28
Закатное солнце заливало спальню теплым, ярким светом. Лучи его ласкали безмятежно спавшую Нэнси. Ее тело дышало во сне нежной прелестью юности. Голубая простыня обрисовывала формы: округлую грудь, изгиб бедер, изящество длинных стройных ног. Шон смотрел на спавшее рядом существо и чувствовал пронзительную нежность, ему так хотелось любить и оберегать девушку!
Губы Нэнси сначала капризно вздрогнули, потом сложились в улыбку. Нежные веки не были сомкнуты полностью: чуть заметную полоску глаз прикрывали длинные шелковистые ресницы. Шон почувствовал жгучее желание ласкать, обнимать, касаться девушки, наконец, полностью раствориться в ее объятиях.
Вся его жизнь состояла из сплошной череды испытаний и надежд, которые так и не сбылись. Единственное, чем обладал он в мире, – это Нэнси, все остальное казалось ему ненужным и серым.
Но прошлое снова напомнило Шону о себе. Внезапно ему померещилось: сейчас его призовут к ответу за совершенные преступления. Подумав о себе самом, он ощутил отвращение, ему показалось, что он обречен всю жизнь влачить жалкое, одинокое существование.
Но тут проснулась Нэнси, ослепительно улыбнулась и поцеловала Шона.
– Итак, на чем мы остановились? – в шутку спросил он, прижимая девушку к себе.
– А остановились мы на том, что ты отправил меня в Италию, словно какую-то бандероль, – прошептала она, касаясь губами его уха.
Нэнси вернулась в Нью-Йорк несколько дней назад, вместе с семьей Лателла.
– Есть вещи, с которыми приходится смириться, – ответил Шон, перебирая локоны Нэнси. – Но теперь мы снова вместе, – поспешил добавить он, видя, как она нахмурилась, – и это главное…
– Все хорошо, что хорошо кончается, – насмешливо заметила она.
– У нас впереди жизнь, полная неожиданностей, – произнес Шон.
– Приятных или нет? – задумчиво произнесла Нэнси.
Она села на постели и грациозно, как кошечка, потянулась.
– О неожиданностях ничего нельзя знать заранее, – сказал Шон. – Иначе какие же это неожиданности?
Если бы он вслух высказал то, что чувствовал, разговор пошел бы по опасному пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39