Ей так нравилось, что при всей его старомодной чопорности и неколебимой устойчивости, он все же обладал и чувством юмора.
- Да, кстати, - спросил Алан, пока Сильвия смеялась, - приглашение на вечер еще в силе?
- Так вы все-таки сможете прийти? - Ее охватило радостное чувство.
- Да, сможем. Поначалу я думал, что мы заняты, но потом выяснилось, что это не так.
- Чудесно! В девять часов, без смокинга.
- Мы будем.
- Отлично. В таком случае, я смогу затащить вас к себе наверх и показать кое-что из моих японских эротических гравюр.
Алан смотрел на нее открытым взглядом, в выражении его лица чувствовалась легкая досада.
- Знаете, в один прекрасный день я могу принять ваш вызов.
"Не осмелитесь!" - Сильвия уже готова была произнести эти слова, но в последний момент прикусила язык.
- Разве я вас пугаю? - спросила она, открыв дверь смотровой комнаты и подтолкнув в нее Джеффи. - Счастливо вам съездить в Вашингтон. Жду вас в субботу вечером.
Поднимаясь в холл, Сильвия размышляла над тем, почему она так всполошилась, когда Алан сказал ей о "вызове". Скорее всего она просто не хотела ответных действий с его стороны, понимая, что значительная доля его очарования состоит именно в недоступности. И именно это свойство выделяло его среди многих знакомых ей мужчин, таких, как некоторые друзья Грета и мужья ее подруг, норовившие "утешить" ее после кончины мужа. Но их представление об утешении всегда было связано с постелью. В то время у нее на многое раскрылись глаза. С тех пор у Сильвии были увлечения, но ни с кем из них она не имела близких отношений.
Алан делал вид, что не замечает ее авансов. А она, со своей стороны, догадывалась, что его влечет к ней, и это обстоятельство делало ее невинную игру еще более заманчивой, а Алана - еще более благородным.
Но зачем она все это устраивала?
Сама она никогда не смогла бы ответить на этот вопрос. Изо всех мужчин только одного Алана она поддразнивала таким образом, но именно его она уважала больше, чем кого бы то ни было. Но зачем же в таком случае заставлять его краснеть? Зачем искушать его? Может быть, она делала это потому, что знала: Алан безупречен? Или же она хотела сбросить его с пьедестала, доказать, что этот рыцарь без страха и упрека - всего лишь колосс на глиняных ногах?
Нет. Она совсем не хотела этого!
Тогда почему же ей доставляло такое наслаждение дразнить его?
Этот вопрос постоянно вертелся у нее в голове, но она никогда не находила на него ответа.
Может быть, что-то неладно у нее в голове - где-то произошло короткое замыкание? Однако Сильвия тут же отмахнулась от этой неприятной мысли.
"Все это только шутка, - подумала она. - Всего лишь шутка".
Глава 4
Алан
- Ты решительно не хочешь ехать со мной?
Джинни посмотрела на него сквозь свои зеленые контактные линзы и улыбнулась.
- Ты знаешь, я бы с удовольствием поехала, Алан, однако не могу бросить Джози. Мы собираемся...
Он знал: соревнования по теннису в клубе. Джинни и Джози вышли в четвертьфинал парной игры для женщин.
- Разве я так часто участвую в показательных выступлениях перед сенатским подкомитетом? Ты бы оказывала мне моральную поддержку.
- Знаю, дорогой, - сказала Джинни, обнимая его. - Я никогда не стала бы участвовать в соревнованиях, если бы думала, что у нас есть хоть малейший шанс продвинуться так далеко. Но сейчас Джози рассчитывает на меня, и я не могу ее подвести.
Алан был уже готов сделать язвительное замечание, но в последний момент удержался. Ему не хотелось напоследок поссориться с женой.
- Зато я могу подвезти тебя в аэропорт, - сказала Джинни.
- Нет, лучше не надо. Я не знаю точно, в какое время я буду завтра возвращаться. Пусть лучше машина постоит на парковочной площадке.
Он обнял и поцеловал ее, затем резко направился к двери с сумкой в руке.
- Счастливо! - крикнула Джинни и махнула рукой, когда Алан садился в машину.
Он улыбнулся ей в ответ, надеясь, что улыбка выглядела искренней. Он был задет гораздо больше, чем ему хотелось бы в этом признаться.
Майк Свитцер сказал ему, что всем врачам, выступавшим в поддержку законопроекта о "Своде норм", комитет оплачивал все расходы, включая даже лимузины, встречавшие их в аэропорту. Те же, кто выступал против, должны были добираться к месту назначения собственными средствами.
Итак, Алан добрался "собственными средствами" из национального аэропорта и остановился в отеле "Кристал-Сити" что в Арлингтоне, где получил номер с видом на Потомак. Вечер был холодный и ясный; из окна Алан наблюдал за облитыми светом реклам силуэтами небоскребов на дальнем берегу реки, отражающихся в покрытой рябью воде.
Он терпеть не мог путешествовать - у него возникало чувство изолированности, оторванности от работы и от дома, как будто вдруг в его организме выключили рубильник и он переставал существовать. Алан встряхнулся - он не переносил этого ощущения.
Открыв свою дорожную сумку, он вытащил бутылку виски и, откинувшись на кровати со стаканом в руке, уставился в телевизор, ничего не видя перед собой.
Нет смысла обманывать себя: он нервничал, боясь завтрашнего дня. Ему еще никогда не приходилось давать показания перед каким бы то ни было комитетом, тем более перед таким, где председательствует свирепый сенатор Джеймс Мак-Криди. Какого черта, спрашивается, он согласился участвовать в этом? Чтобы его поджаривала на своем вертеле шайка политиканов? Очевидно, он сошел с ума. А во всем виноват этот Майк - о, пардон, член Конгресса Свитцер. Если бы он не втянул Алана в эту авантюру, Алан бы сейчас спокойно лежал дома, в собственной постели, и смотрел телевизор.
Но нет, это все чушь собачья. Алан отлично понимал, что на самом деле ему некого винить за то, что он оказался здесь, кроме как самого себя. Он искал возможность выступить против "Свода норм медицинского обслуживания", и вот Майк дал ему такую возможность.
Но что это выступление даст?
Алан усмехнулся. "Может быть, я принадлежу к вымирающему роду врачей-одиночек... что-то вроде динозавра..." Врач, практикующий в своей области; старающийся установить личные отношения с пациентами, завоевывающий их доверие, вступающий с ними в личный контакт; врач, к которому они могут обратиться со своими жалобами и проблемами, которого они приглашают, когда заболевают их дети, имя которого значится в списке тех, кому эти люди посылают поздравительные открытки к Рождеству.
Что ж предлагает ему новый законопроект? Пациент номер такой-то обслуживается врачом таким-то - чиновником, который работает на правительство или на клинику, обследует "X" пациентов в час в течение "У" рабочих часов в день, а затем подписывает бумаги и отправляется домой, как любой другой чиновник.
Нельзя сказать, чтобы Алан был абсолютно безразличен к преимуществу фиксированного рабочего дня - от девяти утра до пяти вечера. Нормальные часы работы, гарантированный доход и льготы, никаких вызовов среди ночи или в воскресенье вечером, в разгар спортивных игр. Все это очень заманчиво...
Но это, пожалуй, приемлемо скорее для роботов, а не для таких динозавров, как Алан.
Свитцер выступал в качестве защитника прав американских врачей, но сколько в этом выступлении было искреннего и сколько притворного, Алану трудно было сказать. Он был знаком с Майком еще со времен их совместной учебы в Нью-йоркском университете. Они были довольно хорошими друзьями до тех пор, пока после защиты дипломов не разошлись в разные стороны: Майк по юридической части, а Алан - по медицинской. Майк всегда считался очень приличным парнем, но теперь, занимая достаточно высокий пост, он просто не мог не следить за тем, откуда и куда дует ветер.
И, конечно же, он хорошо знал, какой линии придерживаться: как в городском Отделе здравоохранения, так и на национальном уровне, где он сталкивался с сенатором Мак-Криди. В какой мере противостояние законопроекту о "Своде норм медицинского обслуживания", поддерживаемому Мак-Криди, определялось его личными убеждениями, а в какой-то тем, что Мак-Криди и глава городского Отдела Каннигхэм были членами другой партии, нежели Мак-Криди.
Алан этого не знал и посему его позиция была уязвима. Однако в настоящий момент ему приходилось доверять Свитцеру, поскольку у него не было другого выбора.
"Итак, завтра я положу свою голову на плаху..."
Слушания начинались очень рано - в 7.00 утра. Поэтому Алан выключил телевизор, разделся, налил себе еще порцию виски и, погасив свет, лег спать. Поначалу он попытался поймать по радио какую-нибудь старомодную музыку, но слышимость была плохой, и ему пришлось засыпать в тишине. Алан чувствовал, что ему придется запастись терпением, потому что было ясно, что ему предстоит та еще ночь.
Это случалось всякий раз, когда ему приходилось уезжать из города: первую ночь он неизменно мучился от бессонницы.
Ворочаясь на непривычной кровати, он боролся с одеялами, и в это время его взору представали образы нынешних пациентов - больных, которых он покинул. Алан судорожно принимался вспоминать, не сделал ли он каких-либо ошибок в диагнозе и не назначил ли неправильного лечения, а если сделал, то не обнаружится ли это слишком поздно. Подобные заботы одолевали его каждую ночь, но особенной силы они достигали тогда, когда он находился вне города.
Алан задавался вопросом: неужели и все остальные врачи также лежали по ночам без сна, беспокоясь о своих пациентах. Он никогда и никому об этом не рассказывал, боясь показаться наигранным.
Видения нынешних пациентов, естественно, сменились видениями будущих результат постоянного стремления держаться в курсе всех достижений современной медицины. Алан знал, что эта задача практически недостижима, но его неизменно мучило то, что он мог не знать какого-то нового средства диагностики или вида терапии, которые были бы способны изменить течение болезни пациента.
И наконец его подсознание всегда приберегало самое худшее: видения прошлых пациентов. Их он боялся больше всего. Подобно молчаливой толпе, собравшейся вокруг места автомобильной катастрофы, его постель обступали все ошибки, допущенные им когда-либо за время его врачебной практики. Они взбирались на его одеяло и кружились над его головой до тех пор, пока он окончательно не погружался в сон.
Первой у изголовья его кровати появилась Кэролайн Венделл. Она обнажила свои плечи и ноги, чтобы показать ему появившиеся у нее на теле жуткие кровоподтеки. Во время первого своего визита к Алану эта девушка еще не знала, что клетки ее костного мозга поражены и что она обречена. Не сразу узнал об этом и Алан. И теперь он с отвращением вспоминал болезненное, тошнотворное чувство, охватившее его после того, как он сделал анализ крови и увидел, что количество белых телец в капиллярном столбике во много раз превышает норму. Кэролайн вскоре умерла от острой лимфатической лейкемии, так и не дожив до зрелого возраста.
Затем к нему на кровать вскарабкался маленький Бобби Гривс. Его случай наглядно демонстрировал, что тот вред, который могут причинить друг другу люди, значительно превосходит тот, что причинили телу молодой девушки взбесившиеся клетки костного мозга. Бобби числился пациентом Алана еще со времен его студенческой практики. И вот теперь мальчик доверчиво повернулся, чтобы показать доктору свою спинку - на ней был виден огромный багровый ожог второй степени в виде отчетливого треугольного отпечатка парового утюга, принадлежавшего его пьянице матери.
Вслед за Бобби в видениях Алана почти всегда появлялась Табата маленькая семимесячная девочка, потерявшая зрение оттого, что ее часто били по голове. Несмотря на просьбы, мольбы и решительные протесты Алана, суд принял решение возвратить обоих детей родителям, и он уже больше никогда их не видел воочию.
На смену Бобби и Табате появилась Мария Кардоза. Ее образ чаще других посещал Алана. Это была красивая девятнадцатилетняя девушка. Как обычно, она лежала в своей больничной кровати обнаженная, и кровь сочилась у нее изо рта, носа, из разрезов на животе, из ануса и влагалища. Такой он видел ее в последний раз, и это видение навсегда запечатлелось в его сознании. Четыре года тому назад он впервые встретился с Марией, проходя через приемный покой, куда после автомобильной аварии на шоссе №107 ее привезла "скорая помощь". Поскольку в этот момент в клинике не оказалось других врачей, Алан ассистировал хирургу, удаляющему девушке разорванную селезенку, помог сшить разорванную печень. Операция прошла удачно, но в организме были разрушены факторы свертывания крови, и кровотечение невозможно было остановить. Алан поднял с постели врача-гематолога, но несмотря ни на что кровь у Марии не сворачивалась. Алан стоял у изголовья ее кровати и наблюдал, как медсестры вливали в вены девушке различные растворы и препараты и как все это мгновенно выливалось обратно через разрезы на животе. В этот миг он испытал чувство ужасного, почти истеричного отчаяния от своего бессилия, от бесплодности всех своих потуг спасти девушку. Через некоторое время у нее отказали почки, потом наступил паралич сердца, и наконец Мария отошла.
Но с тех пор она и другие алановские пациенты регулярно посещали его в полуночных видениях.
Близилось время начала слушаний. Майк Свитцер все утро суетился вокруг Алана.
- Ты только будь спокоен, парень, - повторял он без конца. - Не давай им себя заговорить.
Алан кивал.
- Разумеется. Не беспокойся. Я в полном порядке.
Но сказать по правде, он не был в порядке и чувствовал себя так, как будто его вскоре должны бросить на растерзание львам. В желудке у Алана урчало, крутило, и ему снова и снова хотелось в туалет, хотя он уже трижды там побывал.
Он был порядком наслышан о Мак-Криди - о том, как тот умеет обрезать вас на полуслове и проглатывать живьем, прежде чем вы поймете, что он обращается к вам.
Зал заседаний выглядел именно таким, каким Алан видел его по телевизору: весь отделанный дубом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45