Орешек, надо сказать, бабка. Раскусишь его, фирма не обидит.
«И автографы, и радиация, и шизофрения – не разыгрывает ли? Да какой дурак откажется от такого адреса?»
– Слушаю твои условия. – Шеф вытер лысину и, не мигая, уставился в бокал с вишневым коктейлем.
Я назвал солидную, по моим понятиям, сумму.
Председатель положил на краешек стола фирменные бланки. Достал авторучку. Видимо, вопрос о гонораре уже обсуждался в Совете. Мне надо было запросить больше, и Машка об этом предупреждала… Мы вписали в договор названную сумму и расписались.
– Звать ее Архелая, по паспорту конечно, а в народе – Анна Боринская. Высшее образование: Киевский медицинский. Ее фамилия упоминается в списках сотрудников… Короче, с известными медиками работала.
В тридцать седьмом уехала в Борино, что под Листенцом… Вот. – Он протянул мне конверт.
– Каким образом она Дятла подловила?
– Покрыто мраком… Вообще-то он в порядке. Но когда разговор о старухе – заикается, несет околесицу. А к ночи, говорят, совсем дурной делается. – Шеф развел руками. – Тебе надо самому посетить его, чтоб понять. Загляни к нему перед отъездом.
Я записал новый адрес Дятла и, взяв причитавшийся мне аванс, распрощался с заторопившимся председателем.
Вошла Машка. Я, встав на карачки, гавкнул на нее.
– Двойственный ты человек, Поляков. То какой-то проститутке тысячу рублей заплатил, чтоб она перед тобой без трусов на коньках побегала, то дураком прикидываешься… Что решили?
– Это видела? – встав, сунул ей под нос пачку кредиток.
– Ни фига себе! – Она потянулась пухлыми руками к деньгам.
– Но-но! – Я погрозил пальцем, пряча деньги за пазуху. – Можешь на коньках стоять? – усмехнулся я.
Она фыркнула и убежала. А ведь согласилась бы. И не за тысячу, а, скажем, за пару-другую сотен. Жадная баба.
Я, икая, встал. Погладил сытое пузо и, допив тамус, перевернул бокал вверх дном, чтоб удача была.
В зале сидел Еремеев, приятель. Подошел к нему.
– Рад?.. Он и мне предлагал, – сказал он, поздоровавшись.
«Интересно, – подумал я, – значит, Еремеев отказался. Но почему? За такое вознаграждение-то!»
– Торопишься… Ты всегда торопишься. Когда-нибудь нарвешься… – Еремеев усмехнулся. – У Дятла голова не хуже, чем у любого из нас, он, к твоему сведению, Настю Тушинскую работал. Тридцать четыре карточки имеет и патенты.
Карточек с рецептурой, зарегистрированных «Посохом» как соавторство в изобретении нового лекарственного препарата, у меня больше, но я согласился: Дятел – толковый старатель.
– Разберемся, – сказал я, подозвав Машку. Заказал тамус для себя и Еремеева.
– Придешь сегодня? – спросила она шепотом… – Ключ под ковриком лежать будет.
– Рисковый ты парень, – глядя вслед Машке, Еремеев вздохнул. Его губы брезгливо скривились: – Забил на все. Ну-ну.
Он вдруг нахмурился. На вопросы стал отвечать вяло. Не клеился разговор. Машка принесла тамус, и чижики с завистью стали поглядывать на наши бокалы. До этого они останавливали взгляды только на широких бедрах официантки.
– Может, хапнем девочек и ко мне? – предложил я.
– Ты еще не отработал денег… Отработаешь ли?
– Да ладно. – Я махнул рукой. – Когда Дятел дома бывает?
– Не вылезает из него… «Посох» расщедрился – кооперативную квартиру подарил калеке! – Еремеев стукнул кулаком по столу. – Травма мозга. Как пьяный, кричит о каком-то покойнике или воет волком. На его морду смотреть страшно: глаза к потолку и слюни изо рта. Не ходи к нему, побереги нервы.
– Старуха, значит, галлюциногенным настоем опоила.
– Твердолобый ты мужик, – проворчал Еремеев. – Может, с твоим тугодумным характером… Когда едешь?
– Завтра отчалю. Ждать, пока все деньги в расход пущу?.. Обтяпаю дельце – и до самой зимы в Суоми.
– С седьмой автобазы рефрижератор идет, дальнобойный. Если хочешь, запиши номер… Подходи к одиннадцати к универсаму на Бухарестской… Или ты самолетом?
Еремеев дружески ущипнул меня за плечо и направился к выходу.
Жена Дятла не пустила меня дальше порога, сказав, что хозяина нет дома.
– Да я просто так зашел… Чаю попить. Может, надо чего в Листенце?.. Завтра еду. Дело одно проклюнулось в том районе.
В глубине квартиры послышался шум отодвигаемой мебели и волчьи завывания. Женщина толкнула меня к двери и всплеснула руками:
– Ради Бога… Ступай отсюда от греха!
В прихожую влетел Дятел. Собственно, я не сразу узнал его: худой, щеки в рыжей щетине, глаза бешеные.
– Привет, Сашок! – по возможности весело крикнул я.
Он отшатнулся от меня, как от прокаженного, и завыл, задрав подбородок к потолку, во всю мощь легких.
– Чего ты стоишь? – прошептала жена, теребя меня за рукав.
– У-у-у-у-ух-ходи, – наконец выдохнул Дятел и опустил голову. В его клешнятой руке я заметил ножку от кухонного табурета. – Я с-с-с-с… Я с-с-с…
– Может, из Листенца чего привезти? – спросил я, глядя на всхлипывающую женщину. – Адрес у меня, Сашок.
Дятел продолжал тужиться и сипеть. Лицо его побагровело.
Женщина, ссутулившись, пошла на кухню. Плечи ее тряслись.
– Я с-с-сейчас… – Дятел размахнулся, роняя телефон с подставки. – С-с-сволочь!..
Я успел пригнуться. Ножка от табурета ударилась в дверь.
К Машке я, конечно, не пошел. Перед глазами, вызывая довольно неприятные ощущения, стоял образ сумасшедшего старателя. «Вот так старушенция!» – думал я, прикидывая, что могло приключиться там, в Борино. Я неоднократно встречался с деревенскими ворожеями, имеющими способность к гипнозу, но ведь и каждый старатель может не меньше… Без этого не сумеешь расположить к себе старушку, привыкшую почитать силу. Нет, я не верил в колдовство, на которое намекал Еремеев, но и случай с Дятлом… Как объяснить его?
Придя домой, вытащил из кладовки палатку, бросил в рюкзак майку, трусы, рубашку и несколько пар носков. Спать лег пораньше. Утром надо зайти в магазин и прикупить продуктов в дорогу.
Погода пасмурная.
На трамвайной остановке сидел шелудивый пес и заливисто лаял на приткнувшегося к фонарному столбу сутулого мужчину в мятом берете с фазаньим пером. Это был Дятел.
– Вот я тебя! – Дятел нагнулся, будто за камнем, и пес, жалобно взвизгивая, бросился наутек.
Увидев меня, Дятел достал папиросу, дунул в мундштук и прикурил от зажигалки. Жадно затянулся.
– Еремеев звонил, – сказал он, не повернув головы и не ответив на мое приветствие. Скользнул спиной по фонарному столбу – присел на корточки. – Брось этот адрес. Откажись.
– Профессиональный интерес, – сказал я и осекся. Он не слышал моих слов. «И не сумасшедший он вовсе. А как же тогда ножка от табурета, пролетевшая над головой?»
– Днем к ней заявился… Чаем напоила. Очень грамотно побеседовали о пользе народной медицины. Дал ей попробовать тамуса. Сразу распознала в нем элеутерококк. Хилая с виду бабка, но только на погляд. Ведь она меня с кладбища на спине волокла. Девяносто килограммов-то! – Он сдвинул берет на затылок. – Ты бы слышал, какие умные беседы вели… «Хочешь, – говорит на третий день, – наследником тебя сделаю?» Мы уже в шутливом тоне друг с другом… Прикинулся веником – мол, меня недвижимая собственность не интересует. «Может, – говорю, – у вас фамильные драгоценности имеются?» Она начала мне что-то про психическую энергию… Чувствую, старушка в кондиции. Чтоб закрепиться, рассказал ей о чудесах Насти Тушинской… Но моя старушка вдруг скисла. Нет, она по-прежнему смеялась, рассказывала всяческие истории, но что-то сломалось, сдвинулось. – Дятел затянулся и смял окурок пальцами… – Будит вдруг среди ночи и велит одеваться… Натянул штаны, свитер. На кладбище повела. Будто кутенка на веревочке. Пришли к могиле с деревянным крестом… Лопату мне в руки: «Копай». Засучил рукава. Она с лопатой тож, рядом ковыряется. Мне бы спросить, узнать – мол, зачем все это, а я знай рою, словно всю жизнь с лопатой… Скоро гроб отрыли. Крышку лопатой поддели. Старуха шепнула – из гроба покойник вылез. Ветер поднялся. На голову, будто обручем схваченную, тяжесть непонятная… Нет, не могу объяснить… Покойник вдруг хвать меня за волосы истлевшей рукой: «Наш-ш-ш-ш будеш-ш-шь» – по змеиному. Глянул в его побитое червем лицо и… очухался – старухина изба, лежу на топчане.
Назавтра словно и не было ничего – о народной медицине, о политике. Выждал момент, когда бабка в сортир пошла, и ноги в руки. К вечеру голова, как мешок с дустом, тяжелая и ком в глотке. Маюсь теперь. – Дятел достал новую папиросу, сунул ее в мундштук… – По-настоящему испугался, когда утром на ладони глянул. Мозоли и кровь засохшая. И ботинки в глине.
– Говорящий покойник – чертовщина. – Я усмехнулся. – Ты же образованный мужик.
– Мозоли, черт бы их побрал, – прошептал он. – Километров пять перла меня старуха. Откуда сила такая? Откуда?
– Поляков! – услышал я незнакомый голос и увидел стоящую у обочины машину. Водитель высунулся из кабины и, приложив ко лбу ладонь козырьком, разглядывал стоящих на трамвайной остановке людей.
Я распрощался с Дятлом. Он, правда не подав мне руки и даже не глянув в мою сторону, пошел к универсаму. Вслед ему, заливисто лая, кинулся пес.
– Он ведь сам хотел ехать, – сказал водитель, убедившись, что я от Еремеева, и включил зажигание. – Это верно, что в Японии контейнер с дипломатической почтой грабанули из-за тамуса?.. Говорят, западные фирмачи за патент на тамус миллионы готовы отстегнуть. Верно?.. Слушай, это ты в Гатчине чувихе тысячу сунул, чтоб она на коньках?..
Я отвечал на вопросы водителя, а сам думал о Дятле. Что-то неестественное было в его рассказе. Будто заучил его и боялся, как бы что-то не забыть… Хоть бы раз мне в лицо глянул. Но на тюкнутого не похож. Напуганный – да. А что могло так напугать старателя?.. В самом деле, не принимать же на веру рассказ о покойнике!.. Границы воздействия на психику мало изучены, но не настолько, чтобы заставить верить в чертовщину.
Водитель рассказал мне о вчерашней драке. Затем просветил в вопросе о своих сексуальных взаимоотношениях с мойщицей автобазы. Трижды вспоминал о каком-то Толике, способном выпить ведро пива. Вскоре перешел на анекдоты про тещу.
В Москве за баранку рефрижератора сел молчаливый сменщик, оказавшийся заядлым курильщиком. Казалось, дымящаяся сигарета намертво прилипла к его тонким губам.
– Если хочешь, полезай спать, – сказал он, когда я начал отгонять дым ладонью. – Включу вентилятор. – И он, щелкнув тумблером, отодвинул шторку за сиденьями.
Маленький кондиционер над головой излучал прохладу. Я задремал.
Однако скоро проснулся от чьего-то бесцеремонного прикосновения.
– Плечевую возьмем? – спросил водитель, продолжая сжимать мое колено. – Возьмем, говорю, плечевую?
– Бери, если надо, – отмахнулся я и закрыл глаза. Но вскоре опять проснулся.
– В сортир не хочешь? – спросил водитель. – Прогуляйся…
Терпеть до вокзального туалета нет смысла. Я вышел.
За обочиной росли молоденькие елки. Сломив веточку и очистив ее от хвои, начал грызть. Мало кто знает, что это лучшее средство для сохранения зубов от пародонтоза… Водитель надавил на клавишу.
– Турист! – орал он в паузах. – Турист… Мать твою!
После свежего воздуха в кабину лезть не хотелось.
– Спальное место занято… Садись рядом со мной и рассказывай смешные анекдоты, – приказал он. – Червонец сорвал, сука! И лица-то его не запомнил. Но ничего, ничего…
– Из Минска он, – послышался женский голос из-за шторки. – По-моему, с восемнадцатой автобазы.
– А ты молчи, дура!.. Я тебе еще устрою. Не могла сказать?!
– Откуда я знала, что меня продают за червонец? – Откуда взялась женщина? – поинтересовался я шепотом.
– Я ж тебе сказал, что плечевку взял!.. И заткнись.
Минуты две молчание в кабине нарушалось вздохами и неразборчивым бормотанием пассажирки, спрятавшейся за шторой.
Я не стал интересоваться происшедшей метаморфозой настроения водителя и историей появления всхлипывающей женщины, а устроился поудобнее и задремал. Но поспать так и не удалось: дорога изобиловала выбоинами, машину то и дело кидало из стороны в сторону, вдобавок водитель громко матерился.
Вскоре мы остановились.
– Уши тебе оборвать, соплюха, – сказал водитель. – Погуляй. Может, трахнет кто-нибудь по башке. И до Ленинграда своего не доберешься. – Он толкнул меня локтем. – Выпусти ее.
Мы стояли на проселочной дороге среди поля. Сильно пахло душицей. Она только начинала цвести, окаймляя дорогу пурпурными блестками.
Из кабины слышался сердитый голос водителя.
Если бы я не подхватил женщину на руки, грохнулась бы на укатанную машинами землю. Очутившись в моих руках, она перестала плакать. Вытерла рукавом теплой кофты лицо и глубоко вздохнула.
– Ты правда в Ленинграде живешь? – спросил я. Она кивнула.
– Интересная история получается… Как до дома добираться будешь?
– Не знаю, – прошептала она.
– Она же моя землячка, – сказал я водителю, погладив прижавшуюся ко мне путешественницу по голове.
– Я за нее червонец заплатил, – проворчал водитель.
Я достал четвертной и протянул ему.
Девушка, назвавшая себя Миленой – тихонько, на ухо, – забралась за шторку, успев благодарно чмокнуть меня в щеку.
Приехав в Листенец, мы зашли в дорожное кафе и основательно подкрепились холодной телятиной, запив ее крепким чаем.
– Вот тебе деньги. – Я впервые заговорил с Миленой. – Бери билет и дуй домой.
Девушка, к моему удивлению, заразительно расхохоталась:
– Деньги спрячь, – и стала серьезной. – Не хватало в должники попасть за здорово живешь. Мне двадцать два года, – сказала она непонятно для чего и ткнула меня в грудь указательным пальцем. – Двадцать два. Понял?
Она торопливо, словно боялась, что ее кто-то прервет, рассказала мне о балдеющих на югах родителях, о каких-то подругах, путешествующих автостопом, о своей детской мечте – посмотреть другие города, людей, о страстном желании быть самостоятельной. Я смотрел на нее и видел не девушку, а сгусток взбунтовавшейся материи.
– Хватай рюкзак, – сказал я, прервав ее пламенную речь, – и топай за мной.
Она захлебнулась словами, еще продолжая что-то бормотать, но рюкзак взяла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29