OCR Larisa F
«Транс: Роман и рассказы»: Лениздат; Ленинград; 1992
ISBN 5-289-01292-5
Аннотация
«Транс» – первая книга сосновоборского писателя.
Главный герой романа с помощью деревенской ведьмы проникает в «параллельный» мир, населенный лешими, русалками, кобольдами, демонами, троллями… Все бы хорошо, но в этом мире есть город мерцев, где царствует таинственный Черный, экспериментирующий над человеческой кровью…
Виктор Поповичев
Транс
Мир духов рядом, дверь не на запоре,
Но сам ты слеп, и все в тебе мертво.
Умойся в утренней заре, как в море,
Очнись, вот этот мир, войди в него.
Иоганн Вольфганг Гёте. «Фауст»
1
Прихватив дюжину носовых платков, я одним из первых вошел в зал и занял дальний – у батареи центрального отопления – столик. Это было неудобное место – колонна, подпиравшая потолок, скрывала эстраду, и желающих сесть за этот столик не нашлось до самого начала турнира. Я надеялся, что так и останусь один, если кто-то из запаздывавших не придет вовсе. Достал блокнот, карандаш, написал на чистом листе: «Турнир сосновоборских поэтов» – и устроился на стуле так, чтобы видеть отражение эстрады в стоящем у окна зеркале.
– Товарищи! – На пятачок яркого света у микрофона вышла стройная, длиннокосая директриса Дома молодежи. – Сидоров, он только что звонил, должен вот-вот подойти. Минут через десять.
Официантки разносили кофе, мороженое. За соседним столиком тряс бородой, рассказывая что-то смешное, Поповичев.
В зал вошел человек в странном головном уборе. Раздались жидкие хлопки. Сидоров, подумал я, как и те, кто аплодировал, но директриса продолжала сжимать в холеной руке три гвоздики, приготовленные, вероятно, Сидорову.
– У вас не занято? – спросил молодой мужчина, придерживая кончиками пальцев поля шляпы, сплетенной из алюминиевой проволоки. – Можно к вам? – повторил он, бегло оглядев зал.
– Устраивайтесь. – Пряча носовой платок, я кивнул.
– Решил на нашенских поэтов посмотреть… Василий Поляков, – представился он, протянув крепкую ладонь.
Я назвал свою фамилию и улыбнулся, видя, что шляпу мой сосед по столику не снял и, наверное, не собирался снимать.
– Импортная? – спросил я, с любопытством взирая на сплетенное толковым, видимо, мастером матовое чудо: не шляпа, а произведение кружевного искусства.
– Старик один, в Финляндии живет. Спец по соломенным… Куклы делает, коврики. Говорят, он американцам для какого-то фильма трех мамонтов из прутьев сотворил.
Я нагнул голову и высморкался. Аж в подлобье заломило от боли, круги перед глазами побежали. Отпил горячего кофе и виновато глянул на разговорчивого собеседника – мол, прости, друг, но отсюда никуда не уйду.
– Из-за тебя сюда пришел, – прошептал он, перегнувшись через стол, и улыбнулся. – А насморк – мелочь. Моментом удалю. И глаза у тебя покраснели. – Он тронул холодной ладонью мой лоб: – Температура, правда, чуть выше нормы.
– Не надо, парень. – Я отстранил его руку. – Здесь буду сидеть. Мне четыреста слов для газеты…
– А кто тебя гонит? – удивился Поляков. – Поприсутствуем – и ко мне. Я тебя от соплей избавлю.
Приехал Сидоров. Зал приветствовал поэта-авангардиста свистом и топотом.
То ли пыль поднялась, то ли в носу что-то вконец испортилось – на меня напал чих. Около минуты кутал нос в платок. Вроде унял… На эстраду вышел обвешанный цепями авангардист. В его задранных вверх волосах зеленела старинная чернильница с торчащим из нее гусиным пером. Сидоров несколько раз подпрыгнул, звякая цепями, и замер, подняв руку к лицу, нюхая тюбик губной помады.
– «Лобное место», – прошептал он в чуткий микрофон и, сделав паузу, так же тихо: – В дремучих волосах желанья…
Я почувствовал жжение в левой ноздре и… Чхи-и! Запоздало выхватил носовой платок, сунул в него нос…
Короче говоря, пришлось покинуть зал, потому что два дюжих молодца пожелали мне доброго здоровья и прислали записку, в которой было два слова и четыре восклицательных знака: «Заткнись, сука!!!!»
Ничего, подумал я, позвоню Поповичеву, порасспрошу о турнире и состряпаю обещанную местной газете статью.
На улице меня догнал Поляков.
– Сейчас я тебя вылечу. – Он взял меня за локоть.
– Вряд ли. – Я усмехнулся. – Простуда на гайморит наложилась. Не знаю, что сильней мучит, леший расшиби мои болячки. Скальпель – это мне поможет.
– Можно и без ножа обойтись, – сказал он уверенно.
Домой идти не хотелось – жена во вторую смену. Черт их знает, таких Поляковых, Сидоровых: чем они живут, о чем думают?
Проклятый чих и на улице не давал мне покоя. Выкинул мокрый платок в урну и достал свежий. Поляков рассказывал что-то о своем недавнем переезде в Сосновый Бор, о какой-то Милке. И совсем не вязалась его проволочная шляпа со скромной серой курткой из плащевки и стоптанными башмаками отечественного производства.
– Я тут недалеко, в четвертом микрорайоне. Зайдем?
– Хорошо, – согласился я. – Заваришь мне литровую банку чаю. Крепкого. И пару таблеток аспирина. Есть аспирин?
– Я тебя по-индийски… Ты много статей про всякую чертовщину опубликовал. Совет хороший, значит, можешь дать.
– Совет – это всегда пожалуйста. Веди. Показывай свои индийские пилюли.
Не доводилось мне раньше встречать такой роскоши: картины – подлинники! – в золоченых рамах, кухонные агрегаты с фирменными знаками… А спальня! Шикарный, сплетенный из искрящихся нитей полог над кроватью…
– Сюда. – Поляков отворил инкрустированную белым металлом дверь.
Здесь все было скромнее: дешевый письменный стол с лампой под пластиковым абажуром, табурет в углу у окна, на табурете – бочонок и деревянная кружка, книжный шкаф с антресолями, занимающий всю стену. В этой комнате и дышалось легче. По привычке стал разглядывать корешки книг. За спиной булькнуло – плеснулась вода.
– Держи. – Поляков тронул меня за плечо и протянул кружку. – Три глотка отхлебни.
– Блат, видать, с книжными воротилами, – сказал я, с завистью глядя на стоящие на полках книги. Взял из его рук кружку, отпил – вода. Правда, без запаха хлорки. – Читаешь хоть?
– Возьми на память… любую, – предложил он и снял с полки Монтеня. – Нравится?
Я, конечно, поблагодарил и отказался. Не хватало влезть в криминальную историю: откуда столько редких книг, как и все, что есть в этой квартире?..
– Ну, как твой нос? – спросил Поляков.
Нет… Совершенно невероятно, однако насморк исчез, пропала боль в подлобье. И появилось настроение, бодрость. Мне вдруг стало жаль, что так легкомысленно отказался от Монтеня, надо было заплатить по номиналу и забрать книгу.
– Гипноз? – спросил я, свободно вдыхая ноздрями воздух.
Поляков протянул мне кружку!
– Допей водицу – и поймешь.
На дне кружки что-то кривое и острое.
– Коготь демона, – сказал Поляков без улыбки. Как-то даже стал серьезнее, насупился. – Настоящего демона. Заливаешь коготь водой из крана и… Любую простуду лечит в два счета. Посылал такую воду в лабораторию – говорят, универсальнейшее средство. Причем через полчаса от него и следа в крови не останется… Старатель я. Слышал про такую специальность?
– Старатель?.. Из «Посоха»?.. Понятно! А я-то думаю, откуда такая роскошь! Может, и тамусом угостишь?
Он сбегал на кухню и притащил фирменную бутылочку с серебристой наклейкой в виде иероглифа. Отвернул пробку.
Я что-то сказал насчет своей зарплаты, которой едва хватило бы, чтоб купить две такие бутылочки. Поляков предложил не церемониться… Тамус я пил впервые.
– Теперь скажи, чем обязан твоей щедрости?
Он вдруг сник. Начал суетливо перекладывать стопку бумаги на столе. Для чего-то глянул на часы, погремел когтем в кружке. Опустился на колено и стал поправлять задник на домашней туфле.
Наконец встал и, тронув кончиками пальцев шляпу, которую так и не снял ни разу, сказал:
– Повесть у меня… Сам написал повесть. Она не совсем обычная. Но все правда. За каждое слово отвечаю. Посмотрел бы?
– Еще и спрашиваешь! – воскликнул я и несколько раз громко потянул ноздрями воздух… – Чувствуешь?.. Да я за твою услугу не только повесть, но и все, что еще напишешь, читать буду. И почту за честь! Гайморит – это такая сволочная болезнь, что не приведи Бог!..
– Так я тебе и с собой водички дам, – обрадовался Поляков. – А хочешь, ко мне приходи. Прямо свежака… Да твой гайморит – мелочь… Коготь демона и не то в два счета убирает. Так что приходи в любое время. – Он постучал костяшками пальцев по бочонку: – Пустой… Новой налью, чтоб денька три постояла, надежнее, когда с выдержкой.
Я ощутил желание посидеть за письменным столом. Вспомнилось, что надо доработать давно обещанную статью для областной газеты. Даже зуд в пальцах – работать, работать…
– Обязательно зайду, – сказал я, поднимаясь. – Прочитаю твою повесть и сразу к тебе.
Поляков вытащил из ящика письменного стола пухлую папку с голубыми тесемками. Протянул мне.
– Ты бы поправил… Чтоб пограмотней. Сам понимаешь, институтов не кончал.
– Сделаю, что смогу, будь спокоен… А если опять у меня через час-другой сопли потекут? Может такое быть?
– Не потекут. – Поляков подтолкнул меня к двери. – Твои болячки… Считай, что нет их больше. Еще два раза попьешь когтевой воды и вообще забудешь о всех болезнях.
– Твои бы слова да Богу в уста, – вздохнул я.
«А много, однако, бумаги исписал этот миллионер-старатель», – подумал я, шагая по улице.
Этим же вечером я развязал голубые тесемки и достал пачку листов из папки…
2
«В кафе „Посох", являющемся аппендицитом фармакологического кооператива, тусовались старатели. Они балдели, упиваясь тамусом, торчали от попсовой музыки. Метелки, похожие богатым прикидом на западных секс-звезд, толклись у стеклянных дверей, стараясь снять клиентов. Одна из таких, зыркая черными полтинниками и нервно перебирая желтые бусы, приблизилась ко мне и, давя косяка, улыбнулась.
– Возьми, бой, кайф на весь вечер гарантирую, – прошептала она, закогтив меня за рукав».
Прочитав несколько страничек рукописи, я взял карандаш, чистый лист бумаги и начал переводить творение Полякова на русский язык.
«По пятницам в кафе „Посох" собирались старатели. Они разговаривали о том о сем, слушали тихую музыку и пили тамус – напиток, напоминающий вкусом и цветом крепкий кофе. У стеклянных дверей этого заведения постоянно дежурили проститутки. Одна из них сейчас стояла у входа, смотрела на меня неестественно черными глазами и нервно перебирала пальцами янтарные бусы.
– Возьми, – прошептала она, дернув за рукав.
– В другой раз, – отмахнулся я и приложил к стеклу удостоверение старателя-профессионала.
– В пятницу заказано, – проворчал швейцар ринувшейся вслед за мной девице.
– Убери руку, пес, – прошептала она, умоляя меня взглядом. Было в ее лице что-то дикое, необузданное. – Пусти… Я с ним.
От нее пахло белладонной. Может…
– Не положено. – Швейцар разрешил мои сомнения – грубо толкнул черноглазую и захлопнул дверь. – А ты, Поляков, не торопись. Для тебя адрес имеется. А эта, – он кивнул на прилипшее к стеклу лицо, – не убежит. За добрую весть, так сказать…
Я сыпанул в его ладонь, отродясь не знавшую физического труда, щепоть мелочи.
– Значит, на мели, – вздохнул он и показал обладательнице янтарных бус, продолжавшей жаться к стеклу, кукиш.
В зале сидело десятка полтора «чижиков» – так называли старателей-наводчиков: в их обязанности входило отыскивание знахарок; они тянули через соломинку коктейли и лениво переговаривались. В дальнем углу я заметил приятеля и направился к нему, но официантка – Машка – остановила меня.
– Шеф интересуется, – сказала она, хитро прищурившись.
– Принеси хлеба с простоквашей, – попросил я и добавил, что всегда любил простоту эстонской кухни. – Или перловки со сливочным маслом и молоком. Жрать хочу.
– Любовь к простоте у тебя от безденежья, – усмехнулась она, гремя мелочью в кармане передника. – Слышала, как ты в Гатчине погулял… Ладно, – шепнула она, посерьезнев. – Адрес есть. Смотри не продешеви.
И ушла.
Вернулась через минуту и провела меня в кабинет директора. Сам председатель фармацевтического кооператива встретил меня у порога и провел под руку к столу, уставленному лакомствами: «пиппаркоок» – пышки со взбитыми сливками, «ежики» из печеночного паштета, тамус.
– Устраивайся, – сказал он, вытирая желтым шелковым платком лысину.
Видимо, от платка по кабинету распространился запах духов «Лима»; только тренированный нос старателя мог оценить работу чудодея-француза месье Лишара, догадавшегося использовать в парфюмерной промышленности лепестки фригийского розового василька.
Угощение строго соответствовало моему вкусу: значит, разговор серьезный. Очень хотелось есть, но я, сглотнув слюну, поднес ко рту бокал с тамусом, отпил глоток и блаженно прикрыл глаза.
– Старатель ты знатный, – сказал шеф, глядя поверх моей головы. – И дело для тебя… Хорошее дельце, интересное. Можем и аванс соответственный оформить, но… – Он долго жевал губами застрявшее во рту слово. – Ты ешь, ешь. – Он двинул ко мне тарелку с печеньем. – Для тебя же сготовлено.
Я взял шоколадное сердечко с белой глазурованной окантовкой, глотнул тамуса и вновь ощутил приятную свежесть во рту и голове. Печенье привезено от старого Соокмана, лучшего кулинара Таллинна. Только он знает секрет смешения имбиря, кардамона и муската, чтобы получился неповторимый букет, свойственный только этому печенью. Значит, подумал я, шеф кровно заинтересован в моем согласии, иначе зачем посылал гонца к Соокману.
– Тот, кто был у старухи в последний раз, получил мозговую травму. Правда, в этом есть и доля нашей вины: она письменно предупредила об отказе сотрудничать с нами… Жаль Дятла.
– Дятел – опытный старатель, – сказал я, почувствовав пробуждение интереса к делу, но вида не показал. – Раз он не сумел, то… Что она может?
– Шизофрению. Проверено. Кроме того… К нам попала микстура. Представь, если попить этой гадости, можно работать в зонах, пораженных радиацией… Чувствуешь диапазон?.. Автографы поэтов, философов имеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29