О содержании и характере этого французского романа мы знаем от историков очень мало, но зато известен его генезис. Поэтому необходимо еще раз вернуться к кануну отъезда Сулковского из Варшавы, потому что как раз тогда имел место один факт, не отмеченный Суходольцем, но необходимый нам как ключ к дальнейшим парижским перипетиям нашего героя.
Хлопоча о рекомендательных письмах в Париж, Юзеф часто навещал французского посланника в Варшаве Декорша. Во время одного из этих визитов он познакомился у него с молодым польским ученым Петром Малишевским, уже несколько лет учившимся в Париже.
Случайная встреча с Малишевским решающим образом повлияла на судьбу Сулковского.
Внешне ничто не предвещало духовного сближения этих двух молодых людей. Озлобленный герой Зельвы всем сердцем ненавидел Станислава-Августа и его пособников. Малишевский же принадлежал к преданным домочадцам Понятовских. Воспитывался он при дворе князя-примаса, брата короля, каникулы проводил во дворце королевской сестры, жены гетмана Браницкого, а учась в Париже, оказывал королю услуги как тайный политический агент.
Но, несмотря на это единственное различие, которое вскоре должно было стереться, их притягивало друг к другу удивительное сходство в увлечениях, интересах и судьбах. Детство их было отмечено одним клеймом незаконного происхождения. Малишевский был побочным сыном королевского брата – примаса Михала Понятовского, подкинутым бедной семье Малишевских из Лидзбарка вместо их умершего пятью годами раньше ребенка. Будучи на пять лет моложе своей официальной метрики, он слыл в учении вундеркиндом, а потом, так же как Юзеф, ездил по всему свету с опекуном, оказывал ему услуги за полученное образование. Так же как Юзеф, он познал всю горечь магнатской опеки и так же, как он, ненавидел старый уклад.
Малишевский приехал в Польшу только на два-три месяца и снова собирался во Францию. Так что для Юзефа это было просто неоценимое знакомство. Однако из Варшавы они уезжали не вместе, встретившись только по дороге, скорее всего в Вене. Дальнейшее путешествие – в Париж – они совершили уже вместе.
Революционная столица не очень любезно приняла Сулковского. Весной 1793 года Франция переживала исключительно трагичный период. В результате предательства главнокомандующего генерала Дюмурье победоносное наступление революционных войск сорвалось. Армии коалиции снова двигались на Париж, грозя беспощадной местью «цареубийцам». В Вандее вспыхнуло кровавое восстание роялистов. Страна была разорена, казна пуста, деньги обесценены. Городу грозили голод и безработица! В Конвенте шла ожесточенная борьба между правой Жирондой и левой Горой. Голодной бурлящей улицей правила крайняя группа «бешеных». От провинциальных делегатов Конвента поступали отчаянные донесения: «Люди повсюду устали от революции. Богачи ее ненавидят, бедным не хватает хлеба, и им доказывают, что по нашей вине…»
Столь тяжелое положение вызывало, как это обычно бывает, враждебное отношение к иностранцам, невзирая на их политические убеждения. Так же откосились и к полякам. Неважно, что одним из кумиров парижской улицы в это время был польский санкюлот Клавдий Лазовский, сын бывшего кухмистера польского короля Станислава Лещинского. Об иностранном происхождении популярных и заслуженных людей редко помнят, зато это всегда подчеркивают, когда речь заходит об их провинностях и прегрешениях.
Потому и представители парижской секции Четырех наций, – проводившие ночью обыски в квартире Сулковского на улице Огюстен, ничего не сказали ему о заслугах Клавдия Лазовского, но охотно и не раз проводили известные из газет факты о том, что гильотинированный недавно тиран Людовик XVI был сыном и внуком польских принцесс и что поляк генерал Мёнчинский, участник предательского заговора Дюмурье, хотел отдать австрийцам город Лилль.
Эти первые месяцы пребывания в революционной Франции должны были явиться тяжким испытанием для нашего радикала. Он непосредственно столкнулся с тем, о чем мечтал в Варшаве, критикуя компромиссную конституцию 3 мая. Власть в Париже действительно принадлежала народу. Докучающие ему обысками и допросами представители секции Четырех наций происходили из пролетариев и мелкой буржуазии. В длинных штанах и в красных фригийских колпаках, они называли себя именами древних героев Брутами, Каями и Гекторами – и приветствовали друг друга словами: «Свобода, Равенство и Братство». Но эти революционные владыки Парижа относились к нему с величайшим недоверием и подозревали в нем шпиона коалиции и реакционных эмигрантов. Им дела не было до рекомендательных писем посланника Декорша. Они злыми глазами смотрели на аристократическое лицо рыдзынского кавалера и на оружие, которое он привез с собой для защиты революции.
После того как в Париж пришло известие об аресте в Варшаве французского дипломата Бонно, отношение к польским эмигрантам приняло форму открытого преследования. Однажды Сулковский вместе с несколькими другими соотечественниками был арестован. Бумаги их опечатали, а оружие реквизировали.
Парижский покровитель эмигрантов Казимир Ла Рош, бывший секретарь посольства в Варшаве, в связи с этим писал в Конвент:
…Все находящиеся здесь поляки – пленные патриоты, которых принудили эмигрировать из отечества. Хотя их постоянно преследуют и притесняют комитеты юродских секций, отбирающие у них бумаги и оружие, они отнюдь не жалуются на это поведение властей, объясняя его исключительными обстоятельствами и высшей необходимостью. Но честь Республики и наш моральный долг по отношению к жертвам деспотизма приказывают положить наконец предел этой инквизиции!
Ла Рош не ошибался в оценке республиканских настроений польских эмигрантов, во всяком случае по отношению к нашему герою. На другой же день после освобождения из тюрьмы Сулковский выступил на открытом собрании секции Четырех наций с пламенной речью в честь Республики и революции, а возвращенное ему оружие пожертвовал для армии, подавляющей мятежей Вандее.
В эти тяжелые дни главной поддержкой для Юзефа была дружба с Петром Малишевским. Уже пустивший корни в Париже Малишевский имел много знакомств в кругах, близких к Конвенту и правительству, и охотно прибегал к этим связям, чтобы помочь другу подыскать подходящее место во французской армии.
Благодаря Малишевскому Юзеф подружился с комиссаром секции Четырех наций Александром-Руссленом Сент-Альбеном, отцом своего будущего биографа Ортанса Сент-Альбена, книга которого доныне является самым обширным, хотя и не всегда точным, источником сведений о Сулковском. Благодаря Малишевскому начал он бывать и в доме его тестя, востоковеда Вентуре.
Пятилетняя дружба Сулковского с семейством Вентуре сыграла в его жизни важную роль. Это факт несомненный, находящий подтверждение во всех исторических источниках. Но более точных сведений о характере и подробностях этой дружбы сохранилось слишком мало. Тем не менее их достаточно для разрешения споров, которые завязались в биографической литературе.
Почти во всех литературных произведениях о Сулковском героя сопровождает его верный приятель – востоковед Вентуре. Фигура эта как раз в духе романтической литературы: старый еврейский мудрец, сочетающий в себе черты ученого знатока Кабалы и Вечного жида. В трагедии Жеромского он выступает без имени в качестве «Вентуре, семидесятилетнего старца». В популярном послевоенном романе Кароля Козьминского он называется Мардохаем Вентуре и является отцом двух дочерей. В одну из них, называемую «египтянкой», влюблен, а впоследствии и женится на ней Юзеф Сулковский.
Но в свете исторических данных дело выглядит несколько иначе. Во Франции в то время было два востоковеда по имени Вентуре. Первый и явно старший из них, Мардохай Вентуре из Авиньона, еще до революции исполнявший обязанности переводчика с восточных языков при королевской библиотеке в Париже, не имел, насколько мне известно, с нашим героем ничего общего.
Зато приятелем Сулковского был Жан-Мишель Вентуре де Паради из Марселя, воспитанник иезуитской школы, французский дипломатический агент в странах Востока, член Географическою общества, преподаватель Школы восточных языков и автор ученого труда под названием «Грамматика и словарь берберийского языка».
Вот именно с этим Вентуре познакомился Сулковский в 1793 году и, вероятнее всего, его поддержке был обязан своей дипломатической миссии в Турцию, так как Жан-Мишель занимался в это время организацией французской консульской службы в странах Ближнего Востока.
Вентуре, которому в момент знакомства с Сулковским было 54 года (а не 70 лет), большую часть жизни провел в Египте, Сирии, Турции и других восточных странах. Он и пробудил в молодом поляке интерес к ориенталистике. Под его воздействием Юзеф изучил турецкий и арабский, ему он обязан своим знанием Востока.
Подружились они во время совместного пребывании в Константинополе, и дружба эта с годами становилась все более тесной. Потом они вместе отправились в Египет и оба там погибли. Французский биограф Сулковского, Ортанс Сент-Альбен, утверждает, что они думали друг о друге даже в минуту смерти. Сулковский, падая с коня в каирской схватке, якобы воскликнул: «Мой бедный Вентуре!» Жан-Мишель, смертельно раненный под Аккой, спустя два месяца после гибели своего друга простился с жизнью словами: «Бедный Сулковский!»
Жан-Мишель Вентуре де Паради был отцом двух дочерей. Старшая из них, Виктория Франсуаза, родившаяся в 1773 году в Каире и потому называемая в парижской среде «египтянкой», в 1793 году вышла замуж за Петра Малишевского и была его женой десять лет, родив ему за это время троих детей. Брак этот был не из счастливых. Виктория Франсуаза Вентуре-Малишевская, женщина очень красивая, принадлежала к числу известных модниц эпохи Директории, определяемых словом merveilleuses. Ее ветреность и беспрестанные интрижки основательно отравили жизнь бедному мужу и в конце концов привели к разрыву. Но разрыв этот наступил уже после смерти Сулковского. Я считаю абсолютно исключительным, чтобы добродетельный Юзеф мог завести роман с шаловливой «египтянкой» при ее супруге. Это было бы невозможно примирить с его верной, полной обожания дружбой с Малишевским.
Героиней парижского романа была скорее всего не «египтянка», а вторая дочь Жан-Мишеля Вентуре де Паради. К сожалению, эта младшая дочь все еще является загадкой. Ни одному из биографов Сулковского пока что не удалось установить даже ее имени.
Относительно французской любовной истории Юзефа имеется только несколько упоминаний самого общего характера в переписке его знакомых и в биографии пера Ортанса Сент-Альбена.
Сент-Альбен, который из рассказов отца должен был довольно точно знать парижские перипетии Сулковского, тактично не называет имени мадемуазель Вентуре, а пишет вообще о «даме, которую он любил». Информация его по этому вопросу ограничивается только одним, но зато поразительным анекдотом.
«Дама, которую он любил, будучи вынужденной подвергнуться хирургической операции, просила его, чтобы он присутствовал при этом, поддерживая ее, но едва он увидел хирурга и хирургические инструменты, как тут же упал в обморок…»
Бесстрашный герой Зельвы, Сан-Джорджо, Арколя, Мальты и Александрии, падающий в обморок при одном виде хирургических инструментов, – это что-то совершенно новое! Сент-Альбен приводит этот случай как доказательство исключительной… гуманности молодого офицера. Мы – при некоторой доброй воле – можем сделать из этого вывод, что парижская любовь Юзефа все-таки была довольно сильной.
В исторических трудах о Сулковском часто встречается гипотеза, что его знакомство с дочерью Вентуре окончилось браком. Я взял на себя труд проследить, откуда эта гипотеза взялась. Источник ее обнаруживается в работе французского историка М. А. Шюке под названием «Дневник путешествий генерала Дезэ», изданной в Париже в 1907 году. Шюке пишет там о Сулковском следующее: «Его вдова, дочь востоковеда Вентуре, до конца Империи получала пенсию в 6000 франков из государственного казначейства».
Но эта ошибочная, возникшая в результате недоразумения информация Шюке от 1907 года была опровергнута в 1934 году Скалковским, который убедительнейшим образом доказал, что этой таинственной графиней Сулковской, получающей пенсию за героя, была не его вдова, а предполагаемая мать – Маргерит-Софи де Флевиль.
Тем не менее гипотеза о женитьбе на дочери Вентуре, поддержанная историком Ашкенази, по-прежнему бытует в польской истории и литературе. Так, женитьбой этой объясняют факт получения Сулковским французского подданства, без которого нельзя было поступить в армию.
Из исторических документов известно, что Сулковский добивался службы в армии еще во время первого своего пребывания в Париже в 1793 году Но тогда его не взяли, потому-то он и поехал на Восток дипломатическим агентом. После почти двухлетних странствий он вернулся в Париж в начале 1796 года. В апреле этого года он получил военную должность и был зачислен в Итальянскую армию Бонапарта. Некоторые биографы делают отсюда вывод, что между январем и апрелем 1796 года Сулковский получил подданство благодаря женитьбе на дочери Вентуре, так как брак с француженкой был тогда единственным конституционным основанием для натурализации.
Трудно отрицать, что это было именно так, но столь же вероятно, что все могло быть совсем иначе. Имеются конкретные предпосылки, говорящие о том, что Сулковский получил французское гражданство не в 1796, а еще в 1793 году, перед выездом в Турцию.
2 мая 1793 года Юзеф писал из Парижа тетке, вдове князя Августа, жалуясь на различные обстоятельства, мешающие его зачислению в армию, и перечислял их поочередно: глупость одного министра, неблагожелательность другого, отъезд в Турцию посла Декорша, на протекцию которого он особенно рассчитывал, антипольскпе настроения, вызванные изменой генерала Мёнчинского, и так далее… Но он ни словом не упоминал о затруднениях, вызванных отсутствием французского подданства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24