Но слова, казалось, рвались с языка.
– Ведь ты прекрасно знаешь, кто этот мужчина, не так ли? Я слышала ваш разговор вчера вечером, отец. Точнее, слышала Францину. Я не собиралась подслушивать, но так получилось.
– Я очень сожалею. Дьявольски сожалею. – Отец вздохнул. – Я не согласился с ней, если помнишь.
– Надеюсь, что так. Она говорила ужасные вещи.
– И все же к мнению матери стоит прислушаться. Ею руководят самые лучшие побуждения.
– Но как жестоко и гадко говорить, что его интересуют деньги и что он будет волочиться за женщинами! Францина совсем не знает Джеральда, однако говорила так темпераментно!
– Верно. Но постарайся понять, что ею движет страх. Она опасается, как бы ты не совершила ошибку. Францина – мать, защищающая своего ребенка.
– Ребенка? Это я ребенок? Женщина двадцати одного года, самостоятельно зарабатывающая себе на жизнь, имеющая прекрасную работу?
– Это все правда, но ты довольно упряма, Гиацинта. – Отец грустно улыбнулся.
– Человек, уверенный в собственной правоте, неизбежно проявляет упрямство. Я защищаю Джеральда. На него клевещут, а я люблю его.
– Постарайся не делать поспешных выводов. Время многое ставит на место.
Ну да. Не говори о своих разногласиях, старайся их сгладить, и в конце концов они исчезнут сами собой. Расхожие банальности. Удобный способ ничего не сказать.
– Надеюсь, ты не дашь выхода своему негодованию, Гиа. Это приведет только к конфликту и ничего не решит. Тем более сейчас, когда вопрос стоит очень остро.
– Знаю, знаю. Бабушка сказала то же самое. Я не круглая дура и не хочу скандала. Отчасти я похожа на тебя.
– Если Джеральд такой, как ты утверждаешь, – а я в это верю, – то твоя мама тоже поверит. Только не спеши. – Отец посмотрел на часы. Ему хотелось завершить разговор до прихода Францины. – В любом случае ты не собираешься под венец завтра, так что нет нужды в спешке, – добавил он, и в этот момент на террасе появилась Францина.
– Я опоздала, – сказала она. – Не ожидала такого интенсивного движения на дорогах. И демонстрация мод длилась слишком долго. Чего только не вытерпишь, чтобы добыть деньги! Мы выбили шестнадцать тысяч долларов, хотите верьте, хотите нет, для детской больницы. Я едва на ногах держусь после этого делового завтрака.
– Ты не выглядишь такой уж измученной, – возразил отец. – Во всяком случае, в этом наряде.
Серый твидовый костюм казался бы простым и незатейливым, если бы не изумрудно-зеленый шарф, искусно прикрывающий шею и плечи. Когда Францина подняла руку и отвела прядь черных волос со лба, блеснули серебряные браслеты. Стоя в дверном проеме, она походила на картину в рамке. Гиа тут же дала название картине: «Женщина с серебряными браслетами». Несмотря на современное платье и манеры, в ней проглядывали стать и лоск, что вполне могло вдохновить Джона Сарджента на написание «Портрета Францины».
– Боже мой, какой красивый стол! А этот цыпленок приготовлен твоей матерью, Джим? Или это твое произведение, Гиа?
– Нет, бабушки. Я навещала ее утром.
– Ну что ж, тогда у нас настоящий пир! За ленчем еда была ужасной, так что я страшно проголодалась.
Как всегда словоохотливая, Францина говорила бойко и перескакивала с одной темы на другую, уверенная в том, что все только и ждали, когда она придет и начнет рассказывать.
– Не могу поверить, что прошло уже два года со дня свадьбы Тома. Я не говорила вам, что вчера мне звонила Диана и благодарила нас за подарок?
– Не помню, что ты ей посылала, – отозвался отец.
– Медный кофейник, вещь действительно потрясающая. Емкость такая, что хватит на пятьдесят чашек. Они часто устраивают деловые встречи. Я очень горжусь Томом. Хорошо и то, что Диана такая общительная. Кстати, я сейчас вспомнила, Гиацинта, что, проходя мимо дома Марты, видела грузовик, с которого сгружали стулья для вечера. Ее мать была сегодня на завтраке и сказала, что у них будет прием. Что ты наденешь?
– Я не пойду.
– Это еще почему?
– Будет большая развеселая гулянка, я это никогда не любила.
– Но тебе необходимы друзья, Гиа.
– Разве у меня их мало?
– Но это твои давние друзья. Твои соседи. Ты ведь знаешь Марту с начальной школы. Почему ты так пренебрежительно к ней относишься?
– Я не отношусь пренебрежительно ни к ней, ни к кому-то другому. Думаешь, ее очень беспокоит, приду я или нет?
Францина оттолкнула недоеденный десерт и заговорила мягко и сдержанно:
– Не исключаю, что беспокоит. Ведь ты же не хочешь ее обидеть?
– Обидеть ее? Да возможно ли это?
Марта шла по жизни так ровно и гладко, словно скользила по льду. Чем-то она напоминала Францину. Вот Марта как раз и могла бы быть ее дочерью.
– Я никого не хочу обижать. Но у меня другие планы и я просто не могу принять этого предложения.
Возникла затянувшаяся пауза, во время которой отец налил себе еще чашку кофе и механически помешивал его, пока вновь не заговорила Францина:
– Кажется, войдя сюда, я услышала, что ты не собираешься под венец. Если так, я рада, но не связано ли это с тем, что ты не желаешь появиться у Марты?
– Связано, – твердо заявила Гиа. – Я предпочитаю побыть с Джеральдом.
– Ну так пригласи и его на вечер.
– Не получится. Он несовместим с этой толпой.
– Почему же? Чем плоха «эта толпа»? Насколько я знаю, все гости – вполне порядочные молодые люди.
– Я не говорила, что они непорядочные. – Почувствовав себя загнанной в угол, Гиа с удовольствием ушла бы к себе.
– Так в чем же дело? Не понимаю.
– Это трудно объяснить. Люди в чем-то неуловимо отличаются друг от друга, только и всего.
«О Господи, неужели она не видит, что я хочу – мы хотим – лишь одного: остаться наедине? Нам так редко это удается. У нас нет другого места, кроме жалкого, обшарпанного мотеля. А она говорит о какой-то никчемной вечеринке у Марты».
– Неуловимые отличия… Да, они есть. А ты тратишь время, отдавая его одному человеку. Тебе нужно побольше общаться с разными людьми и наблюдать за этими различиями, вместо того чтобы проводить каждую свободную минуту с ним. – В голосе Францины снова зазвучало раздражение.
– С Джеральдом, ты хочешь сказать. – Гиацинтой овладел гнев. – Знай же, я слышала все, что ты говорила о нем вчера вечером.
– Гиа, но ведь ты обещала! – Отец стукнул по столу чашкой с такой силой, что кофе выплеснулся на стол.
– Мне очень жаль, что ты слышала, – сказала Францина. – Искренне жаль. Но что поделать, если я так чувствую и считаю. Я никогда не запрещала тебе встречаться с Джеральдом. Я лишь боюсь, что ты слишком увлечешься им. Возможно, я ошибаюсь, но вряд ли.
На лбу у матери обозначились морщинки, свидетельствующие о ее озабоченности. Гиацинте они показались нелепыми и театральными.
– Я уже глубоко им увлечена, – заявила она.
Взгляды матери и дочери скрестились. Каждая из них вспомнила стычку месячной давности.
– Я хочу спросить тебя, Гиацинта, – сказала тогда Францина. – Ты говоришь, что тебе двадцать один год и что это твоя жизнь. Верно, конечно, но родители не теряют интереса к ребенку, когда он становится взрослым. Признайся: ты спишь с ним?
Это было страшно унизительно.
– Нет еще, – солгала тогда Гиа и, ощутив раскованность, слегка поддразнила Францину: – Пока нет, но он этого хочет.
– Разумеется, хочет! Как, конечно, и ты! Но не позволяй ему играть собой! Хотя тебе двадцать один, но ты не знаешь всего! Секс – не игра.
А сейчас Гиацинта жестко заявила:
– Ты просто ненавидишь Джеральда, Францина. Только и всего. Я не верю твоим словам. Проявлять доброту – не твое амплуа.
– Я никогда не питала ненависти к нему. Ты так упряма, Гиацинта!
– Папа мне уже говорил об этом сегодня.
– Так оно и есть, – энергично подтвердила Францина.
– А ты не проявляла упрямства, когда была влюблена в отца?
– Это нельзя сравнивать, Гиацинта. Никак нельзя! Мы отлично знали друг друга. Наши семьи были знакомы. Мы были частью одной общины. В нашем романе не было ничего неожиданного.
Гиа смотрела на крохотные вертикальные линии между аккуратными бровями матери. Только они и нарушали гладкость кожи. Молочной кожи, всегда говорил отец.
«Она постоянно уверена в том, что права», – подумала Гиа и тихо возразила:
– Тебя волнует не неожиданность. Причина в том, что Джеральд не часть общины. Что он живет один в комнате в Линдене.
Францина ахнула.
– Ты такого мнения обо мне? Если это так, тебе должно быть стыдно! Ты слышишь, Джим?
– Слышу. Да, Гиацинта, это несправедливо. Последнее дело – обвинять мать в снобизме.
Возможно, это в самом деле несправедливо и не соответствует истине. И все же то, что Францина говорила о Джеральде и об этом доме…
– Прости, – промолвила Гиа. – Мне не следовало так говорить. Тем не менее ты его не любишь и попросту выискиваешь в нем недостатки.
Между матерью и дочерью часто возникали раздоры. Сейчас они оказались в тупике.
Напряжение снова разрядил отец:
– Вы обе даете волю эмоциям, что очень прискорбно, поскольку вы вполне разумные женщины и любите друг друга. Оставьте этот спор! Немедленно! Я не хочу ничего подобного слышать. Никто из нас не знает этого молодого человека настолько, чтобы судить о нем адекватно. Передай ему, Гиацинта, что мы хотели бы чаще видеть его. Если он искренен, то воспримет это приглашение с радостью. А теперь давайте докончим этот вкусный пирог.
Глава 3
– Тридцать миль в один конец, чтобы посмотреть экспериментальный фильм! Стоит ли это делать в такую погоду? – удивилась Францина.
Возражение было высказано в деликатной форме спустя две или три недели после затишья, и реакция на него последовала столь же деликатная:
– Ничего страшного, всего лишь дождь.
– Выгляни в окно.
Ветер яростно раскачивал и пригибал к земле деревья, так что нижние ветви касались земли.
– Сегодня последний день, – сказала Гиа, – так что у меня единственный шанс увидеть этот фильм. Говорят, он изумительный.
– Тебе придется ехать так далеко, чтобы прихватить его в Линдене.
– Потому что хорошая машина только у меня. На его машину нельзя полагаться. Не беспокойтесь обо мне. Урагана не ожидается. Мы посмотрим кино, перекусим и вернемся домой немного позже.
На экране влюбленная пара наблюдала за тем, как парусник приближается к лазурно-зеленоватому заливу Тирренского моря. Они стояли рядом, держась за руки. Бриз развевал юбку девушки, обнажая ее колени и бедра.
Джеральд сжал руку Гиа.
– Давай уйдем. Нам не обязательно смотреть до конца, верно?
– Это так красиво, – шепотом возразила она. – Мне хотелось бы досмотреть фильм.
– Ты можешь сама домыслить концовку, а я подарю тебе еще лучшую. Доверься мне.
Мотель стоял между заброшенным складским помещением и бывшей стоянкой, захламленной теперь проржавевшей техникой. Большой щит, установленный на видном месте и хорошо освещенный, сообщал о наличии комнат с телевизором и видеомагнитофоном. Они бывали здесь очень часто, и Гиацинта полагала, что дежурный портье узнал их.
Джеральд передернул плечами.
– Отвратительное, грязное место. Хотя мне следовало бы привыкнуть к этому. Я жил в подобном мотеле довольно долго.
– Не такое уж и грязное.
– Моя Гиацинта видит в нем что-то светлое.
– Почему бы и нет? Я захватила из дома симпатичное одеяло. Оно в бауле, завернуто так, что никто ничего не заподозрит.
Джеральд хмыкнул.
– Ты все продумала.
– Я думала о тебе. Я думаю о тебе постоянно.
Они вошли. Гиацинта не имела понятия, какое имя он вписал в регистрационную книгу, и не спрашивала об этом. Это никого не касалось. Когда они захлопнули за собой дверь и заперли ее, Гиацинта разобрала кровать, постелила принесенное одеяло и начала раздеваться.
– Коснись моей груди. Послушай, как стучит сердце, – сказала она.
– Посмотреть на тебя – такая утонченная юная особа, такая амбициозная и серьезная. Никто не догадался бы, что в тебе таится. Во всяком случае, я этого не предполагал.
– Почему же ты пришел в тот день в музей и искал меня?
– Не знаю. Зачем вообще мужчина ищет женщину? Ты меня очень заинтересовала.
– А это не было любовью с первого взгляда? Не смейся. Это случается, и притом не только в волшебных сказках.
– Ладно, называй это любовью с первого взгляда. Ой, иди сюда! Забирайся ко мне под одеяло!
Отдыхая от короткой любовной игры, они лежали и слушали, как в окно барабанит дождь.
– Дождь такой же, как в тот день, когда мы с тобой встретились, – пробормотала Гиа.
Она прикоснулась губами к его шее. Ей хотелось лежать и лежать вот так, никуда не ехать, оставаться здесь, быть с ним всегда единым целым. Ее переполняли чувства. Она ощущала неведомую ранее радость и нежность. Сердце билось учащенно и гулко.
В коридоре послышались громкие голоса, затем хлопнула дверь.
– Ну и притон, – усмехнулся Джеральд.
– Я не обращаю на это внимания. Мы вместе с тобой. Разве этого мало?
– Нет. Но мы заслуживаем лучшего.
У Гиацинты подступил комок к горлу и на глаза навернулись слезы. Ей вспомнилась пословица: после коитуса человек грустит. Почему так происходит? Может, от страха, что подобный экстаз больше никогда не повторится?
Ощущение, подобное тому, что мы испытываем, слушая бессмертную музыку? Опасение, что этот июньский день уйдет навсегда? Или тревога связана с тем, что он не любит ее так, как любит она? Гиацинта крепко прижалась к Джеральду, и он заметил, что у нее влажные веки.
– Не знаю…
– Я просто дразнил тебя, притворяясь, что не верю в любовь с первого взгляда, – признался Джеральд.
– Скажи, что тебе нравится во мне.
– Я люблю твою серьезность, энергию, твой талант, голос, твою пылкость – все. Гиацинта, дорогая, ты напрасно беспокоишься.
– Мы должны быть абсолютно честны друг с другом.
– А разве это не так? Я что-то не понимаю тебя.
– Иногда я не решалась говорить… о некоторых вещах. Потому что их нелегко сказать. Мои родители хотели бы узнать тебя получше. Ведь мы часто с тобой встречаемся.
В полутьме улыбка Джеральда была не видна, однако Гиацинта догадалась о ней по его голосу. Она села, включила свет и озабоченно уставилась на него.
– Ты не рассердился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37