– Я еще не все тебе рассказала!– О, давай рассказывай!– И не подумаю.– Теперь ты его защищаешь?– Нет, я защищаю себя. От стыда, что страдала из-за такого типа.– А-а, ты страдала из-за типа такого же, как все они. Не лучше и не хуже.– Не верю.– Может быть, ты знаешь таких, кто лучше?– Альбер, я чувствую это, отнюдь не такой эгоист.– Альбер? Почему ты вспомнила о нем? Я думала, ты с ним рассталась.– Мне так не хватает его!– Он тебе позвонил?– Подозреваю, да. Вчера утром Пьер поднял трубку, незнакомый голос извинился и дал отбой. Я уверена, это был он.– И ты не перезвонила ему?– Он на несколько дней уехал в Пуатье. Какие-то изыскания в архивах. Я не знаю, по какому номеру звонить.– И в каком состоянии?– Поиски?– Нет, дуреха! Уехал?– Терпение и выжидание.– Откуда ты знаешь?– Он часто звонит Кароль.– Добрый день, сударыни! Что вы скажете, если мы выпьем чайку? Я принес вам что-то вкусненькое. Легкое, идеальное для диеты. Как себя чувствуешь, дорогая? – Женевьеве: – Что-то она грустна. Эта история изнуряет ее. И еще она нервничает из-за бутика.– Еще бы, три недели до Рождества!– Кстати, уже и подарки есть! Открой!
Женевьева: Наверное, мне надо бы исчезнуть, но я слишком любопытна!
– Ты был в агентстве путешествий?
Брижитт: Что он еще придумал? Я боюсь самого худшего.
– Открой же, говорю тебе!– Но…
Брижитт: Ой!
– Ты недовольна?– Это невозможно!
Женевьева: Кажется, назревают неприятности…
– Брижитт, покажешь мне?.. Вот те на: три билета в Монреаль!– Раз уж Анн отменила свою поездку во Францию, мы отправимся на Рождество к ней!– Абсолютно исключено! Надеюсь, ты еще не сказал об этом Летисии?– Напротив. Она в восторге.
Женевьева: Он все же очень мил, услужливый эгоист.
– Ты сошел с ума! Сначала ты должен был посоветоваться со мной. Я не могу поехать. Даже речи не может быть!– Я заранее знал, что ты не согласишься, и именно потому не посоветовался с тобой. За двадцать лет совместной жизни ты ни разу не сказала «да» на мои хоть немного сумасбродные планы: я не надеялся, что ты изменилась. Только теперь этот безумный план – на мои личные деньги, и у тебя нет причины беспокоиться и нет никакого серьезного повода отказаться.– Нет, есть! Именно есть!– Ладно, пожалуй, я оставлю вас вдвоем.– О, извини нас, Женевьева!– Правда, Женевьева, извините ее. Брижитт в последнее время очень измотана, очень нервозна. Она так нуждается в отдыхе, что даже не в состоянии понять это. Я провожу вас.– Вы возвращаетесь к работе?– Мой врач проявил верх понимания. Видя состояние Брижитт, он продлил мне больничный лист…– Позвоните мне, если я могу в чем-то помочь вам. Вы правы, ей необходим отпуск.
Женевьева: А, черт, мы так и не помыли голову!
– Было бы непорядочно с моей стороны оставить ее в таком состоянии. Она такая слабая!
Женевьева: Наивный! Можно подумать, женщины имеют возможность быть слабыми!
– Вы замечательный, Пьер, я уверена, она очень признательна вам за ваши хлопоты.– Я делаю это не ради благодарности.
Женевьева: Еще бы!
Пьер: А она симпатичная, эта дамочка. И верная подруга. Пятнадцать лет она меня раздражала, я опасался, как бы феминизм не превратил ее в фурию, но она прежде постарела.
– Завяжите получше шарф, на улице холодно. А этот цвет вам к лицу. Вы очень красивая!
Женевьева: Ну и подлец! Пятнадцать лет он только поносил меня, а теперь возвращает в лоно семьи. Он меня кадрит!
Пьер: Она покраснела. Обожаю видеть, как женщины краснеют от комплиментов. Бедняжка! Ей и правда не повезло с мужчинами.
– Женевьева, как вы считаете, Канада – это хорошая идея?
Женевьева: А он все-таки трогательный, И совсем не знает, куда ему приткнуться. Он хочет снова ее завоевать, это несомненно, но дрейфит.
– Действуйте потихонечку. Вы ее как-то сразу огорошили. Дайте ей время распрямить спину, как в прямом смысле, так и в фигуральном.– Меня беспокоит другое.– Альбер?– Она вам рассказала о нем… Да, конечно…– Вы выбрали не очень удачное время. Как раз когда она обдумывала возможность начать новую жизнь. Ей было трудно в последние годы без вас.– Женевьева, могу я как-нибудь в ближайший вечерок пригласить вас поужинать?..
Женевьева: Как бы не так, голубчик!
– …Я хотел бы поговорить с вами о моей жене. Мне кажется, что я должен многое узнать о ней.
Женевьева: Только не от меня, мой милый!
– Я бы с удовольствием, но у меня сейчас совсем нет времени. Может, после Рождества? До свидания, Пьер.
Пьер: Подумать только, а женские журналы полны сетованиями одиноких женщин, готовых, наверное, заплатить за приглашение поужинать! Наверное, я просто встретил исключение из правил. Ладно, тогда пойду обхаживать мою Брижитт, но без инструкций.
– Делаю тебе чай и иду, малышка! ОБЪЯСНЕНИЕ Брижитт: Вот беда! Я не могу даже запустить подушкой в физиономию этого бедняги. Канада! В кругу семьи! К тому же еще в рождественские дни! Только этого мне не хватало. Не посчитаться с тем, что при ишиасе – в холод, за шесть тысяч километров – такая резкая перемена вредна, это все знают. Нет, он рехнулся! Морщины его не состарили, если у него такие идеи. Вечно так и было: какой-то безумный план, один из тех потрясающе привлекательных для детей, на которые я должна говорить «нет», исходя просто из здравого смысла, и потому слыть гадиной, которая мешает всеобщей радости. Господи, чем я провинилась перед тобой, за что мне такое?
– Тебя смущает срок? Ничего страшного. Поменяем билеты. Летисия пропустит в школе две недели, но я помогу ей нагнать. Ведь могла бы она заболеть, например.– Заставить ее пропустить две недели! В третьем классе! Это ты больной! Сразу видно, что ты бросил нас, когда она была в начальной школе.– Не надо так говорить, Брижитт. Я совершил ошибку и уже много раз признал это. Но ты была, да и сейчас такая же, серьезная… Дай ей возможность свободно вздохнуть, помоги ей проветрить мозги.– Это правда, с тех пор как ты здесь, она чувствует себя лучше. Не могу этого отрицать. Зато я – гораздо хуже. Ты должен уехать, Пьер. Или я уеду отсюда. Я не могу больше жить с тобой под одной крышей. Ты должен понять это.– Знаешь, что я думаю ты тоже нуждаешься в том, чтобы проветрить мозги. Пять лет назад, когда я уехал, я задыхался здесь. Я сходил с ума от мысли, что жизнь может быть только такой, всегда только такой. Ты тогда не работала, хотя, вспомни, я не раз предлагал тебе это. Ты говорила, что девочки нуждаются в тебе. Впрочем, так оно и было. Ты многое им дала, и они чувствовали себя лучше, чем их подруги, во всяком случае те, у кого матери работали. У меня было такое чувство, что ты полностью посвятила себя им, но что эта жертвенность куда больше той пользы, какую они получали от этого. Хуже всего было мне: я видел, что ты стареешь, не обращаешь внимания на себя, на нас. То немногое, что ты принимала, становилось главным правилом жизни: минимум выходов из дома, минимум одежды, минимум друзей, три недели отпуска в Руайане – и ничего больше. Каждый год одно и то же. Запрещено выпить – разве только в воскресенье, запрещено курить в доме, запрещено громко включать музыку, а уж про футбол по телику и говорить нечего, вечеринка только при условии, что девочки кончили четверть с хорошими отметками, никаких подарков, никаких шмоток, кроме как на день рождения и Рождество! Правила повсюду, правила во всем. Ты стала занудой…– А я и сейчас такая! Поэтому перестань надоедать мне и уезжай. Я тебя не звала.
Брижитт: О Господи, каков портрет! И самое ужасное то, что я вполне себя узнаю в нем.
– У тебя весь интерес ко мне сводился к постели, я этим воспользовался, малышка. Понимаешь, я уехал, чтобы удостовериться, что жизнь – не только это. Поступок безобразный, согласен. Я подлец, эгоист, называй как хочешь. Я испытывал потребность в молодости, в выдумке, в порыве, в свободе…– Прекрасно! Я поняла.– Я нашел все это и счел замечательным. Поначалу.– Пять лет! Ты называешь это «поначалу»? Видно, у тебя жизнь бесконечна.– А потом я понял: чтобы получать удовольствие, нарушая жизненные устои, нужно, чтобы они существовали. Это всем известно, скажешь ты мне, но опыт других ничему не учит. Мне надо было проверить все на себе. И тогда в отношениях с Хлоей я начал устанавливать свои правила, вырабатывать свои привычки. Получилось так, как и следовало ожидать: очень скоро я понял, что я старый дурак, и мне пришлось снова шевелить мозгами, чтобы заставить ее каждый раз мечтать об уик-энде, каждый день удивлять ее. Это было утомительно, скажу тебе, утомительно.– О, сейчас я тебя пожалею!– Короче, я понял, что мы, ты и я, оба совершили ошибку: ты своей бездеятельностью, я своей непоседливостью. И оба не знали в этом меры. Я ждал от жизни слишком многого, ты – слишком малого. Впрочем, я вернулся домой без большой надежды изменить тебя. Я готов был принять твой образ жизни. Я осознал, что нет ничего важнее того, что ты создала вокруг меня. И вот в этом доме, который я уже не узнаю, я встретил незнакомую женщину, более молодую, чем та, которую я оставил, гораздо более красивую, такую же решительную, но уже совсем в другом, живущую в ином ритме, с иными ценностями…– Не только это…– …женщину, которая меня пугает, с которой я едва осмеливаюсь заговорить, тем более что чувствую: она сводит меня с ума.– Браво, какое красноречие! Ты не утратил науки обольщать! Только вот такой натиск с твоей стороны я уже испытала двадцать пять лет назад. Я клюнула на это и, не скрою, потом об этом пожалела. Та железная женщина, которой я стала, выкована тобой. Я всегда одна воспитывала дочерей, устанавливала распорядок их жизни, они нуждались в этом. Я была с ними целый день, ты же, возвращаясь домой, читал им на ночь сказки и укладывал спать. В субботу, вместо того чтобы отвести девочек на урок танцев или на теннис, ты, тайком от меня, водил их объедаться пирожными или на боулинг. Они обожали тебя, но одному Богу известно, что сталось бы с ними, если б я не ограничивала их вольницу. Ты был их праздником, я же – воплощением образа печальной повседневности.– Почему же печальной?– Потому что размеренной, монотонной, заранее известной. Короче, нудной.– Тебе было обременительно со мной?– Думаю, да. Но я запрещала себе думать об этом. Я крутилась с утра до вечера. А когда, две старшие стали немного самостоятельнее, ты убедил меня завести еще ребенка.– Это была ошибка?– У меня никогда не повернулся бы язык сказать, что Летисия была ошибкой, но, не будь ее, всего этого не случилось бы.– Что ты имеешь в виду под всего этого! – Твой отъезд, эти пять лет, твое запоздалое возвращение.– Для тебя это удар?– А как сказать иначе?– Для меня это эпизод.– Поэтому ты считаешь, что все вернется к истокам?– К каким истокам? Я не думаю, Брижитт, но я хотел бы вместе с тобой попытаться начать новую жизнь, хорошую жизнь. Я хотел бы снова сделать тебя счастливой.
Брижитт: Он не боится красивых слов, Пьерро!
– Слишком поздно! Слишком поздно!– Не говори так. Ты утомлена, мы вернемся к этому позже.– Напротив, все уже сказано. Я не поеду с тобой в Канаду, и я очень хотела бы, это серьезно, чтобы ты поскорее нашел для себя квартиру.– Ты не очень любезна, Брижитт. Подумай о своих дочерях.– Нет, вовсе нет, я думаю о себе, впервые думаю только о себе. Пять лет я жила исключительно для наших дочерей, и вот теперь – хватит! Теперь твоя очередь, ведь ты такой прекрасный моралист!– Это Женевьева настроила тебя так или кто-то другой?– Я в этом не нуждаюсь. Я пришла к такому выводу сама. У меня сейчас есть время подумать. Ты напрасно стараешься выглядеть безупречным во время моей болезни, я на это уже не ловлюсь. Без игры слов.– Не люблю, когда ты такая – резкая, желчная. Это не ты.– Нет, это я! Я, которую ты плохо знал, но которая проявилась за то время, что тебя с нами не было. Хватит, надоело. Ты мне надоел. Убирайся, прошу тебя. Катись! С тех пор как ты вернулся, ты произвел жуткий кавардак в моей жизни. Ты все перевернул. Ты пытаешься сделать меня виноватой, изобразить меня эгоистичным монстром, но эгоизм – это спасение. Вот чему я научилась благодаря тебе. Я заложила основы в воспитании дочерей, в их образовании. Впрочем, Анн не сумела реализовать себя, но я ничего больше для нее сделать не могу. Кстати, как не могу многого сделать и для Летисии. Года через четыре она выйдет замуж! Что касается меня, то теперь приходит мое счастье. И тебе не удастся загасить его своими сентиментальными разглагольствованиями и своим жалобным раскаянием. ЧТО И ТРЕБОВАЛОСЬ ДОКАЗАТЬ – Это что, билеты?
Брижитт: Черт! Вот некстати!
– Добрый день, Летисия.– Привет, ма, привет, па! Это что, билеты?– Догадайся.– Все в порядке, мы едем?– Почему «мы»? Я увожу твою маму в свадебное путешествие.– Хватит, Пьер!– Ну, папа, скажи мне! Мы едем?– Я думал, но…
Брижитт: Я больше не могу. Чувствую, что сейчас отключусь. Я уже предвижу сцену. У него, как всегда, прекрасная роль. А я заранее проигрываю. Придется слукавить.
– Твой отец везет тебя повидаться с Анн.– А ты не полетишь? Ты – нет? Почему ты не летишь?
Брижитт: Не подумала бы, что я столь желанна. Впрочем, какая я дура, ведь не я ей нужна, а ей надо, чтобы родители были вместе. Бедная девочка. Слов нет, она еще очень нуждается в этом.
– Что ты хочешь? Папа взял билеты на Рождество. Ты же знаешь, Лилиана спокойно может остаться на эти две недели в бутике одна.– Но тебя не смущает, что каникулы кончатся раньше, чем ты вернешься, Летисия?– Ясное дело, очень смущает. Ведь в конце года экзамен, а у меня оценки не самые высокие.
Брижитт: Ах, Летисия, Летисия, моя дочь, она свои занятия ставит выше поездки. Вот уж не ожидала! В конце концов строгое воспитание приносит плоды!
– Я горжусь тобой, дочка!– Но ты не думаешь, что могла бы, если я тебе помогу…– Не соблазняй меня, папа. Один раз я сумела сказать «нет». Второй раз будет трудно. Нет, это мама должна найти выход.
Брижитт: Сюрпризы кончились… все возвращается к началу.
– Что ты будешь делать, если твой ишиас будет повторяться? Наверное, надо отделаться от твоей несчастной лавочки.– Хочу тебе заметить, что без моей несчастной лавочки ты могла бы только мечтать о паре кроссовок «Найк» или костюме от Зара!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16