А все потому, что у женщин Западного района вошло в привычку обращаться за помощью не к врачу в Камерон, а к Джоанне Уэстбрук. Пусть специального образования у миссис Уэстбрук и не было, но все, от Мод Рид и до жены беднейшего из фермеров-арендаторов, в один голос заявляли, что у нее легче рука и больше понимания, чем у большинства врачей с дипломами.
Разбуженные на рассвете, Джоанна с Сарой быстро оделись и в предрассветной мгле отправились в двухместной коляске за мальчиком-проводником. Драммонды жили на своей захудалой ферме в двенадцати милях от «Меринды». Состояла она из убогого домишки, развалюхи-амбара и стригальни, от которой осталось разве что одно название. Майк Драммонд старался без особого успеха растить пшеницу на тридцати акрах земли и восьмерых детей-оборвышей, которым было от десяти лет до четырех месяцев. Джоанне приходилось уже бывать здесь. В последний раз она приезжала, когда Драммонд напился и избил жену.
– Фанни, почему ты не пожалуешься на него констеблю Макманусу? – спросила Джоанна, вымыв руки и закатывая рукава. Говорила она тихо, чтобы не пугать детей. Босые, с мокрыми носами, они толпились в дверях и, ничего не понимая, смотрели на мать.
– Он не виноват, – Фанни едва шевелила распухшими разбитыми губами. – Я это заслужила.
Джоанне осталось в ответ только головой покачать. Фанни всегда говорила, что она того заслуживает.
Мужчины из глуши отчаянно нуждались в женах, а одинокие женщины-переселенки с неменьшей охотой стремились замуж, однако совместная жизнь удавалась у них крайне редко. Беда была в том, что молодые люди приезжали в Австралию, теша себя несбыточными надеждами разбогатеть легко и быстро. А когда их мечты начинали медленно рушиться вместе с разваливающимися хозяйствами или скудеющими золотыми приисками или проматывались в игорных заведениях все накопления, тогда они начинали вымещать зло и отыгрываться за неудачи на тех, кто был ни в чем не виноват, но находился рядом – на женах. Из Англии приезжали молодые девушки, неопытные и необразованные, не имеющие никакого понятия о том, чего стоит жить на ферме, рассчитывая только на свои силы. Они сходились с первыми, кто предлагал им золотые горы. Многие были настолько наивны, что принимали предложение выйти замуж от первого встречного, едва сойдя с корабля. И брачная ночь оборачивалась для них кошмаром и порой становилась равноценна насилию. Последующая жизнь не баловала разнообразием. В ней были только один за другим появляющиеся младенцы, постоянные долги, вечная бедность и пьянство.
Джоанна оглядела покрытое синяками Лицо Фанни. В этот раз Майк дал волю кулакам, чего раньше не делал.
– Фанни, ты не должна с этим мириться, – сказала Джоанна.
– А куда я денусь? Куда мне идти с восемью детишками? – она пыталась улыбнуться. – Теперь все будет хорошо. Он обещал, что не будет пить.
Джоанна встала с кровати и связала ручки своей переносной аптечки. Она больше не пользовалась маленьким саквояжем матери. Теперь она брала с собой столько всего, что отправлялась на вызовы с корзиной, сплетенной из эвкалипта, отличавшегося особой прочностью коры.
– Боюсь, я не смогу вам заплатить, – сказала Фанни. Джоанна обвела взглядом комнату с матрацем на полу, заменявшим детям кровать, и столом, давно не мытым, на котором одиноко лежала половина буханки хлеба и стояла почти пустая коробка с чаем.
– Ничего. Заплатите, когда сможете, – сказала она, не сомневаясь, что платы ей не дождаться.
Дети расступились, и Джоанна с Сарой, наклонив головы, чтобы не задеть провисшую притолоку, вышли за порог навстречу резкому свету раннего утра. Она увидела удручающую картину: на пыльном дворе, покосившись на один бок, стояла повозка без колес, привязанная корова поражала невероятной худобой. При желании у нее можно было ребра пересчитать, и оставалось только удивляться, как в ней еще держится дух. Джоанна посмотрела на детей. Она знала, что миссионеры и правительственные чиновники, стараясь спасти детей, подобных этим, настаивали, чтобы они посещали местную школу. Но они туда так и не попадали, и причины неизменно находились: либо им нечего было обуть, либо не привлекало учение, а бывало, отец заявлял, что ему нужны помощники на ферме. И вырастали они неграмотными и необразованными, как родители, чтобы повторить их судьбу.
Джоанна опустила руку в карман и достала пригоршню карамели. Она протянула конфеты детям, и те с жадностью расхватали их за один миг. Они уже садились в коляску рядом, когда на пороге появилась взволнованная Фанни Драммонд.
– Что случилось? – Джоанна вернулась к ней.
– Я хотела просить, миссис, – заговорила она, нервно отводя взгляд. – Я хотела спросить, – она перешла на шепот. – Не могли бы вы мне помочь. Это касается детей. У меня их уже восемь. Я обращалась за советом к Полл Грамерси. но она католичка и не…
– Понимаю, о чем вы, – тихо сказала Джоанна. Просьба была знакома. – Фанни, у вас есть морская губка для мытья?
– Да, кажется, есть.
– Отрежьте кусочек приблизительно с яйцо величиной. Обвяжите этот отрезок крепкой ниткой для шитья вот такой длины, – Джоанна показала, какая требуется длина. – Проверьте, хорошо ли она привязана. Держите губку в уксусе. Когда вы решите, что мужу нужна близость, введите губку, но так, чтобы нить позволила ее достать. И постарайтесь достать ее как можно быстрее, после того, как все закончится.
Фанни смотрела на нее с ужасом.
– Но он же узнает, что она там! Он тогда точно меня убьет, если…
– Он ничего не почувствует, Фанни, – уверила ее Джоанна. – Просто он не должен видеть, когда вы ее закладываете и вынимаете. Способ этот полной гарантии не дает, но все же помогает.
– В следующий раз все будет еще хуже, – сказала Сара, когда ферма Драммондов осталась позади. – В следующий раз окажется сломанной рука или нога. И никто не может с этим ничего поделать.
– Я поговорю с констеблем. Он заедет к ним и пусть отчитает Майка Драммонда, да построже. Иногда такое внушение идет на пользу.
Две молодые женщины в практичных хлопчатобумажных блузах, длинных коричневых юбках и широкополых шляпах ехали, не спеша, в коляске, и утреннее солнце согревало их своими лучами. С первого взгляда прохожий мог бы принять их за сестер, глядя, как сидят они одинаково прямо, отгоняя мух, и беседуют вполголоса. Но непохожими их делала темная кожа Сары и ее своеобразная внешность. Вначале, когда Джоанна стала брать с собой на вызовы Сару помочь принять роды или обработать рану, на это посматривали косо. Но со временем, когда Сара многому научилась, набралась опыта и ее умение и сноровка возросли, отношение к ней постепенно переменилось, и ее признали даже в таких больших и богатых домах, как Барроу Даунс и Уильямз Грейндж, где аборигенов не пускали дальше кухни. И рабочие ферм смирились с тем, что их лечит, мало того что женщина, так еще и аборигенка. Саре Кинг исполнился двадцать один год. Все считали ее членом семейства Уэстбрук, и только приезжим могло прийти в голову удивляться этому.
Они отъехали от фермы на почтительное расстояние, и Джоанна остановила коляску, чтобы сделать запись в дневнике: «12 марта 1880 года. Муж снова избил Фанни Драммонд. На этот раз пришлось накладывать швы». Об остальном писать она не стала. Распространение сведений о способах предохранения от зачатия считалось противозаконным поступком и наказывалось. Если бы дневник попал в чужие руки, ее и Фанни ждали бы большие неприятности, и Джоанна прекрасно знала это.
Близилась пора осенних дождей, но небо было необыкновенно ясное, глубокое и без единого облачка. Даже в этот утренний час чувствовалась необычная для этой поры сухость воздуха. Казалось, окрестности снова во власти летней жары, и, куда ни кинь глаз, трава была желтая. Вдали Джоанна заметила медленно движущуюся маленькую отару. Она сделала приписку в своем дневнике: «Боюсь, что прогнозы подтвердятся, и очень скоро нам грозит засуха. И тогда у Фанни Драммонд появится более серьезная причина для беспокойства. Мне кажется, Майк из тех, кто бросает семью на произвол судьбы, как только наступают тяжелые времена».
Этот дневник в красивом сафьяновом переплете Джоанна получила в подарок от Хью шесть с половиной лет назад, на следующий день после рождения их первого ребенка – Бет. В этот дневник Джоанна заносила все: события, наблюдения, свои соображения, каждый раз, когда ее приглашали лечить кого-либо. В дневнике нашла отражение история семейства Уэстбрук, в том числе рождение их второго ребенка, Эдварда, в 1874 году и его смерть следующим летом. Также имелись в дневнике записи о случившихся у нее двух выкидышах и рождении ее последнего ребенка, мальчика, тоже умершего и покоившегося теперь под могильным камнем с надписью: «Саймон Уэстбрук скончался в 1878 году в возрасте трех месяцев». Дневник являлся не только семейной летописью, но содержал сведения о событиях в жизни Западного района, например, такие:
«14 января 1874 года. От дифтерита в Камероне умерло еще четырнадцать детей. Я высказалась за строительство подземной системы отвода сточных вод, поскольку сейчас нечистоты нередко текут по главной улице города.
10 ноября 1876 года. Лесные пожары уничтожили растительность на ста тысячах акрах земли. Сильно пострадали Грейсмир и Стратфилд.
30 мая 1877 года. Присутствовали на церемонии бракосочетания Верити Кемпбелл и констебля Макмануса. На торжество съехалось более двух сотен гостей. Праздник удался на славу.
12 ноября 1878 года. Ферма Джеко Джексона пришла в упадок, и он передал свои 7000 акров Хью в счет уплаты долга. Джеко с семьей переехали в «Меринду», где он будет работать у Хью управляющим, а миссис Джексон станет нашей кухаркой».
Дневник, кроме всего прочего, являлся хроникой поисков разгадки прошлого ее матери. Джоанна записывала в нем, с кем и когда она вступала в переписку и каковы были результаты. Когда Боуманз-Крик и Дурребар продолжали оставаться неуловимыми, она отправила мисс Толлхилл в Мельбурн письмо с вопросом, не произошла ли путаница с названиями. Но ей сообщили, что мисс Толлхилл уехала лечиться на север и о ней больше никто не слышал. В записи, датированной 25 июля 1877 года, Джоанна отметила: «Получила еще одно письмо из Сан-Франциско от Патрика Лейтропа. Он сожалеет, что плохое состояние здоровья не позволяет ему уделять столько внимания расшифровке записей моего деда, сколько ему хотелось бы, но он будет продолжать работу». Дальше Джоанна писала: «Мое последнее письмо, адресованное Патрику Лейтропу, вернулось с пометкой: «Адресат скончался». В дневнике находились копии писем, отправленных Джоанной в миссионерские общества, судовые компании, а также послания тете Миллисент в Англию, на которые та исправно отвечала, но упорно отказывалась что-либо рассказывать о своей сестре Нейоми, о матери Джоанны, своей воспитаннице, равно как и о Карра-Карра и о том, что там произошло.
И ко всему, еще в дневнике были карты, начерченные Джоанной. Используя сведения из документа, она пыталась соотнести Боуманз-Крик и Дурребар. Свою работу она показала Хью и Фрэнку, надеясь, что они смогут увидеть на одной из них что-либо знакомое. Но они только сошлись во мнении, что документ, как видно, предполагал большой участок земли и представлял бы значительную ценность, если бы ей удалось его отыскать. Джоанна переводила на кальку разные участки вдоль береговой линии Австралии, протяженность которой составляла двенадцать тысяч миль. Затем она сопоставляла их со своими картами, надеясь на совпадение. Но всегда требовался главнейший факт: место высадки в Австралии ее деда с бабушкой.
На страницах дневника нашли отражение попытки самой Джоанны расшифровать стенографические записи Джона Мейкписа, но получалась сплошная бессмыслица. Еще она привела в систему и распределила по категориям все возможные ключи к загадкам, что ей удалось почерпнуть из дневника матери и других источников. Однако список оставался скудным и пока не привел ни к чему.
Она положила дневник в корзину и только тогда заметила обращенный на нее пристальный взгляд Сары.
– Что-то не так? – спросила Джоанна.
– Я как раз собиралась спросить тебя, что случилось, потому что ты потирала лоб.
– Правда? А я и не заметила.
– У тебя болит голова, да? – спросила Сара. – И спишь ты плохо в последнее время. Я слышала, как ты среди ночи выходила на веранду. Что с тобой, Джоанна? Почему тебе не спится?
Глядя на восток, где небо над горами из желтого стало голубоватым, как яйцо малиновки, Джоанна думала о том хорошем, что принесли ей прошедшие годы: счастье жить с Хью и Бет, видеть и радоваться, как растет здоровым Адам. За эти годы Джоанна не забыла и о своем наследии: песне-отраве и страхе, что несчастье может произойти в любой момент. Но страшные сны постепенно прекратились, и в ее поисках Карра-Карра поубавилось настойчивости. Но теперь сны вернулись, а с ними и прежние страхи.
– Страшные сны опять появились, Сара, – сказала она. – Все, как и раньше: дикие собаки, Змея-Радуга, пещера в красной горе. Я просыпаюсь теперь не только испуганная, но чувствую, как меня что-то тянет идти туда, где все это происходит, и встретиться с чем-то, не знаю с чем именно. Такая же тяга появилась у моей матери в конце ее жизни.
– Когда начались эти сны? – спросила Сара. Джоанна задумалась на минуту.
– Это было как раз перед стрижкой овец. Думаю, месяцев шесть назад.
– Ты не думала, что могло их вызвать сейчас?
– Не знаю. Мне кажется, я записала, когда это началось, – она достала дневник и стала листать. – Вот, нашла. Это случилось в ночь после дня рождения Бет, – она нахмурилась. – Но это странно…
– Что странно?
– Я кое-что припоминаю… – Она подняла глаза на Сару. – Моей матери стали сниться кошмары, когда мне исполнилось шесть лет. Должно быть, мое подсознание приняло намек. Я читала описание снов матери, и теперь мой мозг воссоздает их.
Некоторое время они сидели молча. Между тем природа вокруг просыпалась. Пролетел над их головами, приветствуя своим хохотом рассвет, кукабурра, зимородок-хохотун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72