И пока они сосали и чмокали,
пускали белые радостные пузыри, о чем-то отрешенно думала, посматривая
в окно.
Кошка на чердаке только начала растаскивать котят по укромным уг-
лам, как хозяйка снова оказалась там, но уже с кошиком в руках, реши-
тельная и спокойная.
- Котята любят, чтобы их топили, пока они слепые, - почти пропела
она, подбираясь к лежаку.
Кошка вздулась, как кожаный футбольный мяч, взняла ввысь каждую
свою шерстинку на загривке. В глазах зажглось электричество, хвост за-
искрил.
- Пусть будет по-твоему. Пусть этот останется, - сказала хозяйка. -
Ну, чего в руки не даетесь, такие мягкие, красивые котики... - и одно-
го за другим стала кидать в кош.
Рыжеватый и, кажется, самый немощный котенок все же успел отползти
и вщемиться под лежак. Одна только точка, белая мордочка с красным
мокрым носиком.
- Хитрун, - сказала хозяйка, вытаскивая его. - Рыжие, они все не-
людские. Разумник, лобастый. Пошел в кош.
Отправляя котенка в кошик, она не удержалась от умиления, поцелова-
ла его в нос, как означила. Но на том ее милость к рыжему котенку ис-
черпалась. И разъяренной кошке, чтобы хоть немного успокоить ее, выб-
рала и оставила совсем другого, черного крепыша. Утешила:
- Не принимай так все к сердцу, молодая, глупая еще. Будешь ты -
дети будут. А шестерых сразу без мужика и здоровой деревенской бабе не
продержать. Изведут со света.
Кошка выпустила целый сноп электричества и что-то сказанула ей в
ответ такое, что хозяйка бегом бросилась прочь, едва не переломала се-
бе кости. Под ней уже в самом низу обломилась на лестнице ступенька.
Тяжелая, видимо, была ноша. Тяжелая, но ничего не попишешь, если ко-
тят, пока они слепые, не топить, разведется их больше, чем людей.
Вскоре к берегу речки понуро подошел лет восьми-девяти рябой маль-
чишка с кошиком из ракиты, наполненным какими-то бумажными, тихо шеве-
лящимися свертками. Стоял и смотрел, как кружит вода, как крутит тече-
ние возле берега под кустами склоненной лозы, шмыгал носом, видимо, от
сырости. К нему подошли еще два мальчика, похоже одногодки. Спросили
вместо приветствия:
- Ты что, рыбу кошиком ловить собрался?
- Нет, не рыбу, - уныло отозвался мальчишка. - Котиков топить буду.
- А мы уже подумали, что ты это сестричку новую и братика на рыбал-
ку принес.
- Детей в кошике не носят, - серьезно сказал мальчик. - Детей не
топят. Только котиков. А я вот не знаю еще, как их надо топить.
- Мы тебе поможем. Научим, - с радостной готовностью предложили
друзья. - Все наши бураки пошли полоть, а нам делать нечего. Теперь
вот есть работа. Давай своих котиков.
Сразу определился и командир, стройный, пряменький, словно гвоздик,
мальчишка в потрясной майке с зелеными обезьянами по всему животу.
- Пердун, дуй за снарядами, - приказал он тому, с кем вместе при-
шел. - Собирай камни, немецкие корабли топить будем. А ты, Михлюй, го-
товь к плаванью линкоры и крейсеры.
Михлюй, рябой мальчишка с кошиком в руках, повеселел:
- С тобой, Кастрат, никогда не скучно.
- Это уж точно. Со мной не заскучаешь, - согласился Кастрат.
И закипела работа. Пердун подносил камни, сухие комки глины и реч-
ные окатыши. Кастрат их сортировал, был он, по всему, парень обстоя-
тельный и смекалистый. Равномерно горками раскладывал по берегу снаря-
ды, чтобы потом удобно и бесперебойно стрелять. Михлюй доставал из ко-
шика свертки, разворачивал каждый, оповещал:
- Черный - миноносец. Оставим напоследок. Серый. Бронекатер. Тоже
на после. Рыжий, верткий, пару много. Крейсер.
Михлюй, как совсем недавно и его мать, склонился над котенком, при-
ложился к его красному мокрому носику. На какое-то мгновение веснушки
на лице его потемнели и в глазах пробежала тень. Но только на мгнове-
ние. Задора и веселья поддали друзья, приспешили:
- Давай, не распускай нюни, не тяни резину.
И сверток с рыжим котиком взвился в небо, шлепнулся в воду почти на
середине реки, на быстряке, где вода, казалось, аж грызет отмель. Мо-
жет, именно это котенка и спасло. Вода сразу же приняла его, разда-
лась, подхватила и понесла. А когда явила его опять белому свету, он
был уже недосягаем для снарядов воителей.
Набрякшая от воды газета разворачивалась. И вскоре котенок плыл по
реке Лете на распростертом газетном листе, как на плоту. И там, на са-
мой середине реки, с ним случилось невероятное. Ныряние в белом бумаж-
ном саване пошло ему на пользу. Омытые целительной криничной водой
древней реки, глаза у него раскрылись. Водокрещение сделало его зря-
чим.
Котенок, словно сквозь туман, видел мальчишек на берегу, все они
были для него на одну колодку, хотя немного выделялся Михлюй, что-то
мелькнуло в нем знакомое. Похоже, еще не видя, еще на чердаке под бо-
ком у матери, он уже знал его, чувствовал, как и весь дом. И от Мих-
люя, казалось котенку, ветер доносит дух хаты и печи, то, чего его ли-
шили, запах его молочных братьев и матери-кошки. Но все это уже отхо-
дило, отплывало вместе с оставленным на берегу родным домом. Набегало
же совсем иное. Он видел. Видел синее бесконечное небо над собой, теп-
лое рыжее солнце над головой. Солнце, будто бритвой разрезающее мутную
бель пленки в его глазах. Перед ним была бесконечная стремительная
гладь воды. Хотя речушка совсем маленькая. Но ведь и котенок малень-
кий. Он еще даже не понимал и не представлял границы воды и неба. Вода
и небо были для него едины. И, как ни удивительно, он ни капельки не
боялся воды, словно это была его новая мать. А может, и на самом деле
вода стала его матерью. И ее бесконечность, бесконечность неба, мира
совсем не беспокоили его.
Куда больше котенка пугали кусты лозы и ольхи, что росли по обоим
берегам речки. Они так ужасающе лохмато-зелено надвигались на него. Их
ветви прятали солнце, и ему становилось одиноко, неуютно и однообразно
зелено в глазах и потому холодно. При солнце у него был друг, его же,
котенка, тень на воде. Под навесью ветвей друг куда-то исчезал. Пропа-
дала синь воды и неба. Одна только бранчливая темная гладь течения.
И эта ворчащая вода скоро лишила его опоры и плота. Ковер-самолет,
а это была газета "Советская Белоруссия", так перенасытился водой, так
набряк, что взял да и утонула. И котенок остался один-одиношенек. Вот
тогда он натерпелся страха. И совсем не потому, что начал тонуть. Уто-
нуть-то он не мог, потому что весил не больше воздушного поцелуя или
солнечного луча. Тело его, можно считать, было соткано из того воздуш-
ного поцелуя и солнечного луча. Какой-то одуванчик среди воды.
Нет, он не мог утонуть, потому что совсем иное было наречено ему на
роду. А испугался котенок оттого, что вдруг потерял опору под собой.
Хоть и всего газетный лист, но все же какое-никакое жизненное прост-
ранство. И как ни шатка была та опора и хоть нес его ковер-самолет не-
известно куда, они все же позволяли сохранять надежду на нечто лучшее.
Самолет он и есть самолет. И лучше лететь в нем, пусть даже в преис-
поднюю, нежели оставаться одни на один посреди сердитого неизведанного
течения реки, когда не знаешь, где кончается вода, где начинается не-
бо, не имеешь даже представления, что такое земля, есть ли она вообще
на свете, потому что не научился еще ходить, стоять на лапах. Не зна-
ешь, зачем тебе даны ноги. А теперь вот и холодно, и зябко, и мокро
под тобой. И какие-то твари мерзопакостные окружили со всех сторон,
обложили. Блямкают что-то беззвучно, щерят пасти, не иначе проглотить
хотят. Раньше же было нечто хотя и очень шаткое, призрачное, но пов-
седневное и определенное.
Раньше под ним была газета. И хотя котенок наш, понятно, ни бэ ни
мэ ни кукареку в той газете не способен был прочесть, но что-то все же
начеркано было в ней и на ней. Жучки, паучки, козявки какие-то замыс-
ловатые и фотографии, а на них люди, не совсем настоящие, не живые, но
люди.
А теперь вот газета взяла и утонула.
Котенок остался совсем один. И неизвестно, что бы с ним произошло
дальше. Скорее всего, и его бы измордовала, прибрала к себе вода Леты,
но ему было суждено жить. А всем нам хорошо известно: кому суждено по-
веситься, тот не утонет.
К котенку, как только пошла на дно "Советская Белоруссия", сразу же
подоспели жучки-плавунцы, или, правильнее, скользуны, потому что они
не плавают, а, похоже, катаются по воде на коньках, словно по хорошему
льду. Жучков тех, скользунов, было множество. Но рыжему нашему котенку
они сослужили службу добрую. Позже он не раз поминал их добрым словом:
тому-сему все же обучили его. А за всякую науку надо быть благодарным.
Это знают даже котята.
Скользуны-плавунцы будто на буксир взяли котенка. Тоненький такой
буксирчик, невидимый из солнечного луча. Окружили котенка со всех сто-
рон, один даже в хвост ему вцепился. Окружили и с таким ухарством и
ловкостью стали танцевать, такой хоровод закружили, что и котенку за-
хотелось в их круг. Какой же это котенок не любит потанцевать, пока-
таться на коньках? Но котенок наш головастый был, сообразительный.
Недолго думая, он выпростал переднюю правую лапу, показал, что и у
него есть некий намек на коньки, и намерился подгрести ближе к себе
одного из скользунов, что выкидывал коленца перед самым его носом,
так, что у котенка усы вприсядку пошли. Но скользун тоже недаром со-
лист, мазанул котенку по его усику своим крылышком слюдяным. Только
котенок его и видел.
Вперед выскочил второй солист. Принялся щекотать котенку усы. Коте-
нок снова его лапой дзыб. И снова от скользуна на воде ни следа ни
знака. Хотя нет, знак все же был, обозначился какой-то след на воде,
что-то вдруг переменилось. До этого котенка легонько покачивала, кру-
жила речка на одном месте в вире, будто щепку. А тут он выбился с того
вира. Два взмаха левой, правой лапами - и... поплыл. Почувствовал, по-
нял, что дано котятам, по крайней мере разумным, плавать, если они не
ленятся лапами перебирать.
Кто же это посмел сказать, кто придумал, что лапти воду пропускают?
Нет, в добрых лаптях нога всегда сухая, и по воде в них аки по суху
ходить можно. Способны котята плавать, хотя и не по своей воле, по
принуждению. Горе заставит и на пень молиться.
Котенок что было силы молотил по воде лапами. Поначалу, правда, не
очень ловко и умело, потому что коты, всем ведомо, боятся воды, им
больше бы в земле рыться, потому что в ней мыши водятся. Но коты, на-
верное, не случайно любят и рыбу, хотя об этом не все из людей догады-
ваются. И котенок вначале после каждого взмаха взнимал вверх лапу и
отрясал ее от воды, чем очень потешал скользунов. Те аж припадали к
воде, надрывали от смеха животики, слюдяными брызгами-смешинками раз-
летались вокруг. Хохотало небо, хохотало солнце, хохотала вода. Такой
уж смешливый оказался вокруг народец.
И котенок не выдержал марки, тоже начал хохотать, смех ведь, из-
вестно давно, прицепист. Съесть только, съесть одну смешинку, и ты уже
отравлен надолго, если не на всю жизнь. И котенок наш хохотал, только
получалось это у него по-своему, по-кошачьи. Только так коты и смеют-
ся, чтобы и зубы было видать. Скользуны поняли это. Все мы ведь понят-
ливые, когда видим пред собой зубы. Поняли, но не испугались, не поки-
нули его. Удвоили свои ряды. Посмотреть на котенка, ни капли не бояще-
гося воды, такого уж разумника, что способен на воде смеяться, прибе-
жали жуки-скользуны со всей реки, даже те, что помирать собрались, от-
ложили смерть, притащились поглядеть.
Более того, все дееспособное население реки собралось подивиться на
котенка, который плавает, веселит белый свет. И не только дееспособ-
ное. Приволокся рак-пустынник. Вылез из норы, где замуровал себя живь-
ем, чтобы никто не мешал смерти. Не мог же отправиться на тот свет, не
увидев на прощанье чуда, не ублажив душу. Жизнь его была однообразной,
тоскливой, как и у всех прочих, кто задом наперед ходит. Дали деру со
своей свадьбы две лягушки и с таким интересом, не веря собственным
глазам, наблюдали за котенком, что и не заметили, как ноги у них пошли
нарастопырь, заплясали. Прилетели две бабки-поденки, сели котенку на
уши, чтобы ловчее в хохочущий рот ему заглядывать. Приплыли две плот-
вицы-акулы и ничего не поняли, что тут происходит. Они и появились
только потому, что приметили поденок и уже судили-рядили, как их удоб-
нее проглотить. А здесь какой-то неуклюжий на два уха и множество зу-
бов котенок, ни плавников, ни хвоста пристойного, то есть рыбьего, ко-
нечно, а на тебе, плывет. Есть на свете диво и для плотвы.
Белый мотылек, что оторвался от ольхового листка, подлетел к котен-
ку и принялся кувыркаться через голову, кружить над ним. Наверное, в
друзья ему набивался. Пытался помочь, ухватить за рыжие усики и выта-
щить из воды.
Так уж заведено на белом свете: сильному да здоровому, богатому да
красивому все в друзья набиваются, помочь стараются, особенно если ты
сам сложа руки не сидишь. Так и здесь. Удивил, насмешил котенок реку и
небо, воду и солнце, и они ему навстречу пошли. И перед всем уже белым
светом сейчас выкаблучивались скользуны, концерт ладили.
Трое из них, то ли самые сильные и ловкие, как русская тройка - ко-
ренник и две пристяжные, - шли впереди всех. И в самом деле были похо-
жи на лошадей, орловских или каких-то еще рысаков, что летят над прос-
торами земли, грызут удила и рвут гужи. Речка расступалась, выходила
из берегов от их богатырского галопа, так они выкладывались, тянули
котенка, направляли к спасительному берегу. Вели, прокладывали дорогу,
чтобы как можно быстрее вызволить его из воды. За этими тремя по их
уже следу табунились остальные, сбивали волну и умеряли течение, про-
резали в водной глади дорогу котенку к берегу, зеленой земной тверди.
Но берег тот, хотя и видимый, крутой был. Трава на нем росла высо-
кая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11